Должно быть, это проклятый старик. Это он позвонил и наябедничал. Дуня представила себе, как она вырывает катетер и запихивает его старику в рот. — Ким, я нормально поняла твою директиву. Но поимку преступника я считаю самым важным делом, независимо от… — Сейчас никто не спрашивает твоего мнения. У меня также нет оснований трубить о твоем мелком злоупотреблении больше, чем нужно. — Я не считаю это злоупотреблением. Наоборот, я полагаю, что… — Заткнись! Считай, что хочешь, но ты нарушила пункт договора о неразглашении! Дуня не могла взять в толк, о каком договоре говорит Слейзнер, пока он не положил перед ней на стол ее старый контракт о найме, указав желтым от никотина пальцем на тот самый пункт и зачитав вслух: — «Запрет раскрывать, сообщать или использовать секретные сведения действует для наемного работника в той же степени, что и для ведомства, нанявшего данного работника». — Он поднял глаза и встретился с ней взглядом. — Надеюсь, ты осознаешь, что этого вполне достаточно, чтобы тебя уволить. Наверное, он шутит, подумала Дуня, хотя в глубине души знала, что это неправда. — Ты не можешь так поступить, — произнесла она, проклиная себя за свой жалобный голосок. И это она, решившая действовать по принципу «око за око». А теперь она сидит, как жалкая рохля, и хочет только одного: чтобы все закончилось хорошо. — Ты не можешь просто… — Я, черт возьми, поступлю с тобой, как захочу. Если закончится туалетная бумага, я с полным правом использую тебя. Ты ведь сама хорошо понимаешь: я не могу допустить утечек в своей команде. — Я только и сделала, что позволила одному из наших шведских коллег, который работает с тем же делом… — Мне точно известно, что ты сделала! Ты впустила постороннего и позволила ему ознакомиться с частью наших технических доказательств, не имея ни малейшего понятия о его подлинных мотивах. — Он, черт возьми, хочет раскрыть дело точно так же, как и мы! Или, во всяком случае, я! — Что касается самого дела, то этот Фабиан Риск вполне может быть преступником, как и любой другой. Они ведь, насколько я понял, учились в одном классе. — Ты что, хочешь на полном серьезе сказать… — Наверняка мы знаем только одно: Мортен Стенструп не узнал мужчину на фото из объявления о розыске, которое, насколько я понял, Риск сам составил и распространил. Вскоре после этого Мортена убивают, и именно Риск «случайно» оказывается в городе. Мы также знаем, что он был и, может быть, до сих пор остается влюблен в жену первой жертвы. Может быть, это просто совпадение? Или как? Ты на все это плюешь, расстилаешь перед ним красную ковровую дорожку и предоставляешь ему свободный доступ к машине, прежде чем мы сами успеваем ее осмотреть. Кстати, а ты хоть представляешь себе, что он там делал? Где гарантия, что он не уничтожил какие-нибудь доказательства? Дуня поняла, что нет никакого смысла возражать. Она достаточно глубоко увязла в зыбучих песках, и чем больше барахталась, тем глубже опускалась вниз. Она посмотрела ему в глаза и задержала взгляд. Они оба прекрасно осознавали, что Слейзнер несет чушь. Но он лучше всех умел превратить любую чушь в нечто совершенно логичное и осмысленное. Может, поэтому он пошел так далеко? Ведь он никогда не был хорошим полицейским. Слейзнер убрал контракт о найме и выдавил из себя улыбку. — К счастью, я не из таких. Пусть это маленькое дельце пока полежит, а мы посмотрим, чем оно обернется. Может, ты мне за это окажешь одну небольшую услугу? 44 Фабиан Риск свернул с трассы Е6 и направился на восток по шоссе 110 мимо Саксторпа. В свой навигатор он ввел координаты из «Пежо»: 56.084298,13.09021 и теперь ехал по Сконе, следуя указаниям навигатора, говорившего женским голосом. Он проехал мимо Маркхега и нескольких крупных хуторов, и его попросили свернуть направо на дорогу Эслевсвеген, а потом через пару сотен метров взять налево по дороге Хедвеген. Добраться до места не представляло никакой проблемы. Вопрос заключался в том, что ждет его в конце маршрута. На карте в основном были леса и опять леса. Изучив местность по картам Гугла и обнаружив хутор с двумя одинаковыми большими строениями, он попытался что-то разузнать о владельце хутора, но безрезультатно. Поэтому он позвонил Ирен Лилье и попросил ее помочь. Она, естественно, полюбопытствовала, почему он не в отпуске, и что такого интересного именно в этом хуторе. В конце концов, он признался ей, что нашел запасной ключ к «Пежо», когда они были у Руне Шмекеля, и что сейчас едет из Копенгагена, где осмотрел машину, которая, по данным навигатора, находилась именно на этом хуторе за день до убийства Йоргена. На другом конце провода воцарилась полная тишина, и Фабиану пришлось спросить, здесь ли Лилья. — И ты называешь это отпуском, — наконец сказала Лилья и отругала его, сказав, что он сошел с ума и подвергает себя риску, поехав туда в одиночку. Он попытался успокоить ее, убеждая, что это наверняка пустой заброшенный хутор, но она видела его насквозь. — Так вот почему ты на самом деле позвонил? Ты боишься и хочешь подстраховаться, сообщая нам, где ты? Действительно, куда он на самом деле направляется? После Когереда местность изменилась. Просторные поля сменились лесом, а дороги стали уже и петляли вверх по хребту национального парка Седеросен. В результате дорога стала такой узкой, что разъехаться на ней было невозможно, а специального места для разъезда видно не было. Однако это не составляло реальной проблемы, поскольку за последние четверть часа ему никто не встретился. Дорога вела дальше к хутору, и Фабиан проверил, не ошибся ли навигатор. Но навигатор показывал только этот путь, и, вопреки своему нежеланию быть непрошеным гостем, он все-таки заехал на хутор между домами. Там он сбавил скорость и стал осматриваться по сторонам. Ворота в сарай были открыты настежь, но нигде никого не было. Хутор казался заброшенным. Предоставленным своей судьбе. Хранилище ржавых сенокосилок, старых тракторных покрышек, ванна и гора голых грязных манекенов. Фабиан подумал, как хорошо ему подходит высказывание Лори Андерсон о том, что у людей в крупных городах во всем мире больше общего друг с другом, чем со своими соотечественниками из деревни. Он знал о жизни в деревне так же мало, как о людях, в ней проживающих. В правом зеркале он заметил какое-то движение — из сарая выскочил ком свалявшейся шерсти. Большая овчарка с лаем пробежала метров десять рядом с машиной, а потом вдруг исчезла под ней. Фабиан нажал на тормоз. Автомобиль забуксовал и остановился. Машинально заперев центральный замок, он стал ждать, когда вылезет собака, но ничего не происходило. Он отъехал на несколько метров назад и посигналил, но овчарки и след простыл. Фабиан решил, что, может быть, уже доехал до места и сверился с навигатором, но тот показывал, что оставалось еще несколько километров. Тогда он осторожно отпустил сцепление, и машина покатилась вперед. Зазвонил мобильный, и он ответил, глядя в зеркало заднего вида. — Урс Бруннер. Собаки по-прежнему не было видно. — А кто это? — Владелец хутора, куда ты едешь. — Немец? — Очевидно. Он купил участок в 2001 году. Но вопрос в том, не является ли это одной из фамилий Шмекеля. — Телефон начал фонить, и голос Лильи слышался все хуже. — А почему бы и нет? — согласился Фабиан, продолжая медленно объезжать одно из строений. — А ты проверила, есть ли у него настоящий адрес в Германии, или только абонентский адрес? Алло? Ирен, ты меня слышишь? — Тувессон просила тебе передать, что ты остаешься… пока мы… Когда он оказался по другую сторону, голос Лильи раздвоился, и разговор прервался. Фабиан бросил мобильный на пассажирское сиденье и поехал дальше, с собакой или без нее. Справа от дороги был лес, с другой стороны — открытое поле. — Через триста метров поверните налево, — сообщил навигатор, и Фабиан свернул на последний отрезок пути. Дорога оборвалась через сто метров, и Фабиан вышел из машины и осмотрелся. Несколько туч заслоняли солнце, и возникало ложное ощущение осени. Тишину нарушили три лебедя, с шипением пролетевшие мимо, словно они были неподвластны закону тяготения. От взмаха их огромных крыльев в воздухе раздавался свист. Но скоро опять стало тихо. Ни шума машин, ни отдаленного гула, ни ветра в деревьях. Было тихо и тревожно. За деревьями виднелся пруд. Хутора видно не было. Фабиан подошел к единственному почтовому ящику, одиноко стоявшему в тени кустов дикой сирени. Крышка ящика заросла зеленым мхом. Фабиан поднял с земли палочку и принялся счищать мох. На голубой пластмассовой полоске, выцветшей от солнца, обнаружилась надпись «Бруннер». Идущая от почтового ящика тропинка повела его дальше сквозь сирень, и с другой стороны кустов наверху над деревьями он увидел, как в воздухе что-то сверкнуло. И только подойдя ближе, разглядел большую круглую блестящую линзу, вмонтированную в столб, который, в свою очередь, был привязан к коньку крыши одного из домов. Через какое-то время Фабиан оставил попытки понять назначение этой линзы и пошел по заросшей дорожке к хутору, размышляя над тем, каково жить на таком хуторе, в абсолютной глуши. Сам он, вероятно, выдержал бы не более нескольких суток, а потом абстиненция из-за нехватки городского воздуха свела бы его ума. Зато это практически идеальное место для тех, кто, наоборот, хочет покоя и чтобы их не трогали. Никаких соседей, насколько хватает глаз. Никакой дороги поблизости. Никаких посторонних наблюдателей. Ничего. К этому и стремился Урс Бруннер? В любом случае, он давно здесь не был. Может быть, несколько лет? По высокой траве Фабиан подошел к одному из домов, фасад которого был выложен серыми, покрытыми мхом шиферными плитами, и, заворачивая за угол, резко остановился, пытаясь понять, что он увидел. Сколько бы он ни ломал голову, он не мог воспринять картинку, проекция которой появилась на его сетчатке. Или это ему снится, или преступник еще большая загадка, чем он даже мог предположить. Немного в глубине, в двадцати метрах от первого дома, стоял дом-близнец. Такой же величины и с таким же шиферным фасадом. Но поражали не дома, а пространство между ними. Трава там была аккуратно и явно недавно подстрижена, как на поле для гольфа перед решающим паттом Тайгера Вудса. Все травинки были одинаковой высоты. Посреди лужайки находилось ограждение высотой в несколько десятков сантиметров, обрамлявшее участок прямоугольной формы, покрытый разрыхленным гравием. Как могила. Фабиан на глаз прикинул размеры участка — примерно три на четыре метра. Он направился через лужайку к напоминающему захоронение участку. Подойдя поближе, понял: следствие за мгновение приняло радикально иной оборот. Все, что они знали, полетело в тартарары, и им придется обдумать все заново. Посмотреть на все свежим взглядом. Он понятия не имел, что это означает и куда повернет следствие. Солнце снова выглянуло из-за облаков, и сразу же стало на несколько градусов теплее. Фабиан перешагнул через ограждение, встал на покрытый гравием прямоугольник и увидел стеклянную пластину толщиной около трех сантиметров, которая лежала на четырех металлических ножках на высоте в несколько десятков сантиметров от земли. На пластине на спине лежал Руне Шмекель. Он был голый, а его ноги и руки были раскинуты по четырем углам. В каждом углу было отверстие, так что руки и ноги были привязаны к пластине кабельной стяжкой. Здесь лежал мужчина, тот самый, которого они искали последние сутки, подставленный солнцу и брошенный. Сожженный заживо. На голове — ни единого волоса, а кожа головы сильно обожжена в нескольких местах. На отдельных участках — до самого черепа. Фабиан попытался собраться с мыслями, понять, что же произошло, но смятение все время брало верх. Длинные полосы от ожогов пересекали и лицо, и тело вдоль и поперек. Словно кто-то пытал его сварочным огнем. Но подпалины были слишком ровными, чтобы их могли выполнить вручную. Фабиан почувствовал головокружение и дурноту от всех мыслей, которые, как мухи, кружились над мертвым телом. На лбу выступил пот, который стекал ему в глаза. Почему он не взял с собой воду? Он попытался проглотить липкий комок во рту, но от этого его чуть не вырвало. Ему хотелось пить. Может быть, здесь есть колодец с водой? Он огляделся, как тут за ним раздался какой-то треск. Запахло дымом, и стало еще жарче. Он быстро обернулся, но не увидел ничего, что могло бы хоть как-то прояснить ситуацию. Может быть, ему действительно все это снится? На самом деле он лежит дома в своей постели и видит сон? Теперь треск раздался прямо у него за ухом, которое пронзила острая жгучая боль. И только тогда до него дошло, что он сам загорелся. Часть 2 7 июля — 10 июля 2010 года «На смертном одре нас пугает не сама смерть, а риск того, что нас забудут». Ч.Н.