Но изменяет пеной шумной Оно желудку моему, И я Бордо благоразумный Уж нынче предпочел ему. К Au я больше не способен; Au любовнице подобен Блестящей, ветреной, живой, И своенравной, и пустой… Но ты, Бордо, подобен другу, Который, в горе и в беде, Товарищ завсегда, везде, Готов нам оказать услугу Иль тихий разделить досуг. Да здравствует Бордо, наш друг! XLVII Огонь потух; едва золою Подернут уголь золотой; Едва заметною струею Виется пар, и теплотой Камин чуть дышит. Дым из трубок В трубу уходит. Светлый кубок Еще шипит среди стола. Вечерняя находит мгла… (Люблю я дружеские враки И дружеский бокал вина Порою той, что названа Пора меж волка и собаки, А почему, не вижу я.) Теперь беседуют друзья: XLVIII «Ну, что соседки? Что Татьяна? Что Ольга резвая твоя?» — Налей еще мне полстакана… Довольно, милый… Вся семья Здорова; кланяться велели. Ах, милый, как похорошели У Ольги плечи, что за грудь! Что за душа!.. Когда-нибудь Заедем к ним; ты их обяжешь; А то, мой друг, суди ты сам: Два раза заглянул, а там Уж к ним и носу не покажешь. Да вот… какой же я болван! Ты к ним на той неделе зван. — XLIX «Я?» — «Да, Татьяны именины В субботу. Оленька и мать Велели звать, и нет причины Тебе на зов не приезжать». — «Но куча будет там народу И всякого такого сброду…» — «И, никого, уверен я! Кто будет там? своя семья. Поедем, сделай одолженье! Ну, что ж?» — «Согласен». — «Как ты мил!» При сих словах он осушил Стакан, соседке приношенье, Потом разговорился вновь