Отсюда в хранилище вела внутренняя дверь. В офисе, на двери которого висела табличка «Европейские представительства Флетчер», он включил верхний флуоресцентный свет и кофеварку. Пока готовился кофе, он снял куртку и обувь, открыл стальной шкафчик и достал оттуда зеленый комплект рабочей одежды и пару резиновых сапог. Кремовые жалюзи всегда были опущены, скрывая офис и всех, кто в нем находился, от взглядов снаружи, хотя там редко кто-то появлялся. Он спокойно уселся за стол, попивая горячую арабику. Было десять минут восьмого. У него был час, чтобы сделать кое-какие приготовления, а потом, до того, как ему необходимо будет покинуть хранилище на целый день, – работу, которой ему не терпелось заняться. Отчасти именно поэтому он каждый раз проводил ритуал варки кофе – чтобы стряхнуть с себя острое возбуждение, а также чтобы успокоиться после опасных моментов на дороге у подножия Холма. Здесь он чувствовал себя в безопасности, здесь он был на своей собственной территории, где действовали его правила. Там же могло пойти не по плану что угодно и в любую секунду; впрочем, это редко случалось, хотя с молодым велосипедистом пришлось непросто, он был сильным и проворным. Он заставил его попотеть. С толстой девчонкой было легко, она оказалась доверчивой и дружелюбной, и он застал ее врасплох. В этот раз он все тщательно спланировал, ничто не оставил на волю случая, и все прошло как по нотам. Он был горд собой. Но он никогда не станет настолько безрассудным, чтобы подумать, что теперь ему все будет даваться так легко, что он не сможет совершить ошибку. Гордость всегда предшествует фатальному падению. Он не может позволить этому случиться. Потому что он не закончил, еще нет. Он отпер боковой ящик металлического стола и достал папку. Внутри нее лежал листок с напечатанным текстом. Он зачитал его, просто ради удовольствия. Молодой мужчина, 18–30 Взрослый мужчина, 40–70 Пожилой мужчина, 70 плюс Молодая женщина, 18–30 Женщина средних лет, 40–60 Пожилая женщина, 60 плюс Он так и не добавил слово «собака». Собака не была частью плана, собака появилась под влиянием момента, потому что встреча с собакой заставила вновь закипеть в нем жестокую ревность, и все из-за воспоминания о той собаке, ее собаке, ненавистной собаке. Она выглядела точно так же: та же порода, размер, цвет, все точно такое же. Собака, казалось, была клоном той собаки. Он забрал собаку, не успев осознать что делает. С собакой было покончено. Рядом с двумя пунктами, напечатанными на листе, были проставлены красные галочки, и теперь он взял ту же ручку из ящичка, и на секунду ее кончик застыл над пунктом «Молодая женщина, 18–30». Он снова почувствовал прикосновение к ее толстой шее, когда его руки сомкнулись на ней и свернули. Она не издала ни одного звука, только утробное захлебывающееся бульканье. Он опустил кончик ручки на бумагу и сделал жирную отметку, сначала проведя короткую линию вниз, а потом длинную – наверх. Три галочки. Шесть пунктов. Он сомневался, что шести хватит. Но торопиться было некуда, и потом, поиски подходящего кандидата могли занять месяцы. Вряд ли ему снова так повезет и все случится так скоро, все-таки именно отбор и планирование были самыми важными элементами, которые помогали не совершать ошибок. Маленькие часы на столе показывали семь тридцать. Он положил листок обратно в папку и запер ящик, а потом прошел через внутреннюю дверь офиса в хранилище. Он включил верхний свет, и в мгновение ока это место осветилось точно так же, как были освещены все кабинеты патологоанатомов, которые он видел в своей жизни. В одном углу стояла стальная раковина, а в прорезиненном полу был проделан слив, уходящий в основную канализацию. У противоположной стены ящики, напоминавшие огромные стеллажи для документов, мерцали зеленовато-серым светом. Рядом с ними стоял металлический стол. Он выкатил его на середину комнаты, под самый свет и прямо к сливу, и сорвал с него простыню. Металлическую тележку с резиновыми колесиками он расположил рядом, сбоку к ней с помощью болтов и крючков был прикреплен выдвижной ящичек. Ящичек располагался под таким углом, чтобы было видно, как разложены все инструменты, и все это выглядело как на картинке, которая радует глаз своей симметрией и упорядоченностью. Он сделал шаг назад, проверяя, все ли на своих местах. Удовлетворившись, он подошел к тому месту, где на стальных рельсах стоял квадратный ящик, и начал поднимать его с помощью рычага до того момента, пока он не сравнялся со столом. Тело Дебби Паркер уже было холодным на ощупь. Острые хирургические ножницы разрезали ее флисовую куртку, брюки, джемпер и нижнее белье, и все это было выброшено в большой мусорный пакет – с этим он разберется позже. Ее наручные часы, ключи от дома и фонарик размером с кредитку были помещены в отдельную коробочку. В одном из ее карманов было три карточки. Он несколько секунд изучал, что там было написано, счел нью-эйджерскую ерунду малоинтересной и кинул карточки в мусорный мешок, на кучу одежды. Потом он встал рядом с металлическим столом, вглядываясь в заплывшее голое тело девушки, в ее лицо в рытвинах и обсыпанные акне плечи. Он ничего не чувствовал. Это было правильно. При посмертном обследовании патологоанатом не чувствует ничего, никаких эмоций, ни скорби, ни сочувствия, только любопытство и интеллектуальный и профессиональный интерес. Первичные удовольствия, которые сопровождали охоту, засаду и убийство, были позади. Остальные еще предстояли, и они были другими, более стерильными, холодными и более медленными. Те были неуловимыми, быстрыми и пугающими. У него росло давление, его сердце колотилось в груди, он потел. Он шел на головокружительный риск. Сейчас он был уверен, что никакого риска не было, потому что все планировалось долго и как следует, да и практика помогала. Он медленно прохаживался вокруг стола, глядя на тело, и в какой-то момент начал надиктовывать, как делали все патологоанатомы, отмечая каждую особенность тела, лежащего на столе под его пытливым взглядом, тихо и профессионально, тем самым тоном, которым он так восхищался, когда слышал, и который пытался имитировать сам нескончаемое количество раз. Теперь он гордился своей собственной экспертизой и был уверен, что, возьми он сейчас любого из них, лучшего из лучших, сможет доказать ему, что ублюдки ошибались. У них была власть уничтожить его, осудить его как недостойного вступить в их ряды, но теперь он был сам по себе. Когда он был готов, он взялся за скальпель. У него было совсем мало времени, но он не мог ждать, и сегодня вечером он сможет вернуться и провести столько времени, сколько он только захочет, здесь, в центре своего мироздания, профессионально разбирая Молодую женщину, 18–30, на части. С того момента, как он схватил ее за шею, Дебби Паркер перестала существовать как человеческое существо с личностью, именем и с жизнью. Вот почему он мог бесстрастно проводить над ней любые операции. Они все могли. Это была их работа. Она была образцом, представителем своего пола и возраста, не больше. Он нагнулся и сделал первый тонкий надрез. Двадцать один Кэт Дирбон удалось сохранить одну комнату в доме свободной от тирании детей и собак. В результате ее прозвали Гостиной для Умников и именно здесь, на двух диванах и в глубоких креслах, обитых светлой кожей, они и расположились. Обед был съеден, и с собой они взяли только по бокалу вина. Еще на низком стеклянном столике стояли чашки с блюдцами и чайник чая. Кэт нечасто имела возможность организовывать встречи дома, но были каникулы, и Мэриэл Серрэйлер взяла Сэма и Ханну в Лондон с ночевкой, чтобы успеть сходить куда только можно, включая колесо обозрения, планетарий и «Хард Рок Кафе». У Кэт появилась возможность приготовить приличную еду, привести дом и себя в презентабельный вид и подготовить некоторые материалы, которые сейчас лежали перед ней в распечатанном виде. Помимо нее в комнате со своими бокалами и кофе расположились Крис, остеопат Ник Гайдн, иглотерапевт Эйдан Шарп и Джеральд Тейт, старший терапевт в клинике из другой части Лаффертона, которого одинаково уважали оба супруга Дирбон. Он был представителем старшего поколения, но при этом человеком передовых взглядов и широкого кругозора. За обедом беседы велись на медицинские темы, но в основном в общем ключе. Сейчас разговор должен был стать более конкретным. Кэт поставила свой бокал. – Это была моя инициатива – собрать эту неформальную встречу умов, но, разумеется, она совершенно неофициальная, и я не выступаю здесь в качестве какого-то председателя. Мы все здесь в равных правах и можем высказываться в том ключе, который кажется уместным. Так, хорошо. Я и Крис крайне озабочены в связи с возросшим за последние месяцы количеством… я не знаю, какое слово для вас предпочтительнее – народных лекарей, представителей нетрадиционной медицины – в нашей профессии. Можно было бы использовать слова «мошенники» и «шарлатаны» по отношению к некоторым из них – могу поспорить, вы бы здесь со мной согласились. Вы знаете, что довольно крупное сообщество людей пустило корни в Старли-Тор из-за его исторически сложившейся сомнительной репутации древнейшего места силы – опять же, сами выберете подходящее слово – колдунов, друидов, целителей, энергий… Множество путешественников, увлекающихся нью-эйдж, приезжают туда весной, и из-за этого большое количество обычных кафе и магазинов переехало в Старли. Все это не имеет значения, все они по преимуществу безобидны. Там покуривают травку – впрочем, это удивительно, но мой брат-полицейский говорит, что там гораздо меньше проблем с наркотиками, чем в Лаффертоне и уж тем более в Бевхэме. Нет. Дело не в наркотиках. Что привлекло наше особое внимание и стало причиной беспокойства – это врачи-мошенники. В лучшем случае они сдирают кучу денег с доверчивых людей, которые редко могут себе это позволить, но даже это имеет мало отношения к нам. Но некоторые из этих так называемых врачей совсем не безобидны. Вы должны понимать, что ни я, ни Крис, ни большинство терапевтов в Лаффертоне не имеют ничего против альтернативной терапии, которую осуществляют опытные, квалифицированные специалисты и эффективность которой клинически доказана. Именно поэтому мы позвали вас, Эйдан, Ник… Я посылала пациентов с больной спиной к Нику, я посылала их и к Эйдану, потому что знаю, что пациенты с некоторыми недомоганиями хорошо реагируют на акупунктуру. Но вы двое отлично знаете, что вы делаете, и следуете главному принципу всех настоящих врачей: «Не навреди». Эйдан Шарп прочистил горло. – Спасибо, Кэт – извини, что прерываю, я благодарен за все твои слова и, я уверен, Ник тоже. Мы действительно опытные и квалифицированные специалисты, на что ты совершенно справедливо указала, но боюсь, что у меня возникло ощущение, будто мы добровольно пришли выслушивать враждебную критику в свой адрес. У него была удивительно конкретная и формальная манера речи. Вероятно, это было связано с тем, что он четко работает с конкретными проблемами – вот о чем подумала Кэт. Она говорила с Эйданом Шарпом о классическом китайском искусстве иглоукалывания и удивлялась, как в нем сочетается четко изложенная медицинская система картирования человеческого тела и того, что с ним может быть не так, с необходимостью интуитивной, практически творческой способности ставить диагноз. Она не притворялась, что понимает или принимает теорию, которая стояла за всем этим, – это противоречило слишком многому, чему ее учили, – но она уважала акупунктуру за долгую и славную историю, а еще за то, что она часто работала. Ник Гайдн, растянувшийся на краю одного из диванов, был широкоплечим регбистом с огромными руками, и в своей практике он мог работать с человеческим телом очень интенсивно, если необходимо, с применением недюжинной силы, в противоположность методу Шарпа, к которому, как казалось Кэт, он испытывал определенную антипатию. Ну, они были на противоположных концах спектра и по человеческим, и по профессиональным качествам. На Нике была чистая, но поношенная толстовка с крупной надписью «Гиннесс полезен для вас» и вельветовые штаны; на Эйдане был костюм с иголочки и галстук-бабочка в огурец. У Ника была кудрявая шевелюра, которая давно нуждалась в стрижке, а Эйдан был аккуратно причесан; лицо Ника было свежим, грубым и небритым, а Эйдан носил козлиную бородку. Кэт любила и уважала их обоих. Было здорово, что они могли друг друга дополнять. – А почему эта тема всплыла именно сейчас? Старли был прибежищем для хиппи и последователей нью-эйдж долгие годы, – сказал Ник. – Они совсем не мешают мне работать – мое расписание забито под завязку. Эйдан Шарп кивнул в его сторону в знак согласия. – Две вещи, которые произошли по факту. Во-первых, меня экстренно вызвали к девушке, которая консультировалась у одного из этих целителей по поводу своего акне. Он дал ей какие-то травяные пилюли и мазь с омерзительным запахом. У нее была серьезная аллергическая реакция на что-то из этого, или и на то и на другое, и ее соседке пришлось меня вызвать. Все кончилось хорошо, но я отправила эту дрянь на анализы к своему приятелю в хорошую лабораторию. Таблетки оказались ерундой – в основном сухая петрушка, но вот в мази оказалось несколько компонентов, которые я не стала бы держать даже близко с чьей-либо кожей. – Бог ты мой, кто выдал ей все это?! – Джеральд Тейт выглядел по-настоящему взбешенным. – Вот почему сейчас разрабатывают закон о препаратах, не входящих в официальный реестр, – чертовы спекулянты торгуют опасными веществами! – Но предписания Евросоюза предлагают выплеснуть воду вместе с младенцем, – вставил Эйдан, – потому что, если они вступят в силу, люди лишатся возможности покупать некоторые очень полезные добавки. – Я бы предпочел это, чем очевидный вред. – Проблема в том, что люди типа этого лекаря из Старли никогда не будут следовать никаким предписаниям. – В любом случае, кто этот человек? Мы его знаем? – Его славят под именем Дава. – Дава – как? – спросил Ник. – О, он не опускается до такой банальщины, как фамилия. Просто Дава. Ник презрительной фыркнул. – Но это еще не самое худшее. – Кэт взглянула на свои записи. – В Старли начал практиковать хилер. Джеральд Тейт обвел взглядом остальных. – Это для меня что-то новенькое. Кто, ради всего святого, такой «хилер»? – Могу я тут вмешаться? – Эйдан поднял руку и поправил узел своей бабочки, которая не сдвинулась ни на миллиметр. О, Кэт много знала о бабочках. Мало того, что они жутко претенциозные, при виде их сразу вспоминаются некоторые особо скользкие гинекологи. – Так получилось, что я кое-что знаю о хилерах. Хотя, признаюсь, я и понятия не имел, что мы были осчастливлены появлением одного из них в наших краях, и сразу соглашусь, что это совершенно чудовищный факт. Это категорически чуждая нам практика, и, разумеется, это форма обмана, причем довольно ловкого, но любой, кто когда-либо разоблачал иллюзиониста или знает что-нибудь о фокусах, сможет объяснить вам, как это работает. Их добычей обычно становятся бедные и легковерные люди, и охотятся они в основном за теми, у кого не осталось другой надежды. Но, конечно, им необходимо демонстрировать какое-то количество успешных результатов, в противном случае у них быстро закончились бы клиенты, и поэтому у них есть сообщники. – Как и у любого хорошего иллюзиониста, – сказал Крис. – Девушка, которая помогает с тем, чтобы ее разрезали надвое, или подсадной зритель, который вызывается добровольцем и выбирает карту с якобы завязанными глазами. – Именно. Сообщники выступают в качестве пациентов с самыми разнообразными проблемами, от открытого перелома ноги до опухоли кишечника. Они приходят с историями болезни, с письмами от несуществующих врачей и так далее, и, конечно же, они излечиваются и громко кричат о том, что с ними случилось чудо, узрите! – так и формируется очередь… – Боже мой, на что только люди готовы пойти, лишь бы вытрясти из других деньги, – сказал Джеральд. – Неужели мы ничему не научили почтенную английскую публику за несколько веков существования классической медицины? – Вы поразитесь, – сказал Эйдан, – если узнаете, сколько людей приходят ко мне, вместо того чтобы направиться прямиком к своему лечащему врачу, куда, спешу заметить, я их сразу отправляю. Но если бы я не был так скрупулезен, я бы мог нанести огромный вред и сколотить целое состояние на обмане. Люди хотят верить. Они хотят верить, что иглотерапевт способен вылечить врожденную слепоту, и синдром Дауна, и косолапость, и даже обратить вспять процесс старения. Не стоит думать, что я излечиваю и половину из тех, кто ко мне приходит. Полагаю, то же можно сказать и о Нике. – В меньшей степени, – ответил Ник Гайдн. – Остеопаты ассоциируются скорее с обычными врачами – нас воспринимают как кого-то типа физиотерапевтов. Но у меня было много клиентов, которые приходили со сломанными лодыжками и однажды даже со сломанной шеей, в надежде, что я смогу помочь им быстрее и эффективнее, чем скорая помощь. – Мне бы все-таки хотелось узнать побольше про этих хилеров, – вмешался Джеральд Тейт. Кэт внимательно прослушала лекцию, которую Эйдан Шарп прочел им про эту практику. «Хирург» – хоть он и прибегал только к ловкости рук – действительно прикасался к телам клиентов и манипулировал ими, ощупывал их большим пальцем или палкой с закругленным концом, которую держал в ладонях, оставляя следы и синяки, но не порезы, а потом делал вид, что извлекает какие-то ткани из тела. – И ты хочешь сказать нам, Кэт, что это происходит в каких-то десяти милях отсюда? Нам надо что-то с этим делать. – Именно поэтому я и хотела, чтобы мы встретились. Идея в том, Джеральд, чтобы продемонстрировать, что мы, представители классической медицины, одобряем некоторые эффективные альтернативные методики, как у Эйдана и Ника. Тогда, может, люди начнут отсеивать тех, кто не имеет такой санкции? – А полиция не может ничего сделать? Ты не можешь попросить своего брата? – На самом деле я уже пыталась сделать это на прошлой неделе, но полиция Лаффертона сейчас по уши завязла в операции по наркотикам, и мне не удалось поговорить с ним, но я еще планирую поднять эту тему.