– Вить, что ж ты хотел вечером в понедельник? Небось там, кроме тебя, и покупателей-то никаких не было. – Угадали. – Да чего ж тут угадывать? Завозные дни – вторник и пятница, только хлеб привозят каждый день. Если тебе так интересно, завтра в обед туда заскочи, увидишь и продукты, и очередь. Вечером продуктов уже станет меньше, очередь длиннее. А вообще, конечно, денег у народа стало побольше, не врал Леня Брежнев по телевизору. Зарплаты действительно повысились почитай у всех, поэтому продукты исчезают быстрее. Раньше, вон, твоего лосося в собственном соку вообще никто не брал, это ж с ума сойти – рубль за банку, а сейчас он особо и не залеживается. Вот так, подумал я, неужели все пойдет, как тогда, только благодаря моим стараниям начнется раньше? Опять же интересно – в Китае на момент начала реформ было то же самое или немножко другое? Антонов, наверное, сможет узнать. – Ну вот, чуть что, сразу Антонов, – тут же прорезался духовный брат. – Сам же помнишь, что на русском материалов о начале их реформ совсем мало, на английском если и больше, то ненамного. Это, значит, мне гуглом с китайского переводить – а самому что, религия не позволяет? Небось уже не маленький. – Да не шуми ты, я просто считал, что тебе тоже интересно. – Конечно, а ты как думал? Вот и переводи, а я потом с удовольствием почитаю. Даже могу помочь привести текст в более или менее понятный вид. Кстати, продукты ладно, мы с тобой тут все равно не очень компетентны, но вот картину с магнитофонами и прочей аппаратурой прояснить не помешает. Ты же все равно на Старую площадь по Ленинскому ездишь, там есть куда в этом плане заглянуть. А как приедешь, спроси кого-нибудь из высокопоставленных знакомых, что вообще сейчас происходит, а то мало тебе было луноходов, так теперь в марсоходы зарылся по уши, света белого не видишь. Не мне же у моей прекрасной шпионки спрашивать, в конце-то концов. Наоборот, ей пора рассказать что-нибудь интересное, а то прямо жалко девочку – ей же в отчетах начальству, небось, писать совершенно нечего. Вскоре мне привезли большой пакет от Шелепина с подборкой материалов комитета народного контроля о ходе реформ в сельском хозяйстве и в области кооперации. У нас, как и в прошлом Антонова, шелепинский комитет партийно-государственного контроля тоже был переименован, но позже, только в прошлом году. Однако там переименование означало сужение его функций до чисто декоративных, а здесь – наоборот. Штаты, правда, все же сократились примерно на четверть, зато численность внештатных сотрудников возросла раза в три. Они, кстати, работали не на голом энтузиазме. Напрямую им не платили, но регулярно поощряли бесплатными путевками, продуктовыми наборами и открытками на внеочередное приобретение дефицита длительного пользования типа югославской мебели, автомобилей, мотоциклов «Паннония» и постельного белья. Кстати, в разряд дефицита почему-то попали магнитофоны «Астра». «Кометы», близнецы той, из которой я несколько лет назад сделал приличный стереомагнитофон, валялись во всех магазинах, и их никто особо не брал. Из документов выяснилось, что я пропустил один довольно важный момент в организации кооперативной торговли. Оказалось, что там есть интересные ограничения. Коопторг вообще-то был в СССР еще, кажется, аж с ленинских времен, и даже Хрущев, прикрыв артели, его не тронул. Но он мог торговать только тем, чего в государственных магазинах не было. Олениной там, домашними вареньями, грибами во всех видах и прочим. Ограничения на ассортимент отсутствовали только там, где государственных магазинов вообще не было, то есть в деревнях, да и то не всяких. Оборот там был такой, что о хоть сколько-нибудь заметной прибыли можно было только мечтать. А вот то, что открылось в Академгородке, называлось не потребительским кооперативом, а производственно-сбытовым. То есть сам по себе он существовать не имел права, а только при какой-нибудь производящей организации. Наш, например, организовался при совхозе «Озеры», который в порядке развития эксперимента, начатого Худенко, внедрял безнарядно-звеньевую систему. И председатель нашего торгового кооператива был именно из совхоза, ему даже сняли дом в Троицком. Ясное дело, он меньше всего хотел возвращаться обратно в свой заштатный райцентр, поэтому в его магазине продавалась исключительно продукция совхоза. Вообще-то уже была попытка убедить председателя принимать на реализацию что-то левое, предпринятая заезжими из Москвы азербайджанцами, однако они выбрали крайне неудачное место для деловой активности. Сотрудников КГБ у нас тут толклось хоть и меньше, чем на площади Дзержинского, но все-таки порядка на два больше, чем в среднем по Союзу. Не в меру горячих южных парней тут же замели, и теперь им в лучших традициях тридцать седьмого года шили дело о шпионаже. Однако проблема криминализации кооперативной торговли, естественно, все-таки существовала, и в марте планировалось провести расширенное совместное заседание МВД, КГБ и КНК по этому вопросу – кстати, Шелепин приглашал меня в нем поучаствовать. Ну, а пока разрешения на открытие кооперативных точек давалось в основном в местах наподобие нашего Академгородка. В Арзамасе-16, например. Да и вообще закрытых и полузакрытых городов в СССР хватало. Ни в Москве, ни в Ленинграде магазинов производственно-сбытовой кооперации пока еще не появилось. Антонов не забыл моего обещания сделать для Веры моноколесо, и в начале декабря шестьдесят восьмого года у меня уже было все необходимое. «Дракон» – наверное, в целях максимально задобрить мою жену – не поскупился. Он прислал сорок элементов 18650 по три с половиной ампер-часа, комплект сверхмощных магнитов, датчики Холла, контроллер от флагманской модели «Кингсонга» и даже педали со специальным антискользящим покрытием. Само колесо мне предстояло изготовить здесь, и я, решив, что, раз уж Антонов так шикует, то мне и сам бог велел, заказал изготовление кожуха мотор-колеса и обода из титана, обмоточную проволоку заложил серебряную, а для корпуса выписал бессучковую буковую фанеру. Естественно, все эти излишества я собирался оплатить из своих средств (вообще-то полторы тысячи рублей – это в конце шестидесятых очень и очень немало), но мне не дали. Директор института тут же настучал Шелепину, парторг – Брежневу, Зонис и Фроловский – Семичастному. В результате Ильич вызвал меня на Старую площадь и отечески попенял: – Ты, Витя, такой человек, можешь что угодно довести до абсурда. Вот что за ерунду придумал с оплатой? Будь проще и не вы…вайся. Тоже мне, совесть у него разыгралась. Оформляй работу как НИР по перспективным системам межпланетных станций, небось не надорвешься потом отчет написать. Кроме того, даже я знаю, мне уже рассказали, что безредукторное мотор-колесо хоть и тяжелее редукторного, но заметно надежнее и имеет больший ресурс, так что подумай сам насчет того, как такое будет смотреться на марсоходе. Опять же твоя Вера достойна и не такого подарка, вон какую дочку тебе родила. И наконец – я, по-твоему, не человек, что ли? – Э… – растерялся я, – в каком смысле, Леонид Ильич? – В самом что ни на есть прямом! Как я вожу автомобили, ты видел. Уж всяко не хуже тебя. Неужели с этим самоходным чемоданчиком не совладаю? Твой Антонов был старше меня, когда на него встал впервые, и ничего, поехал. В общем, ты же это колесо жене на день рождения собрался подарить? Значит, в середине января жду приглашения в гости. Давно пора самому посмотреть, что за «Мечта» такая и как живет ее заместитель директора по науке – тоже. После встречи с Брежневым мы немного прогулялись с Семичастным, благо далеко идти не требовалось. – Вить, – поинтересовался Владимир, – ты же вроде говорил, что память у вас с Антоновым общая? – В принципе да, но каждый может заблокировать от другого какой-то кусок. А что? – Да вот я беспокоюсь, не влюбился ли Антонов в свою американскую француженку. Ты это сможешь заметить, если что? – Конечно, такое не заблокируешь. Но чтобы старый пень Антонов в кого-то влюбился – это ненаучная фантастика. Нет, заинтересоваться-то он может, но вот, например, чем-то жертвовать во имя любимой – уже не очень. Пару-тройку банок черной икры он, ясное дело, для своей женщины не пожалеет, но поступаться хоть самым малым принципом ни за что не станет. К тому же у него сейчас в двадцать первом веке бурный роман с одной компьютерной художницей. Внешне ей, конечно, до Нинели далеко, но зато в постели просто ураган какой-то, а не женщина. Мне вообще кажется, что он ради интереса решил посмотреть – а каково это, когда не он проявляет инициативу, а его избранница? До сих пор он им просто не оставлял времени на подобное, вот ему и любопытно. Разумеется, все, что я сейчас говорил, с Антоновым было заранее согласовано. Как и мое согласие якобы заблокировать от него воспоминания об этой беседе. Моноколесо было готово двадцать шестого декабря, то есть за пять дней до торжественного вручения имениннице. Изделие получилось стильное. Я бы даже сказал, винтажное, если бы точно знал, что означает этот красивый термин. Корпус из мореной буковой фанеры, покрытый лаком, украшенный инкрустацией на космические темы и утыканный по периметру латунными головками шурупов, выглядел настоящим произведением искусства, а боковые накладки из крокодиловой кожи органично вписывались в образ. Я прокатился по актовому залу, из которого уже убрали кирпичи и куски бордюрного камня, потому как испытания всяких межпланетных «ходов» теперь будут проводиться в строящемся ударными темпами корпусе «В». Никаких нареканий колесо не вызвало. По сути дела, оно было тем же самым шестнадцатым «Кингом», что у Антонова, только с усиленной осью, более новым контроллером и не в круглом, а в угловатом корпусе. – Дай мне попробовать! – возбудился принимавший непосредственное участие в изготовлении Фроловский. – Пробуй, только сначала вдоль стенки. Минут через сорок Саша вынужден был признать, что ездить на колесе далеко не так просто, как это ему казалось поначалу. Ну да, он, наконец рискнув отъехать от стенки, тут же навернулся, ухитрившись в падении раздавить слетевшие с носа очки. – Шлем купи, – посоветовал я ему, – защиту сооруди на кисти, колени и локти и привяжи резинку к очкам. И не тяни, после Нового года у Веры колесо будет не отобрать, а потом на нем еще и Брежнев начнет кататься. – Какой Брежнев? – захлопал глазами Фроловский. – Тот самый, который Леонид Ильич. Хочешь новый анекдот про него? – Да ну, – расстроенно махнул рукой Саша, – без очков слушать политические анекдоты как-то не очень. Зато Вера меня удивила – она поехала почти сразу, минут через двадцать после начала занятия, и более или менее уверенно. Как я и ожидал, терпеть до второго января она не пожелала, и мы с ней явились в институт в одиннадцать часов утра первого числа. – Зато сегодня тут никого нет, – уточнила она, – а ты надо мной смеяться не будешь. – Не буду, натягивай защиту, надевай шлем, и пошли. Так вот, катиться вдоль стенки у жены получилось практически сразу. Она пару раз объехала актовый зал по периметру, немного отдохнула, повторила заезд в другую сторону, а потом проехала зал по диагонали. Правда, нормально сойти с колеса у нее не получилось, она с него спрыгнула и радостно завопила, совсем как в детстве: – Ви-и-и-ть, ты видел?! У меня все получилось!!! Правда, я у тебя очень способная? Прямо почти как ты! И почему меня никто не целует, хотелось бы узнать? – Жду, пока восторг немного утихнет, – хмыкнул я, – а то вдруг ты мне заорешь прямо в ухо. – Все, молчу, молчу. Даже шлем снимаю, чтобы тебе козырек не мешал. – А ведь у тебя вышло даже лучше, чем у меня, – заметил я, когда мы минут через пять кончили целоваться. – Я-то поехал только на второй день. – Так ты, наверное, думал о чем-нибудь серьезном, ведь был конец года, – успокоила меня жена. – А сейчас вон вообще на нем так держишься, что мне даже завидно. Разумеется, на второй день поехал не я. У меня, то есть Скворцова, получилось сразу, все-таки у Антонова почти двухлетний стаж езды. Это он когда-то за весь первый день так и не смог проехать более трех метров. И мысли у него, помнится, были примерно такие: – Блин, и угораздило же меня купить этот шайтан-механизм! А ведь поначалу, как человек, собирался приобрести электросамокат, но решил, что в метро с ним будет ездить не так удобно. А на этом и без всякого метро ехать никак не получается, зато падать с него – только так. И лишь на следующий день, героическим усилием проехав метров двести и вспотев, как мышь, Антонов признал, что его приобретение, возможно, со временем покажет себя и не хуже самоката. Глава 18 Не сказать, чтобы я так уж хорошо знал историю. Нет, даты основных событий в общем помню, и даже некоторых не совсем основных тоже, но систематических знаний в этой науке у меня никогда не было. Однако те, что все-таки были, подтверждали, что зафиксированные на бумаге договоры соблюдаются в среднем несколько точнее и дольше, чем устные договоренности. Например, устная договоренность о нерасширении НАТО на восток была нарушена чуть ли не на следующий день после того, как Горбачеву было обещано, что этого никогда не будет. Само собой, никакая бумага не гарантирует, что все в написанное будет исполняться точно и в течение всего срока действия. Но она, эта бумага, повышает вероятность того, что исполнится хоть что-то и когда-то. Так вот, это, разумеется, понимали не только мы с Антоновым, но и весь руководящий триумвират СССР. Поэтому одним из первых его совместных решений была договоренность о том, кого и как лечат гости из будущего. Поначалу устная. – Мы, конечно, понимаем ваши с Ефремовым высокие гуманистические мотивы, – вещал Брежнев, – но то, что вы делаете, это дилетантство. Оно может быть допустимо в самом начале любого важного дела, но со временем его должна сменить правильная организация, иначе неизбежно вырождение даже самой прогрессивной идеи. – Да уж, – прокомментировал мне Антонов, – заворачивать свои шкурные устремления в обертку из правильных слов Леня, похоже, умет лучше нас с тобой. – Я вообще не умею, это ты там старый циник, поэтому слушай, вдруг они еще чего интересного скажут, а ты для меня переведешь.