– Одной? – спрашивает отец, оторвавшись от тарелки с чечевичным супом, скрещивая руки на груди и облокачиваясь на спинку стула, смотрит в упор на меня. – Нет, там еще пару человек с другого потока едет. – Взрослые? – уточняет. – Только наставник. Преподаватель по международным делам. – Куда именно? – удивленно спрашивает отец. – Гонконг, – сглатывая, отвечаю. – Дорого, – отрезает отец и возвращается к своей тарелке, даже не смотрит на меня. – Академия все оплачивает. – выдаю как на духу, – Проживание, билеты, пребывание там. – Срок? – На полтора, два месяца, – конкретно уточняю. – Слишком долго, – обдумывает отец. – Надо взвесить, сколько будет стоить второй билет и проживание там. – Зачем? – недоумеваю я. – Чтобы мать с тобой отправить. – смотрит на меня в упор. – А ты думала, что одну тебя отправим? Нет уж. Знаю я, чем на этих обменах занимаются, – фыркает отец недовольно. – Сначала поездка по обмену, а потом приезжают с пирсингами и беременными. – Боже… Папа, – закрываю лицо руками. – Я еду туда учиться, а не сексом заниматься. – Ты что, уже ЭТИМ занималась? – сокрушается отец, хватаясь за сердце. – Кто он? – Боже, нет, конечно, – краснею. Не готова я об этом говорить в кругу семьи. – Точно девочка? – спрашивает отец. Я киваю, краснея. Картошка поперек горла становится. Удушает. – Ира, завтра же предоставишь мне справку о том, что она девственница. – ПАПА! – уже повышаю голос я. – Я всё сказал, – отрезает отец и уходит. Аппетит, как и настроение, на нуле. Ничего не хочется. Вот и поговорили. Молча собираем все со стола. При маме держусь. Не хочется её расстраивать. Сталкиваемся с ней взглядами. Спокойствие выдаю. Хоть и безумно хочется расплакаться. От недоверия. Ведь я никогда не подводила. Всегда делала все, что они хотели. Но почему раз за разом натыкаюсь на непонимание и какое-то недоверие. Чем заслужила? Обидно становится. – Так, девочки, идем делать уроки. Полина, ты развешиваешь белье, а мы с Аней моем посуду, – раздает задания мама, к которым уже привыкли. Девочки не спорят, просто идут по местам. Мама закрывает створки между кухней и коридором. Я же становлюсь к раковине. – Он просто переживает за тебя. – становится рядом мама с полотенцем. Сглатываю, киваю. Пытаюсь улыбаться. Не хочу её нагружать. Не хочу её волновать еще больше. Держу все в себе. Передаю первую тарелку. – Кто он? – задает неожиданно мама. И я роняю тарелку в мойку. – Ты о чем? – прикидываюсь, что не понимаю. Хотя понимаю еще как. Неужели мама нас застукала. Видела? Почему молчала? Пытаюсь припомнить хоть какой-то момент, где мы могли проколоться с Киром. Единственное – только мои вылазки. – Не прикидывайся, сама понимаешь. – протирает тарелку, не теряя своего самообладания. Вот зачем оставила меня. – Думаешь, я не знаю о том, что ты ночевала не у Тины. Что с проектом все было подстроено. А главное, так удачно у неё уснула, – выдает эмоционально, но тихо мама. – А главное, такая прекрасная картина у него на стене висит. – и тут я понимаю, где прокололась. У Кира над кроватью действительно висит картина. Это две отдельные фотографии, собранные в одну. И в тот день я точно созванивалась с ней, чтоб успокоить. Черт. Выдыхаю. – Так кто он? – спрашивает мама снова. – Кирилл Сомов. – еле слышно выдыхаю. И где-то легче становится, что она знает. Вот только её реакция неожиданная. – Кто? – ошарашенно переспрашивает. – Сомов? Я киваю. Помогаю маме присесть и подаю воды. – Все нормально? – спрашиваю. Мама мотает головой и прижимает полотенце ко лбу. Я лишь присаживаюсь на корточки. – Мам, почему мы вечно бежим от них? Я была у них дома. У них хорошая семья. – тихо проговариваю. – Еще в школе я была влюблена в отца Кирилла. На выпускном я сделала ему предложение. Он от меня не отказался. Сказал, что любит. Отец был против. Ему не нравился отец Кирилла. А вот Виктор ему очень импонировал. На выпускном я очень сильно напилась и не помню, как переспала с Виктором, другом отца Кирилла. Очнулась утром в постели с Витей. А отец Кирилла стоял и смотрел на нас. Я понимала, что это конец. Так и вышло. Мы расстались. Я очень долго переживала, плакала. Пыталась поговорить, но он был непреклонен. Тогда я и узнала, что он встречается уже с другой. То есть ему не важна была я и наша любовь. Мои извинения. Он просто не любил меня, хотя говорил, что любит. А через месяц узнала, что беременна. Мой отец был в ярости, но оказалось, что Виктор давно влюблен в меня. И на третьем месяце беременности мы расписались и жили с моим отцом. Позже я и сама влюбилась в Виктора. Потом ваш дедушка неожиданно умер. Квартиру отобрали, так как это было казенным имуществом. Хорошо хоть разрешили одежду и еду забрать. Два года мы прожили в коммуналке в одной комнате. В три года ты пошла в садик, а я смогла полноценно выйти на работу. До этого ты очень много болела, и я не могла тебя оставить. Хоть и по ночам оставляла на соседку, а сама ходила полы мыть. А через год уже приобрели двухкомнатную квартиру. Друзья вашего отца помогли, отдали задаром почти. Даже ремонт делать не пришлось, так, по мелочи что-то докупали. Прожили с вашим отцом там счастливых пять лет. Ну а потом в один день нас огорошили новостью, что ваш отец убил какую-то девушку. Месяцы сменились следствием, передачками ему в сизо и, в конце концов, судом. Он, конечно, говорил, что не виноват. Что девушку эту не знает. Но суд его признал виновным по всем статьям. Даже адвокат, нанятый Юрием, вашим сейчас отцом и его другом, не помог Виктору. Дали ему тогда срок в семь лет. Юрий помог избавиться от позора, который навлек на вас отец. Он предложил помощь. Я согласилась. Он взял все обязательства по разводу и принял вас как родных. В тот же день мы переехали к нему и стали жить большой семьей. Ну а дальше ты все знаешь. – Мам, я понимаю, что тебе пришлось пережить. Но Кирилл другой. Он любит меня. И я… Я его люблю, мамочка. – жмурюсь от накативших слез. Щекой к маминым коленям прижимаюсь. – Дурочка моя… Ты ничего еще не знаешь о любви, – гладит по волосам мама, и с ее глаз катятся слезы. – Тебе легко задурить голову. Ты все принимаешь за чистую монету. А любовь – она другая, – выдает мама. Поднимает за подбородок меня. – Расстанься с ним, – просит мама. Мотаю головой. Слова комом в горле застревают. Как? Как я могу с ним расстаться. Я люблю его. Люблю. – Я люблю его, мама. Люблю. – выдыхаю из последних сил. Мне больно. Больно, что мама не понимает. Ведь я знаю, что между нами все серьезно. Что Кирилл любит меня и я его. Что у нас все взаимно. Все серьезно. Знаю, что он никогда от меня не откажется. Он ждал меня целых шесть лет. Шесть!!! Это любовь сквозь года. И я от него не откажусь. Даже если придётся пойти против всех. Боже, как же я сейчас понимаю брата. Ведь то, что сейчас испытываю я, прошел он. Ведь ему так же было больно, как и мне сейчас. Мамочка, мама, пожалуйста, пойми и прости, родная. – Иди в свою комнату. – встает из-за стола, оставляя меня сидеть одну на холодном полу перед пустым стулом. – Завтра идем к Софии. И я надеюсь, что мне не придется за тебя краснеть. – всё, что высказывает мама, оставляя одну. Слезы наконец-то проливаются. Я мерзну на этом кафеле, но продолжаю сидеть. Я словно умираю. Внутри умираю. Все, что во мне возродил Кирилл, с треском разбивается во мне. Совесть внутри просыпается. Овладевает телом, разумом. Душа чернеет. Я тихо ору. Зарываюсь в свои волосы. Тяну так, что тупой болью отзываются. Но даже это не спасает. – Аня… тихо… боже, – поднимает меня с пола заплаканная сестра. – Пойдем в комнату. Пошли, – кое-как я переставляю ноги. Полина меня ведет, я сейчас расхлябанная молекула, которая точно не ориентируется в пространстве. Пелена перед глазами. Поля усаживает на кровать. В том же положении, что и была. Я застыла, как статуя. Только качаюсь назад, вперед. – Не смей, слышишь? Не смей его бросать. – шелестит Полина, расхаживая по комнате. – Борись за свою любовь. Слышишь? Борись, Ань. Он любит тебя, – тормошит уже. – Боже, да очнись же ты, – дает пощечину Поля, и она отрезвляет. – А кто сказал, что я его брошу?! – смотрю уже в упор на сестру. – Я люблю его, – всхлипываю, и сестра обнимает. Так сидим почти до утра. *** Впервые стою за себя. Анна Бурцева Когда в четыре утра мама не заходит к нам в комнату, я понимаю, что все ещё хуже, чем я думала. Вскакиваю с кровати. – Что делать? Поль, что мне делать? – расхаживаю по комнате. Руки затекли, как и ноги. Деревянные какие-то. Внутри все стянуто. Мне как будто весь кислород выкачали резко. Но когда слышу мамины шаги, замираю на полпути к двери. Ожидаю любую фразу, взгляда, да чего угодно, только бы зашла. Только бы сняла с меня этот груз. Но нет, она проходит мимо и даже не задерживается у нас. – Это конец. – всё, что выдаю. И бросаюсь к углу комнаты, где стоят иконы. Бросаюсь со всех ног на колени. Молюсь о всепрощении и просветлении моей души. Только вот не помогает. Легче не становится. Меня как будто испытывают. До семи утра молюсь, пока мама всё же не заходит в комнату. – Полина, завтракать. – командует. – А у тебя сегодня разгрузочный день. После клиники поедем в церковь, будешь причащаться. Я соглашаюсь. Тут в принципе нельзя не согласиться. Если ещё отец узнает, я вообще не знаю, что тогда будет. Поля уходит, обращая на меня печальный взгляд. Поддерживает, хоть и не сопротивляется маме. Телефон вибрирует от заведенного будильника. Подрываюсь на ноги и выключаю его. Но вижу много пропущенных и столько же сообщений в чате. Кирилл Сомов: Ты ещё не освободилась? Кирилл Сомов: Я могу позвонить? Кирилл Сомов: У тебя всё хорошо? Кирилл Сомов: Ответь, пожалуйста, я переживаю. Кирилл Сомов: Аняяя????? Кирилл Сомов: Блин, черт… Слушай, если я слишком напирал на тебя в машине, прости, ладно…?! Только скажи. Не игнорь. Кирилл Сомов: Черт, Ань. Я просто дурею от тебя, понимаешь?! С ума без тебя схожу. Спать без тебя не могу, прикинь?! Кирилл Сомов: Я люблю тебя, слышишь. Анют, до дрожи, блять, люблю. Так, что ты даже не представляешь, как люблю. Кирилл Сомов: Анют, маленькая моя, ответь мне. Кирилл Сомов: Я звоню тебе. Ответь. Читаю и заливаюсь слезами. Удивительно, что в них хоть что-то осталось. Мне кажется, я за ночь их выплакала. К зеркалу оборачиваюсь и застываю. Опухшие красные глаза. Капилляры в них полопались. Губы искусаны в кровь. По ладоням отметины от ногтей. Господи, ну и вид. Сама на себя не похожа. Только в руках телефон вибрировать начинает. И на экране фотография появляется. Принимаю вызов, не задумываясь. Улыбаюсь. – Блять, Аня… Прости, – улавливаю нотки облегчения в его голосе, а также шум дороги и то, как он затягивается сигаретным дымом. – Думал, если сейчас не ответишь, я к тебе прямиком заявлюсь. – Нет, – говорю громче обычного и пялюсь на дверь комнаты. Не хочу быть застуканной. – Не надо, правда. Всё хорошо. Просто… Просто проблемы в семье. Надо было побыть в кругу семьи. – вот тут вру дорогому человеку. Любимому человеку. Слезы предательски вырываются. Катятся по щекам. Закрываю рот ладошкой и просто зажмуриваюсь. Так сильно, что на переносице сводит. – Я могу помочь? – доносится из динамика. – Нет, спасибо. Сами справимся. – шепчу и улыбаюсь его заботе. Сердце колошматит и разбивается о ребра. Внутри всю трясет. Понимаю, что хочу его увидеть. Хочу к нему. – Увидимся сегодня? – спрашивает, снова затягиваясь. Я машинально втягиваю воздух. Отдаленно слышу знакомый голос соседки. Выглядываю в окно. И точно определяю, где стоит. Не ошибаюсь. Задыхаюсь. Внутри все воспаляется. Бабочки ото сна просыпаются, порхать начинают, заводят свой невидимый танец. Внутри все гореть начинает. Кожу жжет от его взгляда. Боже. Даже сейчас понимаю, что готова сбежать, лишь бы оказаться в его объятьях. В его теплых, надежных руках. Это нормально, так гореть человеком? – Я пиздец как соскучился, – говорит, вот только смотрит в упор на меня. Улыбается. Господи, как он улыбается. – Прости за мат. Но от того, что внутри происходит, нормальных слов не подобрать. Меня шманает от тебя, как псину. Кроет невероятно. Я не могу без тебя. Веришь? – звучит словно клятва. И я ее подтверждаю. – Я тоже без тебя не могу, – шепчу в динамик. Улыбаюсь и плачу. Плачу от счастья. Во мне сейчас такие эмоциональные качели играют. Но я чувствую себя живой. С ним. Тут, будто в клетке нахожусь.