— Не понимаю… — нахмурился Артур. — Где же мы допустили ошибку? Ведь мы все время шли по платкам… — он сбился и задумался. Какое-то время ребята стояли на месте по колено в белом тумане, уже начиная подмерзать от смрадного холода. — Вдруг… Отсюда уже не выйти? — тихо так поинтересовался Тин. Но Артур не собирался паниковать. Раз они пришли сюда, значит, наверняка и выйти тоже смогут. — Давай чуть погреемся сначала? — предложил он. Темень стремительно наступала, предоставляя холоду заполнять пространство. Артур сильно замерз, несмотря на теплый полушубок. «Дни становятся короче, зато ночи открывают просторы для работы ума, которой люди обычно предпочитают сонное забытье… В конечном итоге все мы уснем, если перестанем хоть немного размышлять», — говорила старая Левруда. Она всегда любила рассуждать над тем, что происходило вокруг. Рассуждать спокойно, без лишних эмоций. Эту черту Артур перенял у нее полностью. — Уже совсем поздно… — почти в панике проговорил Тин, отчаянно надеясь, что им не придется ночевать возле мрачного полуразвалившегося фонтана. При этом он, вслед за своим приятелем, с удовольствием переступил черту между смраднем и оюнем. В саду ему как по мановению руки стало гораздо лучше. — Может быть, нам стоит снимать платки, мимо которых мы проходим? По крайней мере, так мы будем понимать, где мы уже были, — предложил Артур, но Тин отрицательно покачал головой. — У тебя были вроде чистые листы? И карандаш? Можно, я кое-что нарисую? — спросил он. Артур передал ему то, что он просил, и Тин, пытаясь скрыть легкую дрожь в руках, начал коряво выводить какой-то рисунок. — Вот, смотри. Наша дорога, как ты помнишь, не была прямой. Вероятно, в каком-то месте тропа делает петлю. И именно там мы по ошибке свернули обратно к саду, хотя должны были идти по направлению к школе… Предлагаю сделать следующее — как-то пометить те платки, мимо которых мы уже проходили, и таким образом мы поймем, на каком участке пути мы пропустили нужный поворот. — Да, ты прав. Это замечательная идея! — согласился с ним Артур. — Мы можем сорвать зеленые листы в саду и привязывать их к тем платкам, мимо которых мы прошли… Друзья оживились, почувствовав скорое освобождение из лабиринта, и принялись за дело. Сначала они нарвали больших зеленых листьев, не забыв и про яблоки — хоть и шли ребята совсем недолго, но все-таки есть им хотелось сильно. Наверное, это из-за холода. Потом они в очередной раз свернули в лес. Теперь они продвигались гораздо медленнее, но зато у них появилась надежда быстрее найти дорогу домой. В какой-то момент ребята действительно наткнулись на красный платок, к которому уже был прикреплен зеленый лист. В этом месте друзья развернулись и пошли обратно, вглядываясь изо всех сил в просветы между деревьями, чтобы найти пропущенный поворот к дому. К счастью, их затея сработала: проходя по тропе мимо огромного дуба и соседней с ним ели, ребята заметили, что между ними не было стены, а еле заметно просматривался сквозной проход. Артур и Тин от радости одновременно ринулись в этот просвет и чуть не застряли меж упругих ветвей. — Смотри! А вон и наш платок! — весело крикнул Артур, с трудом продираясь сквозь ветвистый плен. — У меня голова-то неплохо варит, а? Что скажешь? — хвастливо поддразнил своего друга Тин. — Да, не зря ты сегодня съел свой тренировочный обед. Ребята уж было совсем развеселились, как вдруг неожиданно лощину огласил громкий зловещий вой, заставив друзей вздрогнуть от ужаса. — Как думаешь, кто это? — поежившись, пробормотал Тин. Всю свою жизнь находясь под охраной беспечного города Беру, мальчик и понятия не имел, какие звери могут водиться в диком лесу. Вернее, в детстве мама показывала ему разные цветные книжки про зверей; но разве настоящий вой волка можно сопоставить с рисунком серого пушистого добряка, который из благородства отказывается съесть кролика? В лесу повисла настороженная тишина, готовая в любой момент снова испугать ребят. Друзья, не сговариваясь, почти бегом кинулись по тропе, увязая в тумане как в болоте. Теперь им было страшно остановиться хоть на секунду, чтобы проверить и скорректировать свой маршрут. Клочки платков, как кровавые ошметки, мелькали у них в глазах, а в ушах все стоял тот дикий голодный вой. Каким-то чудесным образом мальчики поняли, что приближаются к дому. Стало даже чуть теплее — это мрачный лес постепенно выпускал их из своих страшных объятий. Вскоре перед Артуром и Тином вновь появилась спасительная опушка с поврежденными елочками. Они были почти возле своего шале! — Э-ге-гей! — закричал Тин от радости и бросился обнимать своего друга. Они, похоже, единственные ребята в этой школе, не побоявшиеся зайти в лабиринт и все-таки нашедшие дорогу домой! Тину страстно хотелось кому-нибудь проболтаться, чтобы повысить свой авторитет в глазах окружающих. Например, что сказала бы на это его сестрица? Она бы уже не говорила «малышка Тин». Стурция была всего на год старше, но это не мешало ей задаваться. Но и Артур, и даже хвастун Тин понимали серьезность всей ситуации, о которой не стоило трубить на каждом углу. Что это был за ночной гость? Пришелец из леса? Или же один из жителей Троссард-Холла? Действительно ли Дейра гуляет по таинственному саду, куда воспрещен вход всем остальным студентам? Могла ли она пропустить кого-то в лабиринт? И если да, то с какой целью? Все эти вопросы, пожалуй, даже и яйца выеденного не стоили (так как в конечном итоге ничего страшного не произошло), но было во всем этом что-то таинственное, из ряда вон выходящее. И Тин с Артуром чувствовали себя обладателями некой тайны, ее хранителями. — Ну что, куда пойдем? — весело проговорил Тин, когда они совсем подошли к своему домику. Окна шале были наглухо закрыты, и из них не сочился свет — Морские львы еще гуляли или, возможно, возвращались с ужина. — Поесть в замке мы уже вряд ли успеем, — глянув на небо, ответил Артур. Не только отсутствие солнца говорило о позднем времени, но и лампадные часы, располагавшиеся почти на каждой улице спального городка. В них наливалось столько масла и подбирался такой фитиль, чтобы хватило на определенное время горения — то есть на световой день, или десять часов. Сейчас было около восьми. — У нас один путь, — добавил Артур и весело подмигнул другу, намекая на одно известное местечко, где они смогут славно перекусить. Так ребята дружно свернули по направлению к «Уголку»; им предстояло многое обсудить, да и поесть тоже было бы неплохо. Тин чуть не прослезился от умиления, когда они оказались в уютном, «огнедышащем» заведении, где никогда не смолкали шутки и смех. — Айда к нам! — мощно прокричал Треверс откуда-то из угла, и ребят сразу же смяли в сторону ко Львам. Тут были даже Дориус и Помпилиус, и другие второкурсники. Не было разве что всеумной Триумфии, да и Диана (к глубокому сожалению Артура) тоже отсутствовала. Артура и Тина никто ни о чем не спрашивал — Львы даже не заметили, что ужинали без своих товарищей. Безмятежная атмосфера настолько завладевала сердцами каждого, кто веселился в «Уголке», что все тревожные мысли напрочь покинули голову клипсянина. Что может быть лучше веселья в компании друзей? А найденная ребятами шпилька так и осталась лежать на массивной каменной скамье в таинственном саду, где хозяйствовал вечный оюнь, и властное солнце с кротким небом были всегдашними неразлучными друзьями. Глава 7. В которой будет повествоваться об одном армуте Полеты на единорогах! То, о чем грезил каждый клипсянин на огромной площади, когда крылатые животные пролетали над его головой. Если бы только простодушные обитатели уездных городов представляли, что есть на свете такая диковинная школа, где преподают азы полетов! Но в их скромном представлении о мире не существовало подобного рода чудес. Этот урок проводился на открытом воздухе, на площадке неподалеку от замка. Безусловно, на первом занятии учеников не сажали на единорогов, это было бы небезопасно. Ребят учили на маленьких летающих пони, которые если и поднимались в воздух, то совсем невысоко. Однако уже на третьем уроке, при достижении определенных успехов, им разрешалось заменить пони на единорога — последние были специально подготовлены и делали все, чтобы с их шелковистой белой спины не упал ни один ученик. Курс единологии для начинающих вел высокий серьезный мужчина, вроде бы и не слишком старый, но в то же время и не слишком молодой. Звали его Даг де Вайт. У него было мужественное, вполне характерное для жителя пустынных земель смуглое лицо с высокими скулами и узкими зелеными глазами, а его обольстительная улыбка, наполовину ласковая, наполовину угрожающая, довершала картину явно в его пользу — все старшекурсницы поголовно влюблялись в него. Профессор произносил свое имя с заметным южным акцентом тихим вкрадчивым голосом; так говорят армуты — народ, проживающий в степях и пустынях на юго-западе королевства. Их называли criassis или «котами», поскольку их речь напоминала мурлыкание кошки. Армуты кочевали с места на места, пока вплотную не подошли к городу Кагилу. Им нравилось жить подле цивилизации. Кочевники особенно ценили искусные поделки из камня и лечебные крапивные настойки, которыми славился подземный город. Армутские купцы вели активную торговлю с кагилуанцами. Также кочевники не брезговали выполнять любую работу, в том числе и далеко выходящую за рамки закона, за что их нередко называли разбойниками. Впрочем, такое нелегальное ремесло не было основным видом их деятельности. Армутские мастера славились во всем Королевстве своими искусными товарами: расписной посудой, шелковыми коврами, вязаными игрушками, одеждой из шкур животных, а также пряными специями и сухофруктами. Даг де Вайт был армутских кровей. Статный, с крепким телосложением и тихим мурлыкающим голосом, он производил сильнейшее впечатление на представительниц слабого пола. Справедливости ради нужно отметить, что благообразный преподаватель отнюдь не гордился своей внешностью. Он ее не замечал, равно как и восторженные заискивающие взгляды. Даг де Вайт относился к той породе людей, которых любят все. Казалось, он не был особенно добр и не обладал теми качествами, которые действительно способны вызвать уважение со стороны других людей. Однако профессор был красив как новенький блестящий венгерик, а его широкая дружелюбная улыбка могла расплавить даже самые черствые сердца. Людей, как правило, чаще всего привлекает именно внешняя оболочка. Даг де Вайт внимательно относился к каждому ученику, чтобы не пропустить среди них настоящий талант. Самых ловких умельцев он набирал в спортивные команды, чтобы счастливчики могли в игре отстаивать честь своей группы. Каждый студент мечтал попасть в команду. Игра именовалась «едингбол», однако никто не знал наверняка про этимологию этого слова. Вероятно, изначально оно появилось вследствие смешения двух слов — «единорог» и «болий», что на сверуйском наречии обозначало «полет». Так или иначе, игра всем нравилась, она была очень увлекательной. За участников приходили болеть даже преподаватели. В едингболе между собой одновременно боролись три команды, которые соответствовали группам — Морские львы, Лекари и Энергетики. Всадники не играли вместе со всеми. Большинство их учебных дисциплин, особенно на втором и третьем курсе, были связаны с единорогами, поэтому студенты-всадники очень быстро овладевали наукой полетов. У них был свой тренер, который проводил с ними почти все часы, отведенные на учебу. Он становился для них очень важным человеком, близким другом и помощником, а они, в свою очередь, были для него как родные дети. Тренера всадников звали Жером Гричос, и он, к своему великому прискорбию, не являлся обладателем красивой фигуры и привлекательных армутских глаз, зато имел репутацию строгого и честного трудяги, поклявшегося дать своим подопечным то, о чем во все времена мечтают люди, — умение летать. За мягкий нрав и доброе сердце Всадники прозвали его «наш дядюшка Жером». Наставником других трех групп был Даг де Вайт. Он редко сам тренировал ребят, в основном этим занимался его бывший ученик — светловолосый Чак Милый, — высокий худощавый юноша с тонкими губами и невероятно прямой осанкой. Он тоже когда-то учился в группе всадников, и Даг де Вайт (в то время еще тренер всех четырех команд) частенько выделял его среди остальных, называя «лучшим». Возможно, подобное отношение повлияло на то, что, будучи тренером, юноша совсем зазнался и стал задирать нос настолько высоко, что зачастую он спотыкался и падал, так как никогда не смотрел себе под ноги. Неподалеку от озера Труль находилось солидных размеров поле с тремя кривоватыми башнями, вершины которых сходились к центру, но не касались друг друга. Между башнями располагались три сектора трибун, которые спускались амфитеатром к полю. Исстари подобные сооружения использовались для проведения кровопролитных поединков; их часто находили между Беру и Полидексой. Вероятно, на них сталкивались в смертельной схватке жаждущие крови и отмщения. Как следует из древних свитков, мужчины сражались за свою честь и честь близких, опороченных скандальными лживыми сплетнями, что в ту пору было нередким делом. Впрочем, варварские обычаи мести были уже давно забыты и вспоминались только в диких племенах, кочевавших по пустыням и степям. Желающие посмотреть на едингбол были вынуждены сидеть на холодных каменных плитах, словно в те самые древние времена. Однако это только усиливало ощущение духа поединка, борьбы. Места распределялись заранее. Как правило, этим занимались преподаватели. Так, группы с лучшей успеваемостью имели право на самые выгодные верхние плиты. Если в былые времена зрители старались занять нижние места, ближе к арене, то теперь все стремились получить билеты повыше, ведь всё действие игры происходило в воздухе, вокруг верхушек башен. Поле было окрашено в яркий красный цвет, а на высоте двух-трех единорогов над ним, между башнями, была натянута белая, почти прозрачная сетка для ловли незадачливых игроков, не удержавшихся на своих единорогах. Цвет башен соответствовал цветам одежды ребят из разных команд, равно как и рога единорогов, которые также специально окрашивались. У Морских львов это был ярко-голубой, под цвет моря, у Энергетиков — загадочный сиреневый, у Лекарей — теплый оранжевый. Так что игроки на поле могли с легкостью отличить своих от соперников. Единороги участвовали в игре с видимым удовольствием; их разводили в Троссард-Холле, и, не зная дикой привольной жизни, они с радостью выполняли то, что от них требовалось, не пытаясь улететь. Да и зачем им было это делать, когда здесь их кормили морковкой и давали лучший овес, любили и лелеяли чуть ли не сильнее, чем самих учеников школы? Эти одомашненные животные вполне понимали человеческий язык и даже могли отвечать наклонами головы или выражением красивых глаз. Они как дети радовались, если их команда побеждает, и жутко расстраивались в противном случае; и только ведро морковки могло поправить дело. Суть игры состояла в следующем. В трех командах (или союзах) было по четыре защитника, по три нападающих и по одному скороходу. На вершине каждой башни располагалось по одному гнезду, в котором сидела искусственная птица. Каждая из птиц высиживала по пять позолоченных яиц. Задача команды — сохранить эти яйца в своем гнезде до конца игры и при этом собрать как можно больше чужих яиц. Защитники не давали скороходам из других команд достать яйца, а задача нападающих состояла в том, чтобы очистить дорогу для скороходов — ключевых игроков, от которых в едингболе зависело практически все. Скороходы должны облететь все гнезда соперников, собирая яйца. Алгоритм состязания был таким — к одной башне могли подлететь одновременно скороход и нападающие только одной из команд-соперников. Атакующие участники союзов перемещались от одной башни к другой строго по часовой стрелке через определенные промежутки времени, отмеряемые звуками горна. Единственные игроки, которые летали лишь вокруг своей башни — это защитники. Начиналась игра так. По первому сигналу горна в воздух взмывали защитники с увесистыми деревянными щитами за спиной. Как только они занимали свои места и брали щиты в руки, раздавался второй сигнал — на этот раз в игру вступали нападающие с деревянными копьями наперевес и скороходы с большими кожаными сумками через плечо. Они летели к башне противника, и у них было всего десять минут на одно гнездо. Затем они перелетали к следующей башне пробовать свою удачу и так далее до конца игры. Время отмерялось специальными переворотными песочными часами. Об окончании десяти минут сигнализировал глашатай, который дул в горн, извещая о том, что команды должны переместиться. Занимала первое место та команда, чей скороход собирал больше всего яиц противников. Это и было основным условием победы. Проигрывает союз, у которого в гнезде не осталось ни одного яйца — это же событие означало и конец игры. Бывали случаи, когда скороход собирал большинство яиц, но при этом его команда теряла все свои. В данном случае все равно его союз считается победившим, так как основным критерием победы является лишь количество собранных яиц.[9] Назначением механических птиц, сидящих в гнезде, было кричать каждый раз, когда из гнезда изымалось яйцо. Так как в игре участвовали три разные команды, то и кричали «наседки» по-разному. Скороходы не имели права мешать друг другу и отнимать яйца, которые хранились в их кожаных сумках. Игра была во многом стратегическая, особенно для скороходов, которые должны были в зависимости от ситуации загодя продумывать свои ходы. Так получалось, что на пути каждого скорохода вставал всегда как минимум один защитник, поскольку троих других сдерживали нападающие. Конечно, проникнуть сквозь широкий щит к гнезду считалось необычайной ловкостью и мастерством — игрок должен был весьма умело управлять своим единорогом. Защитникам ловкость требовалась в меньшей степени, им нужно было лишь кружить вокруг гнезда, прикрывая его щитами. Нападающие с помощью копий освобождали дорогу скороходам, что также было делом отнюдь не легким, ведь они были в меньшинстве. Команде победителей, занявшей первое место, дарили золотую птичку — символ едингбола. Разумеется, она не была целиком из золота, а лишь покрыта тонким слоем позолоты. Внутри нее находился свиток с сюрпризом. Иногда команды выигрывали поездку на море прямо во время учебы, иногда это была гарантия, что на экзаменах их группе не будут выставлять оценки ниже трех баллов. Поощрения были различны, но всегда приятны; однако стоит отметить, что участники старались победить даже не ради этих поощрений, а ради самой игры, ради духа соперничества. Всадники всегда стояли особняком, словно бы принадлежали к какому-то своему сословию. Под их игру создавалась отдельная программа с иными способами поощрения; все призы и награды они делили только между собой. Поговаривали, что Даг де Вайт и сам раньше играл в едингбол, принося своей команде золотых птичек, однако эти рассказы уже переросли в легенды и небылицы. Сейчас же он занимался тем, что отбирал наиболее способных учеников для участия в турнирах. В этом году готовилось четыре игры — две перед Праздником рисовых фонарей, а другие две ближе к концу учебного года, когда подсчитывались баллы. Помимо этого, в скором времени ожидалось пробное состязание, где каждый начинающий игрок смог бы проявить себя. Сегодня новые претенденты на участие в едингболе нетерпеливо выжидали, мечтая о том, что именно их возьмут в команду. — Вы когда-нибудь катались на деревянном самокате? — совершенно серьезно спросил профессор де Вайт у студентов. Те, кто посмелее, утвердительно кивнули головой. Однако это не относилось к выходцам из Беру, поскольку в том славном древесном городе самокаты были под строжайшим запретом. Профессор широко улыбнулся и заверил своих подопечных: — Если вы научились ладить с бездушной деревяшкой, то с единорогом и подавно управитесь. Хотя, — шутливо продолжил он, глядя на щупленького мальчика-лекаря, — может, я и ошибаюсь. — Но с единорога нельзя упасть, он защищает! — тонко возразила полненькая, смуглая как мускатный орех, чернобровая девочка Тлынья, тоже с факультета врачевателей — особа, весьма уверенная в себе. Ей не терпелось показать миловидному учителю свои знания. — Да, мой юный бутончик, — шутливо улыбаясь, согласился Даг де Вайт, — однако только в том случае, если он признал вас своим всадником. Нужна связь всадника с единорогом, духовная связь… — Он многозначительно помолчал, посматривая на Артура, впрочем, совершенно напрасно. Тот не имел ни малейшего понятия, как вразумительно объяснить чувства, которые он испытывал во время полета на Баклажанчике. — Я знаю, что некоторые из вас уже летали на единороге, — хитрый преподаватель опять сделал многозначительную паузу. После этих слов все стали таращиться на Артура, отчего тот залился краской и сам стал почти баклажанового цвета. Молчание длилось довольно долго и, наконец, Даг де Вайт устало вздохнул: — Ладно, начинаем. Он поставил в шеренгу мальчиков и девочек по росту, затем громко свистнул, и на площадку стройным рядком приземлились маленькие красивые лошадки (их еще именовали «пони») с небольшими шишечками на лбу, которые со временем превратятся в красивые рога. — Ой, какая прелесть! — восхищенно воскликнула Милли Троуд, и Антуан Ричи из группы энергетиков сразу же передразнил ее, скорчив глуповато-восторженную гримасу. Некоторые мальчишки покатились со смеху, а Милли, увидев это, обиженно поджала губы, чем еще более рассмешила своих обидчиков. Откровенно говоря, Антуан, как, впрочем, и многие другие, попросту боялся залезать на спину этих милейших созданий. Одно дело скакать на такой лошадке в поле и совсем другое — парить в облаках, что, согласитесь, все же несколько сложнее. Вдобавок к своему постыдному страху, Антуан отчаянно завидовал Артуру, который в полетах был уже не новичок. — Не бойтесь… Стойте спокойно. Они вас выбирают, — вставил профессор, видя, как один парень испуганно отшатнулся от лошадки, которая ткнулась в него своей мягкой мордочкой. К Артуру подошла красивая пони с блестящим остреньким носом, и он с грустью вспомнил баклажановый загривок и черные умные глаза. Наверное, эмоции отразились у него на лице, так как лошадка недовольно фыркнула и неодобрительно покосилась в его сторону. При этом, надо отдать ей должное, она не тронулась с места и осталась подле Артура. Теперь напротив каждого студента стояли маленькие единорожки, готовые по команде взмыть в воздух со своими юными всадниками. — Раз, два, три! Залезайте на их спины и держитесь за гриву! — зычным голосом скомандовал преподаватель. Вот тут-то и началась неразбериха. Пони фыркали и отодвигались, когда ребята пытались на них залезть. Тин вообще умудрился сесть на лошадку лицом к хвосту и теперь с комичным выражением лица пытался поменять свое положение на правильное. Треверс не отставал от приятеля — он никак не мог устойчиво закрепиться на спине пони, поскольку его живот непременно перевешивал в какую-нибудь сторону; бедолага вот уже пятый раз скатывался в траву. У Триумфии, как и всегда, все получилось отлично. Она уже сидела на своей молочно-белой лошадке, вызывающе поглядывая на остальных ребят. «Научи меня летать, чтобы я смог найти своего друга», — мысленно попросил Артур сердитую лошадку, и та как будто все поняла. Она словно кивнула ему и подставила белый бочок. Артур залез на него, и тут что-то замельтешило у него перед глазами — лошадка полетела. И как это было не похоже на полет на Баклажанчике! Тот летел ровно, стараясь не уронить свою драгоценную ношу. Эта же лошадка летела так, словно в первый раз оказалась в воздухе. Артур отчаянно схватился за ее гриву, однако удержаться так и не смог. Резким порывом ветра его сорвало со спины летающего пони, и он стал стремительно падать вниз. Артур не представлял, что в это время внизу на земле происходит настоящая паника; он не знал, что там уже собралась толпа народу, да и сам профессор с безумной решительностью кинулся к ближайшему пони, но тут же, вспомнив что-то, резко остановился. По жестокой иронии судьбы преподаватель единологии все равно не смог бы подняться в воздух из-за странной болезни, которая неотступно следовала за ним последние годы. Земля неуклонно приближалась, и Артур, с удивительным для его положения спокойствием, молча, и даже с каким-то маниакальным интересом пристально смотрел на красное поле. Ему даже стало казаться, что он может различить каждый алый камушек. В тот момент клипсянину не было страшно, он смотрел за происходящим словно со стороны. И только потом, когда маленький пони подхватил его прямо перед самой землей, как фокусник, который в самый последний момент раскрывает свои карты, мальчик вдруг понял, что не в состоянии слезть со спины животного. Он беспомощно сполз на траву, пытаясь унять сильную дрожь в ногах. Секунду все молчали, а потом заголосили так, что Артур уже не совсем понимал, что происходит. Даг де Вайт подбежал к нему и помог встать, по-отечески обняв за плечи. — Ты в порядке? — участливо поинтересовался он. — Да, все хорошо. Просто я немного испугался, — с легкой запинкой проговорил Артур. Впрочем, его бледное лицо вполне красноречиво говорило о том, что начинающий всадник совсем не ожидал такого поворота событий. — Ну вот и отлично, — с облегчением выдохнул Даг де Вайт. То, что он сказал потом, чрезвычайно удивило Артура, а также и остальных ребят: — Я бы не хотел брать тебя в свою команду! — таков был его вердикт.