— Вообще-то это моя шутка. Я всегда шутила, когда вы на День семьи, любви и верности в Муроме выступали, что под вами сцена провалится или крест на вас упадёт. Потому что ну нельзя же так богохульствовать. Вы и День любви и верности! Что курили организаторы? — Мои интервью, я полагаю, — он обаятельно улыбается, как будто перед ним журналисты. — И кто бы говорил? Не ты ли свою девичью спальню обставляла нашими с Зариной Аркадьевной совместными фотографиями? Не ты ли молилась на «святой союз» четы Тумановых? — И теперь вы будете использовать мои рассказы против меня же? — фыркает Сашка. — Пошли дальше, не стану я в храм заходить, судьбу испытывать. Потом в Интернете фотографии посмотрю, что там внутри. Смотрите, магазинчики какие-то… — Торговые ряды, — важно кивает Всеволод Алексеевич. — Там всякие сувениры продают. И пряники. — Хотите пряник? Улыбается, качает головой. — Не хочу. Но пойдём, посмотрим, что там интересного дают. Особым разнообразием магазины здесь не радуют: пряники и самовары, самовары и пряники. Иногда встречается пастила, платки и хохлома, затесавшаяся из соседних городов. — Ничего интересного, — фыркает Сашка. — Одни игрушки. — А тебе чего бы хотелось? — Ну как… Мы же в Туле! Где винтовки Мосина? Где Тульский-Токарев? Теперь фыркает Всеволод Алексеевич. — Да, а я, наивный, собирался тебе куколку купить. Смотри, какие нарядные! Он кивает на витрину с куклами в русских народных костюмах. Сашка кривится. — Ой, смотри, солдатики! — вдруг оживляется Всеволод Алексеевич. — А они из чего? Последняя фраза обращена к продавщице. — Есть из бронзы, есть из латуни, — женщина отрывается от смартфона и подходит к ним. — Вам какого именно показать? Сашка замечает, как в её глазах появляется узнавание. Но, к счастью, тётка адекватная, визжать от счастья и требовать автограф не спешит. Только улыбается шире. — Мне не показать, — Всеволод Алексеевич лезет во внутренний карман за очками. — Что их показывать, я и так вижу. Мне продать. — Какого? — Всех. Сколько их тут разных? Раз, два, три, четыре… Солдатиков оказывается двадцать три штуки. И ещё миниатюрная тачанка в придачу. Сумма на кассе выходит астрономическая, Сашка аж невольно сглатывает. Но у Всеволода Алексеевича такой счастливый вид! Он рассматривает солдатиков, расставляет их на прилавке, пока продавщица ищет упаковочную бумагу и пакет, и просто сияет. Что с ним? Сашка прекрасно знает, как равнодушен он к сувенирам. За годы на сцене ему подарили всё, что только можно. А что нельзя, то он сам себе купил. Он как-то рассказывал, что большую часть даров не забирал домой, даже в гостиницу не забирал. Всё оставалось в гримёрках, и коллектив растаскивал, если хотел. А тут солдатики… Ну симпатичные, конечно, тонкая работа, и всё-таки из драгметалла. У Сашки в детстве тоже солдатики были, пластмассовые и отлитые по одной форме. С этими не сравнить. Но не слишком ли большой мальчик, чтобы так радоваться безделушкам? Что он с ними делать собрался? В войнушку с Сашкой играть? В кровати, ага. Как Пётр Третий с Екатериной Второй. Спросить Сашка не решается даже когда они выходят из магазина. Ждёт, чтобы он сам заговорил. И он говорит. — В моём детстве игрушек почти не было. Ну какие игрушки, война шла. Потом война закончилась, но перед советской промышленностью задачи поважнее стояли, чем солдатики и машинки. Надо было настоящих солдатиков и их семьи одевать, обувать, обеспечивать элементарными ложками и кастрюлями. Да и денег лишних не водилось. У меня любимой игрушкой был половник. Алюминиевый половник, которым на нашей коммунальной кухне суп разливали. Я его на плечо клал, как ружьё, и с ним вышагивал, вроде как на параде. А солдатиков себе из палочек делал, из веточек. Только не реви! Он так резко переходит с воспоминаний на реальность, что Сашка не сразу понимает, что последняя фраза адресована ей. — Что? Да я даже не собиралась. — Точно? — он наклоняется, чтобы заглянуть ей в глаза. — Ну ладно! А то знаю я тебя! Стоит мне детство вспомнить, и слёзы ручьём. Начнёшь сейчас жалеть обездоленного малыша, с опозданием лет на семьдесят… пять. Сашка хихикает. Вообще-то он прав. Но конкретно сейчас она не успела проникнуться жалостью. — В детстве никакой трагедии по поводу игрушек не ощущалось, потому что их не было ни у кого. Все мои сверстники играли с чем придётся, и ущемлёнными мы себя не чувствовали. А вот когда мне исполнилось уже лет тридцать, я поехал в одну из первых зарубежных поездок, на гастроли, кажется, в Германию, ФРГ. И там в витрине магазина я увидел солдатиков. Примерно таких же, как мы сегодня купили, из металла, с мельчайшей детализацией. Только, понятно, немецкой армии. Стоили они каких-то баснословных денег, по-моему, я за три дня получал столько суточных, сколько один солдатик стоил. Конечно, я мог накопить хотя бы на одного, мы в зарубежных поездках всегда экономили на еде, только бы привезти что-то: концертную одежду, хорошую обувь, бельё жёнам. Но на таможне нас тщательно досматривали. И если бы советский певец привёз фигурки немецких солдат… Боюсь, меня бы неправильно поняли. Всеволод Алексеевич замолкает. Они уже вышли за территорию Кремля и теперь идут по набережной какой-то реки. Сашка попутно оглядывается в поисках кофейни или хотя бы лавочки, сокровищу давно следовало бы передохнуть, где-нибудь посидеть. Но пока ничего подходящего не наблюдается. — И? — Сашка замечает возникшую паузу. — Почему вы потом, после перестройки не купили солдатиков? — Да забыл как-то. На глаза не попадались. А сегодня вот попались. Ну правда же славные? Сашка кивает. Обалденные просто. Мечта всей жизни. Главное, что сокровище счастливо. А если ему для счастья нужны сцена, шведский стол средней паршивости и взвод латунных солдатиков, ну что ж… Значит, всё это у него должно быть. — Теперь надо тебе подарок купить, — вдруг сообщает он. — Мне купили, теперь тебе. Пошли искать, где тут винтовки продают. — А что, «Саша, ты же девочка» не будет? А как же куколки? — И куколку тебе купим. Будешь в неё из винтовки стрелять! * * * Они ещё с полчаса бродят по центру, и Сашка предлагает идти в гостиницу. Или даже вызвать такси. — Да какое такси? Наш отель за поворотом, — хмыкает Всеволод Алексеевич. — А что так? Нагулялась? Сашка кивает. Холодно, промозгло, не хватало только его простудить. К тому же она прекрасно видит, что он старается ради неё, её выгуливает. Ну ему-то что тут может быть интересно? Набережная с велодорожками? Киоск с пельменями и будочка с пирожками из печки? При том, что ему ни то, ни другое нельзя. Очередная кофейня с пряниками? Он показал ей улицу Металлистов, что-то даже вспомнил про тульских оружейников и про подвиг города во время войны. Надо полагать, восстановил в памяти какую-нибудь экскурсию, на которую его самого водили в очередной приезд. Но Сашка чувствует, что он уже мыслями на концерте, и ему не очень-то гуляется. И пару лишних часов до концерта он с гораздо большим удовольствием в кровати полежит, спортивный канал посмотрит. — Пообедать ещё надо, — замечает она. — В номер закажем или в ресторан пойдём? — Себе заказывай, Сашенька. Я же не ем перед концертом. Сашка подвисает. Они заходят в гостиницу, Всеволод Алексеевич вызывает лифт, невозмутимо шествует к их двери, открывает своей карточкой, распахивая дверь перед Сашкой. Потом с явным облегчением снимает ботинки и куртку и вытягивается на постели. — Если сделаешь мне чаёк, буду очень благодарен. Ты на концерте в зале хочешь сидеть или в кулисах? Сказать организаторам, чтобы нашли тебе место в партере? — А? Что? Простите, Всеволод Алексеевич, задумалась. Я в кулисах буду. Сейчас сделаю вам чай. Может быть, с салатиком? Или даже с бутербродиком? — Саша, я не ем перед концертом! Полный желудок давит на диафрагму, и петь становится сложнее в разы. Да и просто тяжело себя таскать по сцене, сытого. Для тебя это новость, что ли? Не новость. Вот только один нюанс. Он раньше не ел перед концертом. А после концерта кидался на еду. Этот момент даже в райдере прописывался, организаторы накрывали ужин точно к окончанию концерта. Только раньше у него и диабета не было. А сейчас, если он вовремя не поест, да потом ещё кучу сил на концерте потратит… То есть дозатор инсулина надо снимать. Но идея Сашке совершенно не нравится. Нельзя такие эксперименты над собой ставить, особенно сейчас. И что теперь делать? Напомнить про диабет? А то он не знает, ага. Рассказать про последствия? Добавить ему хорошего настроения перед концертом. Или правда снять дозатор и молиться, чтобы обошлось. Так не обойдётся, при большой нагрузке сахар всё равно начнёт падать, а то, что двухчасовой концерт для него большая нагрузка, даже сомнению не подлежит. — Всеволод Алексеевич, — осторожно начинает Сашка. — Но вы ведь в Верхних Елях не постились перед концертом. — Так там и не полноценный концерт был, — спокойно замечает он. — А так, маленькое выступление. — И перед съёмками… — А съёмки не считаются, там петь не нужно. М-да, нашла с кем поспорить. Ладно, попробуем по-другому. — Понятно, Всеволод Алексеевич. Больше вопросов нет. Сашка с самым нейтральным выражением лица переодевается, готовит и подаёт ему чай без каких-либо добавок и закусок, даже помогает найти нужный канал. Потом так же спокойно достаёт из шкафа гладильную доску, возится с утюгом незнакомой конструкции, раскладывает на доске его концертные брюки. — Да я бы сам, Сашенька, — подаёт голос сокровище. — Лежите отдыхайте. Научилась я уже стрелки делать. Правда научилась. Штук десять видеороликов на Ютубе посмотрела, а потом Туманов ещё лично мастер-класс проводил. И экзамен принимал. Хотя дома всё равно чаще он брюками занимается. — А мы можем посмотреть в волшебной говорилке, сколько билетов на сегодня продано? — вдруг нарушает он воцарившееся молчание. — Можем. Продано девятьсот семь билетов. Мест в зале тысяча сто. Молчание. Сашка невозмутимо отутюживает воротник рубашки. Потом поднимает на него глаза. — Что? Заранее посмотрела. Знала, что вы спросите. Свободные места на самых дальних рядах, на балконах. Считайте, что солд аут. — Что? — Аншлаг, говорю. Будет. Вас помнят, вас любят, вас ждали. Всё хорошо. Сашка вешает рубашку на вешалку, смотрит на часы. Скоро уже выезжать. Лезет в свою сумку, достаёт большую косметичку, которая лежала на самом дне. Собираясь на гастроли, Сашка искренне надеялась, что она не понадобится, и даже клала её так, чтобы не привлекать внимания Туманова. Но сейчас ей наоборот, внимание нужно привлечь. Она вытаскивает из косметички ампулы, одноразовые шприцы, жгут, пачку спиртовых салфеток. Всё это добро нарочито спокойно расставляет на столике, прекрасно понимая, что Туманов следит за её действиями. — Всеволод Алексеевич, а вы браслет свой дома оставили?