– Вирус пронесся по Никарагуа, – говорит он. – И добрался до Северной Америки, теперь его уже ничего не остановит. Они планируют нанести авиаудары. – По гражданским? – Я смотрю на Дакса. – Кто на это пойдет? Папа моргает, разрывая сеанс. На лице появляется осмысленное выражение, и он поворачивается ко мне: – Все пойдут, дорогая. Все правительства мира согласны. Я сглатываю, всматриваясь в налитые кровью папины глаза, в его напряженное лицо. Все, что связано с этой вспышкой, ужасно, но ничто не беспокоит меня так, как морщины, прорезавшие его лоб. Он самый величайший в мире кодировщик гентеха. Он написал алгоритм, с помощью которого можно излечить грипп X, но я никогда не видела его таким. Должно быть, мы в серьезной опасности. – Никарагуа, – нахмурив лоб, повторяет Дакс. – Это близко. А эпидемия вспыхнула два дня назад. Если вирус и дальше будет так быстро распространяться, то доберется до нас через несколько дней. – Часов, – поправляет папа. – Скорость его распространения увеличивается в геометрической прогрессии. Когда он доберется до городов, начнется хаос. Людей охватит паника, которая не стихнет, пока не появится вакцина. А я боюсь, что это может занять слишком много времени. – Он берет меня за руки. – В подвале есть еда, в озере – чистая вода, а на крыше стоят новые солнечные батареи. К тому же ты всегда сможешь спрятаться в старых шахтах в горах. – Что… о чем ты говоришь? – Я перевела взгляд на криптоманжету: – С кем ты разговаривал? Словно в ответ на мои слова до нас доносится тихий гул и крики голубей, которые становятся громче, превращаясь в рев. Но не их я сейчас слышу. С каждой секундой нарастает звук лопастей вертолета, пока не начинают дрожать стекла. В окно я вижу два черных квадрокоптера «Комокс» с белым логотипом на брюхе. Я узнаю его где угодно. И часто вижу в своих кошмарах. Белые скрещенные рога. «Картакс». Это не военные, не какая-то корпорация, это огромная международная смесь технологий и насилия. А благодаря поддержке государства и частных инвесторов они стали крупнейшими поставщиками гентеха, контролирующими его. Папа проработал на «Картакс» двадцать лет, но больше не мог терпеть все, что там творилось, поэтому постарался вырваться из их железной хватки. Он предупреждал, что может настать этот день, что они могут появиться и утащить его, хотя папа поклялся никогда больше на них не работать. Ведь он столько ужасов видел там. Ужасов, которые не дают ему спать по ночам, о которых он никогда не рассказывал. И теперь, как он и говорил, они пришли за ним. Папа поворачивается ко мне, и в каждой черте его лица обреченность. – Нет, – кричу я, и голос срывается. – Они не могут просто забрать тебя. – Могут и сделают это. Это не грипп, дорогая. Они забирают всех, кто, по их мнению, может помочь. – Давай спрячемся, – умоляю я. – Убежим. Он качает головой: – Нет, Катарина, они везде меня найдут. Они считают, что мы с Даксом сможем написать алгоритм вакцины от этого вируса. И нам ничего не остается кроме как пойти с ними. Дакс отступает. – Им нужен и я? Я никуда не поеду. – Не стоит им сопротивляться, – настаивает папа. – Я работал в «Картаксе» и знаю, на что они способны. Им нужен твой мозг, но не нужны твои ноги. Дакс бледнеет. Звук вертолетных лопастей становится громче, от вибраций крупицы пыли летят с потолка. Квадрокоптеры приземляются на траву, посылая пенистые волны по воде. Окна трещат, в хижину залетает трава и пыль, а потом захлопывается дверь. Папа сжимает мои руки: – Отправляйся в убежище, Катарина. Ты должна остаться здесь. Я знаю, ты сможешь выжить. – Нет, – я отдергиваю руки. – Я пойду с тобой. И помогу с вакциной. Никто не знает твою работу лучше меня. – Знаю, но ты не можешь пойти, дорогая. Это опасно. Ты даже не представляешь, что это за люди. Они станут мучить тебя, чтобы заставить меня работать быстрее. И убьют, чтобы сломать меня, если я вздумаю им сопротивляться. Ты должна держаться от них подальше. – Но ты не можешь оставить меня. – Ох, дорогая. Мне бы не хотелось этого делать, но у меня нет выбора. Я знаю, что ты сможешь позаботиться о себе, но пообещай, что никогда не позволишь им тебя поймать. Что бы ни случилось, держись подальше от «Картакса». Обещай мне, что сделаешь это. – Нет, – возражаю я, задыхаясь от слез. – Нет, я поеду с тобой. Сквозь гул вертолетов доносятся крики. Папа поворачивается к Даксу. – Спрячь ее, – кричит он. – Быстрее, они уже идут. – Нет! Я хватаю папу за халат, но Дакс тащит меня прочь. Я пинаюсь и вырываюсь, но его хватка лишь усиливается, когда он несет меня к задней части дома, прижимая к себе. Все бесполезно. Нет смысла бороться. И мне остается лишь плакать. «Картакс» забирает папу, а я даже не попрощалась с ним. Голоса становятся громче. На крыльце слышен топот тяжелых ботинок. Дакс отпускает меня и открывает дверь в убежище. – Береги себя, принцесса, – шепчет он. Затем толкает меня в тесный, обитый шумоизоляционными пластинами чулан и быстро целует. Последнее, что я вижу – его побледневшее от страха лицо, когда солдаты врываются в дом. Он захлопывает дверь, и звуки стихают. Я знаю, что снаружи солдаты «Картакса», что они кричат, крушат все и шарят по хижине, но вокруг меня тишина. Я лишь слышу, как колотится сердце о ребра, и кажется, оно стучит так громко, что ни стены, ни шумоизоляция не скроют его волнения. И солдаты найдут меня. Я прижимаю руки ко рту, чтобы заглушить дыхание, и жду, когда рука в черной перчатке откроет дверь. Но ничего не происходит. Десять минут проходят в испуганном молчании, пока мое предательское сердце не начинает замедляться само по себе. Тело может выработать лишь определенную дозу адреналина, пока находится в сенсорной депривации[10]. Проходит час, затем два. Наконец, мое терпение заканчивается, и я щелкаю по пневматическому затвору на стене убежища, чтобы разблокировать дверь. Уже ночь, и хижина погрузилась в темноту. Окна в гостиной разбиты, но проемы уже затянулись тонкой кристаллической пленкой, и лунный свет, проникая сквозь них, превращается в радугу. В комнате неразбериха. Осколки разбитого стекла валяются на полу вперемешку с золотыми перьями, здесь же отпечатки грязных ботинок и блестящие капли крови. Я стою на дрожащих ногах, охваченная такой яростью, которую никогда не испытывала. Они подстрелили его. Я уверена в этом. Солдаты «Картакса» ворвались сюда и подстрелили папу, чтобы увести его. Генкит подтверждает, что это папина кровь, но я не нахожу гильз, даже перерыв всю комнату. Моя древняя панель не способна показать записи с камер безопасности в VR, и видео с трудом преобразуется в 2D, но мне все же удается запустить просмотр на зернистом черно-белом экране маленького генкита. Я вижу Дакса и папу, стоящих на коленях с поднятыми руками, когда в комнату врываются солдаты. Раздаются громкие приказы. Двенадцать винтовок направлены на двух безоружных мужчин – двух ученых, которые нужны «Картаксу», чтобы разработать вакцину. Папа поворачивает голову и внезапно встает, чтобы дотянуться до чего-то на стене. Когда я вижу это, то тут же начинаю плакать. Я знаю, зачем он это сделал. Он хотел забрать мамину фотографию, которую сделали в то время, когда я была всего лишь маленьким бугорком под ее платьем. Но когда папа пытается сделать шаг, солдат выпускает две пули, вспышки от которых засвечивают экран. Одна попадает в бедро, вторая – в бицепс, они не задевают артерии, а только мышцы, которые исцеляющий модуль вылечит за неделю. На зернистом экране я вижу, как папа падает на пол, а Дакс кричит. Звука нет, но я слышу его крик. А затем солдаты вытаскивают Дакса и папу из хижины, и через мгновение в окна залетает трава и пыль, когда вертолеты устремляются в небо. Ночь сменяется утром. Я сижу в пустой хижине и читаю с экрана о новых вспышках по всему миру. Затем встаю на колени рядом с маминой фотографией и лужей папиной крови и даю обещание, которое изо всех сил постараюсь сдержать. Что бы ни случилось, я выполню просьбу отца. Я останусь в безопасности, останусь свободной. И никогда не позволю им забрать меня. Глава 3 Настоящее время. Два года после вспышки Солнце превращается в тонкую полоску на горизонте, когда я заканчиваю с телом зараженного человека. Подхожу к берегу озера, мерцающему в лунном свете, закатываю рукава и смываю грязь и кровь с рук. Вода ледяная. По поверхности озера дрейфуют опавшие голубиные перья, а стая все еще кружит у меня над головой. Их силуэты видны на фоне звезд. Я проведу секвенирование[11] ДНК этой стаи завтра, хотя уже предполагаю, что обнаружу там строки того же стихотворения, которые искажаются с каждой последующей мутацией птицы. С очередным новым поколением в этом кусочке появляется все больше опечаток. И уже целые слова превратились в бессмыслицу. Кажется, именно этого поэт и добивался с самого начала. Руки дрожат от холода и от триггерной[12] реакции на запах зараженного человека. Ее официальное название – острый кратковременный психотический каннибализм, облегченный нейротрансмиттерами адреналина-гамма-два. Но большинство людей называют ее гневом. Зверем, который вгрызается в ваш разум и забирает всю человечность. Трудно вспомнить подробности происходящего после того, как вы уступили ему. Все расплывается в тумане, зубы, плоть и инстинкты. Некоторые люди даже не осознают, что поддались ему, пока не приходят в себя и не видят кровь на своих руках. «Ты в порядке, рысь?» Сообщение Агнес вспыхивает белыми буквами перед глазами. Округлый шрифт Courier единственный, встроенный в мою жалкую видеокарту. Когда я наклоняю голову, слова следуют за моим взглядом и раскачиваются на поверхности озера, но пропадают, как только моргаю.