Но для начала мне нужно выбраться отсюда. Генкиты лаборатории, ее терминалы и все интерфейсы, которые мне удалось найти, оказались запрограммированы удерживать меня здесь, но они тоже часть симуляции, а значит, созданы кодом. А код можно взломать. Мне только нужно найти лазейку. В этой лаборатории есть четыре промышленных генкита, привинченных к стенам, и я разобрала их на кусочки. Выдернула из них все – провода, баки с нанораствором, – пока от них не остались лишь металлические скелеты. После чего медленно собрала их обратно, кусочек за кусочком, пытаясь разобраться в закономерностях симуляции. Если я не смогу найти способ выбраться отсюда, возможно, мне удастся построить его. – Я работаю, – говорю я. – И просила не беспокоить меня сегодня. – Ну, пожалуйста, – подпрыгивая на месте, упрашивает Леобен. Его глаза блестят, руки тонкие, как тростинки, а шею обвивают швы. Я провожу рукой по волосам. Зиана прижимается к Анне и смотрит в пол. Пятилетний Коул прыгает вместе с Леобеном, и мое сердце замирает. Я до сих пор не привыкла к тому, что вижу его. А еще Цзюнь Бэй. Каждый раз при виде их маленьких мордашек у меня все сжимается внутри. И это никак не помогает мне выстраивать защиту вокруг сердца. Стены лаборатории начинают дрожать. Анна визжит и крепче обхватывает меня за талию. – Все хорошо, – успокаиваю я девочку. – Сейчас все закончится, как и всегда. Не переживай. Дети теснее прижимаются друг к другу. Подобные толчки сотрясают лабораторию последние несколько недель. Уверена, их вызывает Цзюнь Бэй, хотя наверняка, и сама не подозревает об этом. Иногда мне удается уловить обрывки звуков или увиденные ею образы. Например, кровь на ее коже или заполненную жужжащими генкитами комнату, на стенах которой нарисованы бабочки. Она проводит какие-то эксперименты над своим телом. Мне неизвестно, что задумала Цзюнь Бэй, но знаю наверняка, что каждый раз, когда кто-то из нас испытывает боль, лаборатория начинает трястись, а имплант в основании черепа, удерживающий барьер между нашими сознаниями, деформируется. И когда-нибудь он выйдет из строя. Еще один толчок сотрясает стены, а комната начинает раскачиваться. Баки с грохотом валятся на один из разобранных генкитов и разбиваются об пол. Я переступаю с ноги на ногу, стараясь сохранить равновесие, и перевожу взгляд на детей. Кажется, они не пострадали, но им нужно убраться отсюда подальше, пока они не поранились. – Пойдемте отсюда, – подталкивая Анну к двери, говорю я. Комната снова кренится, а по потолку расползается трещина. Анна кричит и прижимается ближе ко мне. – Кэтти, – хватая меня за рубашку, зовет Леобен. – Кэтти, стены ломаются. Зиана начинает плакать и цепляется за мою руку. Пол снова сотрясается, но даже в этом шуме мне удается расслышать шаги в коридоре. Замерев, я бросаю быстрый взгляд на приоткрытую дверь лаборатории. Здесь, кроме нас, есть только один человек. Еще одна трехмерная проекция, как и пятеро детей передо мной. И это тот, кто создал Цзюнь Бэй. Я избегала его последние несколько недель, притворяясь, что его не существует, но только он может сейчас идти по коридору. И от этой мысли у меня в венах стынет кровь. Лаклан. Я сглатываю, борясь с нахлынувшим страхом. Мне посчастливилось запереть его в кабинете несколько недель назад, но, судя по всему, ему удалось выбраться. Протолкнувшись сквозь детей, я на цыпочках подхожу к двери и выглядываю в коридор. Он совершенно пуст, но в мерцающем свете ярких треугольных ламп замечаю, как кто-то поднимается по лестнице. Высокий мужчина в темной куртке. Я разглядела лишь его руку, но это может быть лишь Лаклан. Видимо, из-за толчков дверь в его кабинет открылась, и теперь он идет за нами. Снизу раздается тихое всхлипывание. Я опускаю глаза и натыкаюсь на Леобена. – Он выбрался, – шепчет мальчик. Я киваю, стараясь сдержать эмоции. – Не волнуйся. Я не позволю ему забрать тебя. Человек на лестнице замирает, а через мгновение лабораторию сотрясает еще один толчок. Думаю, Лаклан услышал нас и теперь вернется сюда. Вот только дверь в лабораторию не запирается, так что мне не удастся остановить его, если мы останемся тут. Да и я не позволю ему причинить боль этим напуганным детям, которые вот-вот расплачутся. Я понимаю, что они ненастоящие, но при виде страха в их глазах сердце все равно щемит от боли. Да, эти малыши лишь образы симуляции, но из их глаз текут слезы, а из ран – кровь. Может, когда-нибудь и Лаклан истечет кровью. – Пойдемте, – шепотом зову я, после чего подаю детям знак рукой, чтобы следовали за мной. Я выскакиваю в коридор и бегу к крошечной кладовке, скрывающейся за одной из соседних дверей. Там тесно и темно, а вдоль стен выстроились полки с лабораторным оборудованием. Дрожащие дети с широко раскрытыми глазами заскакивают внутрь вслед за мной, и я успеваю захлопнуть дверь за секунду до того, как в коридоре вновь раздаются шаги. От очередного толчка стакан, стоящий на полке рядом со мной, летит на пол. Но никто из детей даже не шелохнулся. Человека в коридоре они боятся больше, чем разбитого стекла на полу. И трудно их осуждать за это. Шаги за дверью у меня за спиной становятся громче. Сердце колотится в груди. Кто-то из детей тихо всхлипывает. Я осматриваю полки в поисках ножа, скальпеля, да чего угодно, но нахожу только блестящие осколки стекла на плиточном полу. Опустившись на колени, я поднимаю один из них и сжимаю в кулаке. Края впиваются в кожу, и по костяшкам пальцев струится кровь, но эта рана ненастоящая. Это не моя боль и не мое тело. Сейчас я что-то подсознательное. Что-то сотканное из силы воли и настойчивости, живущее по непонятной мне причине. Но в одном у меня нет сомнений – я больше не позволю Лаклану Агатте причинять нам боль. Шаги уже близко, а через мгновение щелкает ручка. Я слышу его дыхание, чувствую, как он замер за дверью. Развернувшись, я хватаюсь за ручку и толкаю дверь. А затем плавным движением всаживаю осколок ему в бок. Стекло врезается в мою ладонь, когда острые края прорезают его кожу. Он отшатывается и, схватившись за бок, смотрит на меня широко раскрытыми от шока глазами. Кровь вытекает из раны и пропитывает рубашку. Вот только это не Лаклан. К противоположной стене прижимается Леобен. Не маленький мальчик, дрожащий у меня за спиной, а человек, которого я знала в реальном мире. Высокий, широкоплечий мужчина с татуировками и копной светлых волос. И сейчас он с ужасом смотрит на меня. – Какого черта ты творишь, кальмар? Глава 3 Цзюнь Бей Взрывная волна от бомб-пуговок сотрясает стены и сбивает меня с ног. Я с силой ударяюсь о каменистый пол пещеры и тут же пытаюсь отползти назад, подальше от обрушивающегося потолка. Уши заполняет шум помех, потому что звуковые фильтры не справляются с нарастающим грохотом от летящих вниз обломков, а нос – плотная дымка удушливой серой пыли, погружающая пещеру в темноту. Дрожа, я сворачиваюсь в клубок, стараясь защититься от камней, отлетающих мне в спину. Некоторые из них с легкостью отскакивают в сторону, но те, что покрупнее, врезаются в ребра, выбивая из меня дух. А маленькие острые осколки камней, попадая на шею и плечи, оставляют на память обжигающие полосы на коже. И вдруг все стихает. – Цзюнь Бэй? Ты в порядке? Шум в ушах стихает, сменяясь взволнованными приглушенными голосами. Это Рейн зовет меня с другой стороны пещеры. Мои ребра ноют, глаза зажмурены, а горло сотрясает кашель. – Я… Я в порядке. Как только я поднимаю голову, у меня тут же перехватывает дыхание от боли, которая разливается по позвоночнику от этого движения, но я все же пытаюсь оглядеться. В пещере так темно от взметнувшейся в воздух каменной пыли, что даже зрительному модулю удается выхватить лишь пару точек света из тоннеля, по которому мы сюда прибежали. Так что я не знаю, сработал ли взрыв, удалось ли нам перекрыть доступ к бункеру. Пыль облепила горло и царапает легкие, как наждачная бумага. Поморгав, я стряхиваю с головы облако песка и гальки, а затем заставляю себя сесть. Спину и ноги опаляет болью, но перед глазами не вспыхивает ни одного предупреждения. А значит, ничего не сломано и нет сильного кровотечения. Только несколько десятков ссадин, порезов и синяков, с которыми я промучаюсь несколько дней. – А… А, ты как? – кашляя, окликаю я Рейн. – Мы в порядке, – кричит она в ответ. – И собираемся отвести раненых в атриум. Оставайтесь там… я отправлю за вами команду. Я наклоняюсь и выплевываю меловую пыль, заполнившую рот. Дымка медленно рассеивается, открывая груду валунов и щебня, заполняющих развилку тоннеля. Рейн и большинство других оказались по другую сторону завала, ближе к бункеру. Похоже, вход в пещеру обвалился, как мы и надеялись. Некоторые из одичалых убежали от взрыва, но некоторых погребло под завалом. Надеюсь, хотя бы один из них выжил. Тогда я смогу протестировать на нем «Панацею». Голоса эхом разносятся из-за завала – Рейн и остальные выкрикивают друг другу инструкции, как лучше транспортировать раненых. Я, покачиваясь, встаю на колени. Теплая струйка стекает по моему лицу. Когда она добирается до моих губ, я чувствую отчетливый привкус меди. На лбу большая шишка, а мысли туманятся от попыток подняться. – Кто-нибудь еще здесь есть? – зову я. – Руз? – П-помогите, – доносится из-за спины хриплый женский голос. Я оборачиваюсь и вглядываюсь в пелену пыли. Руз, кашляя, сидит в нескольких метрах от меня. Чуть дальше за ним лежат три тела. Двое из них похожи на одичалых, но третий, судя по изогнутым рогам, торчащим из висков, явно из генхакеров. Их горла перерезаны, тела распростерлись на земле. Я скольжу взглядом дальше в поисках обладательницы голоса и наконец натыкаюсь на две покрытые пылью фигуры, привалившиеся к стене. Одна из них сидит на пятках, положив голову другой на свои колени. Это Матрикс и ее жена – женщина, которую одичалые разрывали собственными руками. В ее животе зияет дыра, а кожа почернела от крови и пыли, но по боку все еще стекают алые струи. Судя по всему, она еще жива. – Черт побери, – выдыхаю я, а затем бегу к ним и падаю рядом на колени. Руз, хрипя, вскакивает на ноги и несется вслед за мной. Тело женщины пострадало от обвала, а живот разрезан по диагонали одичалыми. Рана настолько огромная, что кишки вывалились наружу и сейчас поблескивают под слоем пыли. Но крови на удивление не так много. Видимо, у нее стоит алгоритм, снижающий кровотечение. И, возможно, повышающий уровень гемоглобина в крови. Так что если все модули и коды настроены верно, то даже с такой большой раной она может выжить. Вот только я сомневаюсь, что она долго протянет. От этой мысли у меня перехватывает дыхание. Эта женщина – идеальный объект для эксперимента, способного помочь мне закончить «Панацею». Я вызываю интерфейс манжеты и посылаю поисковый импульс. «Панацея», по задумке, должна возвращать людей к жизни – вот почему Лаклан старался установить ее как можно большему количеству людей. Она способна блокировать или вызывать любой инстинкт, включая ярость, страх и даже инстинкт, лежащий в основе смерти. «Панацея» откроет перед нами новый мир. Даст нам бессмертие. Вот только она пока не работает. Ее алгоритм выдает сбой с тех пор, как Лаклан разослал его вместе с вакциной. Вот только я не помню, как написала этот код, поэтому не могу его исправить. Мне лишь известно, что в нем чего-то не хватает, крошечного кусочка в головоломке из девяти миллионов строк кода. На поиск этого недостающего фрагмента потребуется как минимум несколько недель исследований, но существует шанс, что мне удастся выявить все быстро с правильным подопытным. Если запустить «Панацею» и посмотреть, что происходит, когда она дает сбой, возможно, ответ окажется очевидным. Но это непросто сделать. Ведь для этого нужно увидеть, как код ведет себя в человеке, который умирает. Я подключаюсь к панели женщины. Но на ней стоит система защиты. Я поднимаю глаза на Матрицу. Она стоит на коленях рядом со своей женой, а по ее, покрытым серой пылью щекам, текут дорожки слез. – Дай мне доступ к ее панели, – прошу я. – Возможно, мне удастся спасти ее. Во взгляде Матрицы, метнувшемуся к моему лицу, вспыхивает надежда. Она моргает, и у меня перед глазами вспыхивает папка с данными. Я тут же захожу в панель женщины и загружаю ее модули. Ее зовут Клара. Она из фермеров и живет на склонах гор. Ей двадцать лет, и ее тело набито хитрыми, содержательными кодами. Она умна, молода и явно не заслуживает подобной смерти. Надеюсь, Кларе удастся вырваться из ее лап. Работу большинства алгоритмов отследить довольно легко, но анализ чего-то сложного, как «Панацея», требует полного генетического сканирования. Код гентеха по-разному действует на людей из-за уникальности их ДНК, поэтому, чтобы понять, из-за чего возникла ошибка в «Панацее», мне нужно узнать, как в принципе работает ее тело. А значит, необходимо просканировать каждую клетку, каждый ген и каждую мутацию, вызванную работой алгоритмов, которые Клара использует. Это позволит мне увидеть, где сбоит «Панацея», остановить алгоритм и мгновенно исправить его. Так что есть шанс, что мне удастся быстро переписать код и спасти Клару. Да, ее сердце перестанет биться, но она вернется к жизни, целая и невредимая. Главное, чтобы она не умерла до того, как я закончу сканирование. – Нужно убираться отсюда, – прокашлявшись, говорит Руз. – Одичалые могут напасть снова.