– Фиг тебе! – тут же отреагировал Антонов. – Если бы я, бросив все, в свое время не кинулся вытаскивать Скворцова из комы, вообще ничего не было бы. Так что это будет моя и только моя заслуга, твоя совесть может быть спокойна, а моя на подобные мелочи давно не реагирует. Да и не волнуйся ты! Один раз они взорвались и смогли после этого сесть, почему теперь должно быть как-то иначе? Не мешай людям проявлять героизм, лучше давай еще раз прикинем, как тебе обойтись без этого. Вот что будет, если аккумуляторный отсек взорвется на «Салюте»? – Траурное объявление в исполнении Левитана и торжественные похороны. – Уверен? А вот я не очень. Схему «Салюта» хорошо помнишь? Давай прикинем, что тут будет после реализации такой вводной. – Перестраховщик. – Ну, раз уж ты им не хочешь становиться, приходится мне. Николаев и Севастьянов после почти трехнедельного полета нормально сели. Нельзя сказать, что столь долгое пребывание в невесомости обошлось для них совсем без последствий, но все-таки их самочувствие было гораздо лучше, чем в прошлом Антонова. Почти сразу после завершения их полета, в конце мая, на орбиту была выведена станция «Салют», а у меня появилась вторая дочь, названая Анастасией. Вообще-то грядущий полет был не единственным знаковым событием в моей жизни. В воскресенье четырнадцатого июня, через два-три дня после нашего старта (если он, конечно, состоится вовремя), пройдут выборы в Верховный Совет СССР, и я уже был выдвинут в кандидаты. Хорошо хоть на предвыборных встречах с трудящимися за меня в основном отдувались доверенные лица – Александр Казанцев, уже закончивший первую книгу задуманного цикла о космических роботах, и Иван Ефремов. – Тебе все равно перед полетом на это времени не хватит, – объяснил мне Шелепин. Между прочим, не только куратор космической программы СССР, но и председатель президиума того самого Верховного Совета, куда мне предстояло просочиться. – К тому же ты можешь ляпнуть чего-нибудь не того, язык у тебя без костей, Александр Петрович в этом отношении гораздо более ответственный человек. Иван Антонович, как ни странно, тоже. Это он говорил с таким видом, будто я собирался возражать. Да упаси господь! Успею еще набазариться с трудящимися, когда меня выберут, там уже никакие доверенные лица не помогут. Впрочем, одно предвыборное обращение, причем по телевизору, мне сделать все-таки придется – с борта «Союза-10», перед стартом, в прямом эфире. Глава 25 – По-моему, тут чем-то пахнет, – заявил Гагарин, вплывая в бытовой отсек «Салюта» и подняв стекло шлема легкого скафандра. – Поливинилхлоридом, – уточнил я, проделав то же самое. – Проводку монтировали прямо с завода, вот она и ароматизирует помаленьку. Ничего, если бы воняло диметилгидразином, было бы гораздо хуже. – Раздеваемся и приступаем к работе, – подытожил Гагарин. – Может, хоть сейчас расскажешь, что за сверхсекретные эксперименты ты тут собрался проводить? Я все-таки командир корабля. Правда, Шелепин сказал, что это на твое усмотрение. – Сейчас. В невесомости не требовалось ни прилечь, ни присесть, ни расслабиться. Я прикрыл глаза, потом открыл их и увидел давно знакомую квартиру Антонова. – С прибытием! – приветствовал меня духовный брат. – А ну-ка пройдись. Я прошелся. – А ничего, тебя совсем не качает. – Так сколько той невесомости было-то? Всего ничего. Ладно, готовь посылки, я пока отключаюсь. Антонов возился в двадцать первом веке часов пять, потом он пообедал, и мы с ним мысленно перенеслись на орбитальную станцию, став Скворцовым. Я раскрыл ладонь и убедился, что кристаллик соли, который Антонов зажал в кулаке перед отбытием, на месте. Впрочем, и без того чувствовалось, что все наши способности работают, причем как бы не лучше, чем в нормальных условиях. – Буду испытывать приемопередатчик межпространственной трансгрессии, – объяснил я. – То есть устройство, способное мгновенно принимать предметы, отправленные сюда из камеры передатчика. А потом наоборот, это устройство обратимое. – Серьезно? – удивился Юрий. – Еще как, вот проверю электронику и, глядишь, часа через три-четыре начнем. На Земле получалось очень плохо, но есть основания считать, что здесь будет по-другому. – А оно не е…т? – Да вроде не должно. Похоже, Юра мне не очень поверил, но специально убеждать его в мои планы не входило. Просто надо было выяснить, как на наших с Антоновых способностях скажется нахождение Скворцова на орбите. А делать это незаметно для напарника и командира вряд ли получится – в «Салюте» все на виду. Это, кстати, одна из тех трудностей, которую должны преодолевать космонавты. Мне проще – я уже привык жить как за стеклом, от Антонова что-либо скрыть если и возможно, то очень трудно. Время для эксперимента настало часов через пять после прибытия на станцию, когда все ее системы были проверены и мы убедились, что жить тут можно. Роль «приемопередатчика» исполнял текстолитовый ящик с размерами, примерно вдвое превышающими максимально возможные для переброса. Сбоку у него имелось два разъема – один большой ШР для подключения к бортсети станции, чтоб, значит, светодиодам было от чего моргать, и маленький ДБ-9, этот уже чисто для красоты. К нему был подключен пульт дистанционного управления, в свое время сделанный для «Комсомольца», но оказавшийся неудачным. Однако он весил всего полтораста граммов, так что станцию не перегрузил. И значит, светодиоды помигали, а мы вскоре стали обладателями аж четырех банок черной икры. И это невзирая на то, что с момента предыдущего сеанса прошло всего пять часов! На Земле нам с духовным братом подобные подвиги как-то не очень удавались. Для того чтобы переслать груз, близкий к максимально возможному по размерам и массе, требовалось не меньше трех суток полного неиспользования паранормальных способностей. Правда, в сумме, то есть время здесь плюс время там, но сейчас и у меня, и у Антонова пауза была существенно короче. – А это не фокус? – на всякий случай уточнил Гагарин. – Все новое поначалу часто воспринимается или как фокус, или даже как чудо. Можешь заказать следующий объект для переноса, но и по размерам, и по массе не превышающий эти банки. – Кстати, неужели нельзя было выбрать что-нибудь более полезное? – Так ведь не последний же у нас день на станции, успеем еще. В общем, заказывай. – Ты в шахматы играешь? – Так себе, ни на какой разряд не тяну, даже на юношеский, если они есть в шахматах. – Я примерно так же, поэтому давай попробуем исправить эту недоделку, ведь никаких игр на станции нет. Шахматы нужны с фигурками на магнитах, естественно. – Попробую завтра, но не уверен, что получится. Но послезавтра – почти наверняка. А пока, раз уж у нас по расписанию все равно отдых, давай потренируемся голосовать. – Неужели это так трудно? – не понял Юрий. – Не знаю и не уверен, что у меня сразу получится в невесомости попасть бюллетенем в щель нашей избирательной урны. А действо будет проходить в прямом эфире и поэтому должно смотреться безукоризненно. Кстати, лично у тебя сколько времени отнимало исполнение обязанностей депутата? – Четыре часа в месяц, в сессию больше. А ты за кого голосуешь, если не секрет? – Понятия не имею. Спасибо, что напомнил, надо посмотреть, а то действительно может получиться неудобно. Вдруг кто спросит, мало ли. Уже на третьи сутки полета, то есть почти сразу после выборов, на Земле заметили, что система коррекции ориентации станции включается чаще, чем предполагалось. Пока разница между расчетами и фактическим положением дел не выходила за допустимые пределы, но нам поручили разобраться. – Что-то ее слегка подкручивает, – заметил Гагарин, изучив архив телеметрии. – Утечка? – Не думаю. Слушай, а это не мы? Дай-ка я посмотрю. Точно! Причем даже не мы, а ты. Коррекция требуется сразу после твоих занятий на тренажере. А после моих – только через два раза на третий. – Ну, что ты слегка халтуришь, я уже заметил. А почему у Николаева с Севастьяновым ничего такого не было? – Да потому, что у них не было самого тренажера. А здесь он мало того что есть, но еще и прикреплен к стене, то есть довольно далеко от центра масс. Ты раскачиваешь тренажер, он раскачивает станцию. – Отвинтить его, что ли? – Ага, а потом снова привинтить, но не напрямую, а через демпферы. – Из чего мы их сделаем? – Из того, что пришлет Земля во время очередной трансгрессии. Мне кажется, что хватит воздушных шариков, только не круглых, а колбасок, и в тряпочных чехлах. Презервативы, наверное, тоже сойдут, особенно баковские. – Нет уж, лучше шарики, а то потом будут постоянно спрашивать, зачем нам тут понадобились изделия номер два. Остряков в отряде хватает. Ну да, получив шахматы, Юрий наконец поверил, что прибор, который я назвал «трансгрессором», действительно работает. – Получается, в принципе можно вообще обойтись без транспортного корабля? – спросил он. – Если полкило раз в трое суток хватит, то, наверное, можно. Но это не наш случай, беспилотный «Союз» привезет чуть больше тонны. Космических грузовиков «Прогресс» еще не было, и к нам должен был прилететь доработанный «Союз». То есть наш, на котором мы сюда прибыли, надо будет отстыковать, на его место встанет грузовик, и потом наш корабль пристыкуется уже к нему. А после нашего отлета домой грузовик так и останется на орбите в качестве лабораторного модуля станции. Эрзац-модуля, если уж говорить прямо, так ведь «Салют» – это не «Мир» и годами висеть на орбите не сможет. – Я не про сейчас, а про будущее, – уточнил Юрий. – Ну, теоретически в будущем вообще возможно все что угодно. Но пока – полкило за раз, и все. И то не очень часто, поэтому, если тебе чего-то не хватает, огласи весь список заранее. На пятые сутки полета с Земли стартовал «Союз-Б7», так назывался грузовик, а на шестые он приблизился к «Салюту» на пятнадцать километров. Дальше уже начиналась наша работа. Гагарин перешел в «Союз-10» и отстыковался, а я остался на станции. Управлять стыковкой грузовика предстояло мне. Или, если быть уж совсем точным, только что полностью протестированному бортовому компьютеру «Салюта» под моим неусыпным наблюдением. Это устройство содержало узлы из обоих веков и пока работало без нареканий. Во-первых, его элементы из будущего все-таки были уже не ширпотребом. Во-вторых, даже ширпотреб не будет отказывать на третий день работы – если, конечно, он применяется грамотно. И наконец, все было спроектировано так, что даже при полном отказе всей электроники из будущего местная могла продолжать работать в режиме бортового контроллера – правда, с довольно скромными возможностями. Теоретически мое положение сейчас было более опасным. Случись что, и «Союз-10» сможет сесть, в том числе и на ручном управлении, а ни «Салют», ни «Союз-Б7» для посадки вообще не предназначены. С другой стороны, даже если со стартом резервного «Союза-11» произойдет задержка, я смогу ждать спасения на орбите как минимум полгода, и это не учитывая посылок из двадцать первого века. Утверждение же, что столь долгий одиночный полет может привести к необратимым изменениям в психике, меня даже не смешило. Очень, знаете ли, трудно почувствовать себя одиноким в компании Антонова. Да и связь с Землей тоже никуда не денется. Электроника провела стыковку безукоризненно, но медленно – грузовик прилип к станции через два с небольшим часа после начала маневров. Гагарин пристыковал к нему наш «Союз» минут за сорок. Правда, с небольшим ударом в последний момент.