– Я… Я не хочу, чтобы ты надеялась. Это не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к летней школе. Это куда серьезнее, ясно? Это слово, как кусок метала вертится на моем языке, но мне нечего больше сказать. – Хорошо. Глава двадцать третья Каким-то чудом, вопреки всему, я возвращаюсь в лагерь Рейнольдс до обеда следующего дня. Это такое облегчение, что я могу лечь перед учебным корпусом и поцеловать грязь. И такое разочарование, что вместо этого я стою на парковке и смотрю, как уезжают родители, а мое чувство вины раздувается все больше с каждым поворотом колес минивэна. – Она жива! Я слишком измотана для общения с Финном и его безграничной энергией, и, судя по заметным мешкам под его глазами, он тоже. – Я думал, что тебя убили. Я собирался начать распускать слухи. Сделать из тебя следующую Габи, найти приличное дерево, на котором ты будешь висеть… – Савви здесь? – Она приехала прошлой ночью. Должна была явиться на пост и все такое. Ты на слуху у ребят в лагере, – говорит Финн. – В хижине Феникс думали, что ты потерялась в лесу, они даже собирались организовать поисковую группу. Клянусь, Лео выглядел так, будто вот-вот заплачет… – Я написала ему сообщение с маминого телефона – разве он не получил его? – Ну да. Но мы думали, что ты вернешься к ужину. Он был уверен, что тебя похитили, или съел бешеный зверь, или что-то в этом роде. Вот срань. Мы должны были поужинать и поговорить. Двадцать четыре часа назад это бы отпечаталось в моем мозгу так отчетливо, что ни о чем другом я и думать бы не могла. А теперь я усугубила еще одну и без того плохую ситуацию. – Так что случилось? – спрашивает Финн. – Ты… – Эбби! Савви ошеломленно смотрит на меня, отделяясь от остальных младших вожатых так быстро, что это выглядят так, словно их строй только что нарушила одна перелетная птица. На расстоянии она выглядит как обычно, в любой момент готовая появиться в кадре, но, когда она подходит ближе, я вижу, что она измучена так же сильно, как я: ее глаза покраснели, а идеальная осанка накренилась на несколько градусов. – Ты здесь? – Я в таком же шоке, как и ты. – Что случилось? – снова спрашивает Финн, водя глазами между нами. – Мы раскрыли тайну? Были ли вы тайно выведены из одной яйцеклетки, но генетический эксперимент пошел не по плану, и секрет разрушился… Руфус прерывает его, обрушив на меня свой привычный грязный энтузиазм, как раз когда Савви говорит: – Встретимся после обеда? – Да, – говорим мы с Финном одновременно. Савви поднимает брови, глядя на него. – Ну и ладно, – заявляет Финн. – Пойду поищу свою тайную сестру. Как только мы с Савви остаемся одни, мы выкладываем все, что знаем, сравнивая показания. Истории моих родителей и ее родителей идеально совпадают. Они рассказали Савви, что не могут иметь детей, а их друзья оказались в том положении, когда им пришлось отдать ребенка на усыновление. Ни одна из историй не идет дальше этого. – Я пыталась выяснить, но моя мама очень расстроилась, – говорит Савви, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Это ты мне рассказываешь. – Интересно… – Савви качает головой. – Что заставило твоих родителей передумать и разрешить тебе остаться? – Я не понимаю. А возможно, и понимаю. Вероятно, дело в SAT, но может быть и так, что они просто проснулись сегодня утром и решили, что проще избавиться от меня, чем провести еще две недели, отвечая на мои вопросы. Проще не ходить по дому с живым напоминанием о том, что произошедшее восемнадцать лет назад стало явным, раздвигая границы мира, которые они выстраивали все эти годы. Теперь я не просто проблемный ребенок. Я – бомба замедленного действия. Единственное, что знаю наверняка – дело не в моих фотографиях. Никто даже не пытался получить доступ к Dropbox с моими фотографиями прошлой ночью. Это должно быть облегчением, но если и так, то оно опускается гораздо глубже, чем любое чувство, которое я испытывала раньше. – Хотелось бы знать, что заставило их так сильно ненавидеть друг друга, – говорит Савви. – Я просто хочу, чтобы мы это исправили. – Савви, ты не видела Амелию? Мы обе вскакиваем, но Виктория выглядит невозмутимой. – Она была в столовой, – говорит Савви. – Я могу чем-то помочь? Виктория вздыхает. – Какая-то проблема с причалом. С сегодняшнего утра паромы не ходят ни туда, ни обратно. Так что у нас теперь нет преподавателя по литературе, и мне нужно, чтобы Амелия заменила ее, пока движение не восстановят. Скажи ей, чтобы она нашла меня, если увидишь ее. – Конечно. Как только Виктория уходит, наши взгляды встречаются: наши родители все еще здесь. Глаза Савви загораются внезапным озорством, настолько знакомым мне, что меня отбрасывает домой в те моменты, где я играю судью, когда братья бьют друг друга пластмассовыми световыми мечами и брызгаются жидкими нитками. – У меня есть идея. Глава двадцать четвертая В своей жизни я совершила немало глупых поступков, но этот план Савви – Савви сама ответственность – возможно, самый глупый из всех. На самом деле, план – это слишком громкое слово. Она хочет, чтобы мы нашли наших родителей, и под нашими родителями я имею в виду родителей друг друга. То есть я должна бродить по лесу с биноклем, чтобы меня не заклеймили как дипломированного преследователя, потому что Савви уверена, что я найду Дейла и Пьетру на одной конкретной тропе. Тем временем Савви использует свой единственный перерыв в течение дня, чтобы смотаться с одним из учителей в город. – Так мы облегчим им задачу, – рассуждает она. – Мы «случайно» столкнемся с ними, поболтаем, сделаем вид, будто наши родители сказали, что скучают по ним, и подтолкнем их в нужном направлении. – Значит, соврем им. – Это не ложь. Они явно скучают друг по другу. Ты же видела те фотографии. – Да. Но Савви… – Но что? – спросила Савви. Я вздохнула. – Допустим, мы их найдем. Что тогда? – Мы заманим их обратно в лагерь. Может, они раскрепостятся, и все будет выглядеть не так нелепо. Я подняла брови, задаваясь вопросом, когда Савви стала такой легкомысленной, а я начала следовать правилам. Я не знала, как выглядел ее разговор, но лично я бы хотела никогда больше не видеть таких выражений на лицах моих родителей. Я ожидала, что она скажет что-нибудь вызывающее – «Есть идеи получше?» – но вместо этого она коснулась моей камеры, этот тихий маленький импульс – он будто бы возымел для меня большее значение, чем касание руки. Ее голос затих. – Если мы хотим увидеть друг друга снова без их яростной злости, это может быть нашим единственным шансом. Бо́льшая часть страха выветрилась из меня. Она была права. Но все омрачалось тем фактом, что у нас впереди чуть больше года до того, как мне исполнится восемнадцать. – А если твои родители возненавидят меня? Савви расслабилась, поняв, что победила меня. – Поверь мне, – сказала она, снимая шляпу с головы и надевая ее на мою. – Не возненавидят. Единственное, что меня утешает, шансы наткнуться на них в лесу, будь то конкретная тропа или нет, весьма невелики. Не то чтобы я не согласна с планом – я хочу, чтобы они поладили, чтобы мы могли разобраться во всем, что произошло, и двигаться дальше, но я также прекрасно понимаю, что по сравнению с ней здесь я точно не выиграю звание «Ребенок года». Савви – трофейный ребенок. А я, скорее, награда за участие. Я беру Китти, чувствуя, что мне не стоит таскать с собой камеру Поппи, когда я замышляю козни против мамы. В какой-то момент тропа раздваивается – с одной стороны идет основная, с другой – тонкая, крутая и грязная. У меня уходит минута, чтобы маневрировать по грязной тропе, пытаясь не скатиться вниз, но оно того стоит. Дальше стоят три оленя – взрослый и два напуганных, дрожащих малыша, которые смотрят на меня так, будто мы случайно шагнули сквозь завесу в мир друг друга. – Привет, – шепчу я, поднимая камеру так медленно, как только могу.