Духовный брат оказался прав. Я даже предположил, что температура раскаленного кусочка была ближе к пяти тысячам кельвинов, чем к четырем – мой немалый опыт работы со сверхмощными светодиодами позволял мне сделать такой вывод. Впрочем, анализ спектра его полностью подтвердил. Я связался с Землей и передал очередной рапорт, в конце которого был такой пассаж: «Самочувствие отличное, аппетит отменный, ем на треть больше запланированного, все хорошо, конец связи». Это означало, что найдено достаточное количество искомого сплава, две трети беру с собой для доставки на Землю, треть оставляю в инструментальном ящике лебедки на случай, если вдруг не долечу. Оттуда образец сможет достать и любой луноход с руками, даже «Пионер». Ну, и Земле пора уточнять время старта с Луны для обеспечения гарантированной встречи с болтающимся на лунной орбите «Союзом». И тщательно, даже очень тщательно, потому что у меня будет всего одна попытка. Ответ пришел быстро: «Рады за вас, продолжайте работу по программе». И отдельно от Веры: «Витенька, мы все тебя ждем, помни, что я тебе говорила перед полетом. Будет трудно, но ты сможешь. Я вчера снова была там, на Крупской, и еще раз повторяю – ты сможешь! Вера». – Ну, теперь можно не волноваться, с таким-то мощным предикторским обеспечением, – зевнул Антонов. – Может, успеем еще немного вздремнуть в человеческих условиях? А то в лунном «Союзе» ведь будет не сон, а просто какое-то издевательство над организмом. Глава 34 – Булыжники, булыжники не забудь! – в который раз напомнил мне духовный брат. Я не ответил, было не до того. Расстояние до лунного «Союза» уменьшалось, но медленнее, чем это предполагалось по расчетам, и намного медленнее, чем хотелось мне. Сближение корабля и посадочного модуля на лунной орбите шло далеко не идеально. Сначала «Союз» был пассивным, а модуль, подрабатывая двигателями, к нему потихоньку приближался. Слишком потихоньку, горючее кончилось, когда до корабля было пятьсот метров, и здесь уже пришлось поработать движкам «Союза». Пожалуй, пора, подумал я, когда до корабля осталось метров пятьдесят. В чем-то мне было значительно легче, чем ребятам, производившим стыковки на околоземной орбите. Они смотрели через иллюминаторы и оптику, а я стоял, наполовину высунувшись из люка, прямо как какой-нибудь танкист в поверженном Берлине. Так, пора подавать команду на выпуск леера. Она прошла, и около «Союза» появилось облачко пара. Затем из него выплыл небольшой шар, за которым тянулся шнур. Шар был самонаводящейся газовой ракетой, а наводился он на сигнал маяка моего скафандра. Да, наведение работает, и значит, действительно пора пристегивать к поясу сумку с образцами. – Уф, наконец-то, – облегченно прокомментировал Антонов. – А то я все боялся, что ты их в конце концов забудешь. Тем временем шар мягко ткнулся мне в грудь. Я прицепил леер к скафандру, отстегнул шар и чуть толкнул, отправляя в свободный полет. Потом, перебирая руками, двинулся по лееру в сторону «Союза». И по дороге оглянулся, бросив последний взгляд на удаляющийся посадочный модуль и сделав его последние снимки камерой на шлеме. Модуль казался удивительно маленьким – сейчас он не имел даже шасси, которое осталось на Луне. Жилой отсек поверх легкой рамы, четыре небольших двигателя внизу и шесть шарообразных баков по периметру – вот все. И в этом скворечнике я спускался на Луну и даже как-то поднялся обратно на орбиту! Но больше я туда не полезу, и не уговаривайте. Кое-как я добрался до корабля, засунул сумку с образцами в контейнер, протиснулся в открытый люк, устроился на сиденье и захлопнул крышку над головой. Включил питание электроники, убедился, что люк закрылся герметично, и открыл кран, запуская атмосферу в жилой отсек. Минуты через три давление составило триста пятьдесят миллиметров ртутного столба, и я поднял стекло скафандра. Да, температура бодрящая, примерно минус пятнадцать, но в начале полета было хуже, и ничего, обошлось. Пора, пожалуй, пытаться связаться с Землей. Наше с Антоновым положение было хоть и не совсем аховым, но ничего особо приятного в нем тоже не наблюдалось. Маневрируя для сближения с лунным модулем, «Союз» сжег топливо, которого тут и так было впритык, и теперь никакого запаса вообще не оставалось. То есть если и разгоняющий импульс для ухода с луной орбиты, и тормозящий для перехода на околоземную будут проведены идеально, горючего на них хватит. Однако ни о какой коррекции орбиты в пути тогда не может быть и речи. А если она вдруг понадобится, то на торможение горючего не останется. Правда, это будет еще не совсем кирдык, разработан резервный вариант, но – чисто теоретически. Как он пройдет на практике, никто предугадать не мог. – Ничего, – проявил оптимизм Антонов, – сюда долетели без промежуточных коррекций, авось и обратно так же долетим. Я, честно говоря, надежд духовного брата не разделял – и оказался прав. На обратном пути потребовалось аж две коррекции. И если после первой горючего еще теоретически, без всякого запаса и даже с небольшим минусом, но все же как-то могло хватить для торможения при переходе на околоземную орбиту, то вторая коррекция ставила на этом жирный крест. Правда, она прошла в пятидесяти пяти тысячах километрах от Земли. – Можно попробовать смотаться в двадцать первый век, – предложил Антонов. – Зачем? – Тебе-то, может, и незачем, а у меня там лежит организм, и я за него волнуюсь. – Ну да, какую секунду он там лежит – пятую или шестую? Думаешь, с ним за такое время могло что-нибудь случится? – По идее, не могло, но проверить все равно надо. И тут случилось невероятное – Антонов исчез. Я с удивлением почувствовал, что никакой второй личности в моем сознании нет – совсем. И поддержанием организма в тонусе теперь надо заниматься мне, а это ой как не просто. Не потерять бы сознание от духоты – атмосфера в корабле к концу полета отвратная, резервный поглотитель тоже почти сдох, затекли обе ноги, голова кружится, тошнит, пульс частит… да за что же хвататься в первую очередь? Но мой пессимизм даже не успел дойти до максимума, как Антонов вернулся. Странно так говорить о виртуальной личности, но он был отдохнувшим, отоспавшимся и отъевшимся до того, что аж лоснился. И я все, что с ним происходило, воспринимаю как сон! А резервную копию с него я сразу снять не догадался и теперь помню только два эпизода, да и то смутно. Первый – Антонов стоит у открытой двери холодильника и пьет из горла боржоми, при этом плотоядно косясь на залежи банок с лососем и черной икрой. И второй – он целуется со своей Мариной, а его шаловливые ручонки уже перебрались с талии дамы на пониже. – Сколько тут у тебя прошло, целых пятнадцать секунд? – поинтересовался он. – А у меня почти двое суток. Э, да что тут с тобой такое? Так ведь и копыта недолго отбросить! Ну-ка, уйди на второй план, я постараюсь привести твое здоровье в идеал. Минут за пятнадцать организм Скворцова был приведен в относительный порядок. Не в идеал, конечно, но теперь он хотя бы снова стал работоспособным. – Все, вылезай из тени, начинай работать, а я, как раньше, буду тебя со второго плана поддерживать, – предложил Антонов. – А то у тебя тут уже Земля разоряется, волнуются люди. Действительно, из динамика доносился напряженный голос Фроловского: – Барсук, Барсук, ответьте! Барсук – это был мой позывной в данном полете. – Барсук, Барсук! Вить, да что там с тобой? – Уже нормально, – сказал я. – Пришлось отвлечься на сеанс аутотренинга, без него был риск в самый ответственный момент потерять сознание. Сейчас все в порядке. Когда будет готов расчет для входа в атмосферу? – Минут через сорок, данные уже введены. – Ладно, тогда я слегка вздремну. То, что сон будет в двадцать первом веке, я, естественно, не уточнял. Как уже упоминалось, всякий раз при перемещении в будущее я ощущал, насколько Антонов менее здоров, чем Скворцов. Вот только сейчас все было наоборот. В общем-то ничуть не изменившееся здоровье Антонова теперь воспринималось прямо-таки светлым идеалом по сравнению с тем, как себя чувствовал Скворцов в лунном «Союзе». – Ничего, сядешь на Землю, быстро придешь в норму, – утешил духовный брат. – Как, и ты здесь? А почему у меня в прошлый раз ничего не получилось, я оставался в двадцатом веке? – Да потому, что у нас, похоже, от всех этих космических подвигов слегка изменился алгоритм перехода. Раньше мы по умолчанию меняли время пребывания вместе, а теперь наоборот. Чтобы переместиться вдвоем, личность, что в данный момент в тени, тоже должна в этом участвовать. Я это учел, и поэтому сейчас здесь. В общем, мы с Антоновым отъелись, отоспались, на его компе провели прикидочный расчет завершающего этапа полета, основываясь на имеющихся у нас данных. Просто для того, чтобы было с чем сравнивать ту программу, которую нам должна в двадцатом веке передать Земля. Да, на торможение со второй космической скорости до первой горючего в «Союзе Л4» не хватит. Однако тормозить можно и об атмосферу. То есть еще раз слегка скорректировать орбиту так, чтобы «Союз» прошел через самые верхние слои атмосферы Земли, сбросил лишнюю скорость, а при выходе снова включить движки для стабилизации на низкой околоземной орбите. И ждать там прилета обычного «Союза», на котором и мы с Антоновым, и образцы с гафнием будут доставлены на Землю. В этом и состоял резервный вариант. Он в общем-то был неплох, имеющегося на борту горючего для него хватало даже с небольшим запасом, вот только никто не мог точно сказать, сколь сильно нагреется лунный корабль при пролете через верхние слои атмосферы. Даже расчеты давали приличный разброс, а на практике такого вообще не проверялось. Когда мы вернулись, то, глянув на часы, убедились, что на борту лунного корабля за время нашего отсутствия прошло секунд восемнадцать-двадцать. С одной стороны, неплохо, когда Антонов только начинал шастать туда-сюда, у него на это уходило минут пятнадцать, а в самый первый раз и вообще сорок пять. С другой же – теперь у нас иногда получалось и за две-три секунды, так что сейчас переход туда-сюда получился сравнительно затянутым. Кроме того, наше самочувствие сразу довольно резко ухудшилось. – Да и наплевать, мы же не рекорды ставим, – отмахнулся Антонов. – Главное, что с телом тут ничего не случилось, но я, пожалуй, его все-таки слегка подлечу. А ты пока подумай о чем-нибудь возвышенном. Например, как нам тут не свариться в собственном соку, если вдруг корабль очень уж сильно разогреется. Может, заранее сюда перекинуть что-нибудь из двадцать первого века? В общем, шевели извилинами, а я начинаю шаманить. – Можешь возвращаться, я самое главное вроде поправил, – где-то через полчаса сообщил мне Антонов, – а остальное и так сойдет. Придумал что-нибудь? – Да. Нам в будущем надо купить сухого льда для глубокого охлаждения обычного, водяного. И несколько баллончиков с кислородом в аптеке. К моменту входа в атмосферу мы должны успеть переправить сюда пару брикетов переохлажденного льда и четыре баллончика – их, скорее всего, удастся транспортировать по два за один раз. Лед поможет от перегрева, а кислород – сам понимаешь, лишним не будет, хоть его и немного. – Лед растает, и здесь будет баня, причем в невесомости. – Аппаратура в герметичных корпусах, а нам с тобой все-таки лучше баня, чем духовка. – Ладно, уговорил. Меняемся, вон, Земля уже начала передачу. Обрати внимание, нам дают довольно широкий коридор входа. – Разберусь. «Нырок», то есть вход в верхние слои атмосферы, произошел над Индийским океаном, на высоте восемьдесят пять километров. Сначала исчезла уже успевшая надоесть невесомость, а потом начались перегрузки. Правда, не такие уж большие, порядка пяти «же». И чем дальше, тем жарче становилось в жилом отсеке. Если бы не лед, то не знаю, смог ли я бы это выдержать, не потеряв сознание. Скафандр, конечно, имел свою систему охлаждения, но она не очень-то помогала. А тут еще из-за стопроцентной влажности стекло шлема начало запотевать и снаружи, и изнутри. Снаружи я его кое-как ухитрялся протирать рукой, а изнутри оставалось надеяться только на систему внутренней вентиляции скафандра. В общем, что-то я видел – примерно как на автомобиле в дождь при неработающих щетках. Как и ожидалось, направленная антенна перестала работать почти сразу, но обе широкополосные – основная и резервная – держались. Впрочем, связи с Землей все равно не было, она должна была появиться только после выхода из «нырка».