– И что? – И говорит: думаю, говорит, мнение Арькьядия Натаньовича есьть отшьень глубокьо продуманьое мнение. И все сразу притихли. Произвело! А ведь жуть что было бы, если бы ни карантин. – Н-да… А вот Стругацкий, он тоже ничего про инопланетян, про летающую тарелку?.. – Я же тебе толкую, уфолог ты: они с Гайдаром одна была сатана. Умные люди, только тесть был опытный, битый. Пьющий человек, понимающий. Но оба умели и помалкивать. Ну и книжку эту… Про сталкеров… Написал же, из головы выдумал! Я же, когда читал – я же глазам не верил! За десять лет до Зарницы… даже больше! С братом… Книжка сама за него говорила. Её даже Ельцин потом прочёл, я точно знаю… Брат его тоже один раз был, учёный… И вообще, странное у меня было чувство, что он, этот Аркадий, что-то как-то больше знал, и знал заранее. Ведь Горбачёв про объект «Житкур-9» доложил на Комиссии не сразу, а когда уже подписал свою отставку. Уже в январе девяносто первого. Уже кирдык пришёл Союзу. (Смеётся.) – Тогда все дар речи потеряли. Ельцин стулом грохнул в стену соответственно, Примаков стакан выронил с кефиром… А Горбачёв сидит такой, спокойный, помаргивает, ручку в руках крутит… Так вот, Аркадий этот Стругацкий – даже, по-моему, в лице не поменялся… Отставить. Слушай, уфолог, а ведь наврал я тебе, слушай! Гайдара ведь и в помине тогда ещё не было, на первых-то заседаниях! А Стругацкий уже был. Он же уже в восемьдесят девятом ходил на заседания, Павлов там был, Рыжков, Крючков, естественно, и никакого Ельцина и в помине, я с Украины прилетал… По вызову Язова, точно! – Странно. – Понимаешь? Даже я не всего знаю, понял? Официально я пятнадцатого ноября девяностого был в Капустин переведён, а числа двадцатого было первое заседание Комиссии с приглашённым Ельциным, как президентом РСФСР. Это же ещё Союз, какое там СНГ… А вот Назарбаев да, уже президент был. Республики. Очень переживал. Там же ужас что на Казашском Углу творилось в Зоне. Стены огня страшные, лава эта плазменная… Ну ты ж видел кино. – Н-да… А «Казашский», с самого начала так говорили? – Не понял. – Правильно ведь «Казахский». Казахский Угол, Казахская Дуга. – А хрен его знает. Повелось как-то. Я и не задумывался соответственно. – Кстати, а почему главное слово не прижилось, если всё по Стругацким? – Какое главное? – Сталкер. – Сталкер? Так ставишь вопрос? А-а-а хрен его… Отставить, это помню! Натанович же этот тоже меня спрашивал… беспокоило его это. Это когда позже мы пили с ним, уже году в девяносто пятом или шестом, когда я в последний раз в Москве был… Чего ты лыбишься, литератор? Интересно ему было, понятно же… Это из-за американцев не прижилось. Там же оскорбительное что-то, жаргонное, по-английски если. Онанист, что ли, или что-то вроде. Отставить, помню. Подглядывальщик. Соответственно, половой шантажист. Западло. Ну и не взошло. А потом, вы же, уфологи, повалили в Предзонье сразу, тогда же бум был инопланетный в народе, а там среди вас, уфологов, и альпинисты, и туристы всякие, ну и «трек», «траверс», всё вот это. Ну «трек» и «трек», и, соответственно, трекеры. И повелось. По-моему, соответственно, так. Лично я, вообще-то, «ходилы» предпочитаю, как мы, военные, говорили. И инопланетяне. Хотя тут тонкость. Ну ты знаешь. – Понятно. Меня очень интересует интенсивность под названием «мамины трещины». – Как ты сказал? – «Мамины трещины». – Первый раз слышу. А как научно? – Не знаю. – Первый раз слышу. Опять трекеры тебе лапши наваляли небось, литератор? – Да непохоже. – Ты вот что. Ты мне голову, умирающему, байками не забивай. Ты давай конкретно, обо мне. – Угу… С кем вы первым из инопланетян познакомились? С Петровичем же, наверняка? Знаменитая конференция в «Двух трубах? – Ну, да. Нет! Инопланетян я сразу полной ложкой, чуть не подавился – с Папашей и дочкой его жуткой столкнулся. В тот же день, правда… Назавтра, как представился личному составу комендатуры по прибытию. Семнадцатого ноября одна тысяча девяностого года. – А «поцелуй» у вас, кстати, если не секрет… – Налей-ка водички. Одинарное «приветствие», невзасос. Повезло приехало. Паралич грёбанный грёбанного глазного яблока. У меня – левого. Чуйка-то слабая, нет, считай. Соответственно, «поцелуй» такой вот, некомплексный. На отвяжись. – И в Зону вы типа не вышли… – Не был в Зоне я, не был. Это правда. Ты думаешь, разыгрываю я тебя. Не разыгрываю. Рассказать, что ли? – Папашу я не застал… Очень интересно! Легендарные времена. – Ну, сейчас, может, и легендарные. А тогда я без фляжки брому из штабу шагу не ступал… На приёме граждан по четвергам и пятницам посидишь, только бром и спасал. Водки ни-ни. Сразу могила. Люди спивались насмерть за месяц. Год за день же… Что в Зоне, что снаружи… «Сто метров – десять вёрст»… Да… (Роняет пластиковый стакан. Я лезу за стаканом под кровать.) – Извини, выскользнул. Да, так вот Папаша… Это ещё даже ЗАТО не было. За два года до ЗАТО. Ещё Зона как КЗАИ не числилась в российских документах даже. Ещё Бедой её звали только местные. Беда, говорили, Матушка. А снаружи – район стихийного бедствия, и всё тут. Газовый метеорит. Обеспечить зону отчуждения, хотя бы десятикилометровую, но жёсткую. – А ZONA, зэт, оу, эн, эй, это когда? – А это когда Ельцин с Клинтоном подписали Меморандум. Но кто её так у нас-то будет называть? Зона она и есть Зона. Капустинский карантин. Синенькие домики! – О, это уже тогда? – Да. А когда же? Они же глубоко советские, эти финские щитовки. На складах в Средней Ахтубе нашлись разобранные, ещё с семидесятых валялись. Очень помогли. Как раз две семьи, два входа. Я сам в таком жил с супругой года четыре. (Пауза.) – С вышки его заметили в городе. Знаешь же про вышку? Она потом сгорела, как свечка. За шоссе, напротив Волгоградского КПП, прямо посреди Собачьего посёлка с земной стороны её построили, снесли домовладения. Почти на «нейтралке», господи! Тогда же ещё «нейтралка» ведь не дошла до центра Собачьего, была только первая линия… Не слыхал про ту вышку? Неужели не слыхал? Сто пятьдесят метров! Аккордом! Пятьсот тысяч рублей как в прорубь! Мне когда показали её, так я прямо изумился. Останкино! Потом долго разбирались с отчётностью, а потом она сгорела, когда «нейтралка» разлилась в девяносто третьем. Эх ты, историк… Ну и по Северодвинской улице он и шёл, Папаша, с девочкой своей. За ночь на Вокзальной площади мехня туманы подъела, видимость через летнюю часть «нейтралки» отличная. Прямо над тридцать девятым кварталом. И он и-и-дёт прямо по проезжей части. Я только в кабинет Молдаванова зашёл, ещё даже сейф не открыл. И мне с вышки звонят: так, мол, и так, товарищ полковник. Сообщаем, согласно инструкции. Человек с ребёнком в городе идёт, на территории зоны бедствия. Ты понял? С-собаки наблюдатели, подъелдыкнули меня знатно, как нового. «Включите, товарищ полковник, видеосистему!» И транслируют мне в кабинет на телевизор изображение с телекамеры. – В плаще Папаша? – О-о, ещё в каком плаще. Он один на всём белом свете и был, такой плащ… И игрушечные автоматы на нём, как на ёлке. И девочка в люльке за спиной. Звоните в Кащенко. Ну я и повёлся. Схватил дежурного проводника и, не слушая, что он там пытается вякать, – в Зону. Герой, среди других героев геройский. Охрану ещё свою с собой потащил, идиот. (Он крестится, как все местные, дважды: слева направо и справа налево.) – Подать мне, полковнику, лошадь! Вспомнить же смешно. Налей ещё водички. ГЛАВА 1 Примерно через двадцать минут скурмач-полковник наконец воскликнул, что глаз у него, вроде как, прошёл, так её, мать вашу, и, соответственно, эдак. Сказал далее, что это, соответственно, безобразие, товарищ проводник, ведь чёрт знает куда тип в чёрном плаще до пят с ребёнком мог уйти по страшной улице мёртвого города, и что надо же, мать вашу, предупреждать начальника о спецэффектах «нейтралки», нарушающих течение спасательной операции в самом её начале. Товарищ проводник, молодой человек по фамилии Матвеев, а по прозвищу Набис, слушал высокопоставленного скурмача молча. Потому что ну не утешать же его, козлину, и уж точно хер ли возражать ему, козлу, когда и то и то поздно, когда они уже здесь, уже на «нейтралке»? Пусть орёт. Что трансформатор гудит за задней стеной палатки, что полковник сейчас пыхтит и громко выражает смелыми словами свой ужас. Безумный же. Бросился в Беду, в штыковую психическую, стоило пьяным весельчакам с вышки кино ему показать с Папашей. Полтора года после Зарницы как не проходило, люди как не гибли. Так что пусть его, козла. Орёт он. Тем более, общая тональность претензий конкретно – «орёт с облегчением», и спасибо хоть не скачет, смирно сидит на своём кресле, с кузова не убегает… В общем, Набис помалкивал. Дипломатически. Ждал конца. Терпение. В этом смысле живой (то есть – хороший) трекер не хуже никакой Ассоли. Или снайпера. Остальные выходные, то есть охрана и свита полковника в составе: прапорщики Шульцев и Глызин и Коростылёв, майор, – тоже помалкивали, хоть и по недипломатической причине, а по физиологической. Прапорщиков «целовало» взасос, то есть Шульцева рвало, а Глызина пробило сзаду. А вот майор Коростылёв ничего низкопробного в качестве «поцелуя» не получил, с ним Беда поздоровалась вроде как за руку. То есть, то ли он редкого потенциала первоходок, то ли он ходила опытный, но притворяется. И молчит. Бледный, но молчит. Этот интересный скурмач, решил Набис, опасный. Но Беда по-любому выкупит. Запишем себе… Ну а водитель дежурного спасательного «шестьдесят шестого» Андреич Никифоров по прозвищу Харон, ас перевозок смертников с Земли в Беду, не считался за выходного. У себя в кабине он сидел, и не видно его было и не слышно. Он «нейтралкой» не считался. Он был тут свой. «Нейтралке» платишь лишь однажды, а на большее Харон не претендовал. Семьдесят пять за выезд за КПП, десятка в час всё время рейса. И ни на шаг в Зону. Трое детей, жена, никто не пропал, все здоровы. – Ну, что ж вы молчите-то, товарищ дежурный проводник? – спросил полковник, бешено вращая освободившимся глазом, моргая им, массируя его всеми пальцами по очереди. – Хоть бы отбрехнулись или «виноват» сказали бы. Чуть зрение старый полковник не потерял! А вам, соответственно, хоть бы хны. Фамилия ваша как, не услышал? Дипломатия… – Вольнонаёмный Матвеев, – сказал Набис, помолчав. – И какого хера неизвестной природы вы молчали, проводник? Дипломатия. Набис «включил библиотеку». – Ваш выход – сплошная непрофессиональная авантюра, товарищ полковник, – произнёс он тихо. – Я пытался вас предупредить ещё в штабе. Вам на меня было… Вы не стали меня слушать. А ведь вы, товарищ полковник, к выходу не готовы. И цели выхода не понятно ни хера. Так что я просто постараюсь вернуть вас с выхода живым. Без объяснений. Имеющий уши – услышит… Хотя мы и не вышли ещё даже. Мы ещё не в Зоне… – Как это так – мы «не в Зоне»?! – поразился полковник, прижав повреждённый глаз пальцем. Дипломатия. Набис сплюнул с машины на белый жаркий бетон Стояка. Вот такие люди у нас в начальничках. А Харон прихлопнул приоткрытую дверцу своей кабины. Всё слышал, старый пёс. – Что, товарищ проводник, ищете, как бы вежливо сказать начальнику, что он мудак? – спросил вдруг полковник и усмехнулся. – Между Бедой… Между Зоной и Землёй – как бы барьер, «нейтралка», нейтральная полоса, – сказал Набис, держа тон. – Как контрольно-следовая. Здесь и земное работает по-земному, и бедованское тоже работает… Но ничего не убивает. Нет опасных гитик. А «поцелуй»… ну, рвота там, с глазами всякое, кровотечения из разных мест, – нормальная вещь при первом разе. Беда на вас в «нейтралке» смотрит, кто вы, откуда. Зачем. А потом прописывает. Как в камеру зайти. – Сидели? – спросил полковник, но не «проницательно», а как-то нормально. – Нет, – ответил Набис. (Полковник отметил, что у проводника сильный непонятный и неприятный акцент, хотя русский у него правильный и сам он Матвеев. В «предбаннике» КПП полковнику успели немного рассказать о нём. Из доступных сегодня дежурных проводников в наряде спасательной службы он лучший, сказал выпускающий, капитан Мазин, взято у него за двадцать треков, служит на контракте год. Местный, беженец. Поселковый хулиган в прошлом, в армии не был, после армии вроде бы котельщик, вольнонаёмничал на полигоне. Высокий, тонкой кости молодой человек, с густейшей шевелюрой из мелких кудрей на голове, иссиня-чёрной, каракулевой. Зимой он, наверное, и шапки не носит. Усики. Позавчера – в день прибытия – и вчера Блинчук видел его в курилке у штаба трижды, и всякий раз Набис читал книгу. Они тут все читают. Не приведи господи таких солдат. Или даже просто подчинённых.) – Н-да… Какая же она, на хер, «нейтралка», если такое тут с людьми творится? – спросил полковник. Набис пожал плечами. – Какая уж есть, – сказал он. – Не убивает. Спасибо ей. – Вы кто по национальности? – спросил полковник. Набис уставился на него, потом сообразил и чуть усмехнулся.