Сашка сразу вспоминает, как он получил сильнейший астматический приступ от запаха свежевыстиранного с тонной химии белья. — И придумать, где готовить еду, потому что мы вряд ли найдём гостиницу со шведским столом для диабетиков. Но всё возможно, при желании. Возили же мы в советские времена на гастроли и плитки, и кипятильники. Жена Рубинского полный арсенал кастрюлек возила, поварёшки всякие и сковородку. Однажды мой дорогой друг нечаянно уронил чемодан в аэропорту, он от удара раскрылся, а из него как посыплются кастрюли. Чудесное зрелище: Народный артист Советского союза бежит по международному терминалу, укатившуюся крышку догоняет. И что нам, красивым? Можем повторить. Сашка тихо злится. Ведь прав он по всем статьям. Он не может долго питаться в кафе и ресторанах, и даже доставки здорового питания не спасут, пробовали уже. Сахар обязательно поползёт вверх. Ей нужно для него готовить, а для этого необходима кухня. Плитка и кипятильник в гостиничном номере — это перебор. — Конечно, можно снять апартаменты с кухней, — невозмутимо продолжает Всеволод Алексеевич. — Мы с тобой люди не бедные. Но есть ещё один нюанс… Мне потребуется место для репетиций с моей командой. Оборудованное, как минимум, колонками и микрофоном. — Что-то я у вас дома студии звукозаписи не видела, — ворчит Сашка. — А телеканал не хочет репетиционное помещение предоставить? — Я не хочу репетировать в павильонах Мосфильма, — веско возражает Всеволод Алексеевич. — Где ни поесть, ни попить, ни, прошу прощения, пописать. Общий туалет для всей шоблы. И офисные стулья как воплощение максимального комфорта. Сашка мрачно на него смотрит. Справедливое возражение. Он в том возрасте, когда удобный туалет под боком имеет принципиальное значение, а не пить несколько часов, дабы не посещать заведение, для него смертельно опасно. Вот опять! Они ещё даже не улетели, а уже бесконечные ограничения, которых дома и не замечаешь. А сколько их будет! Нужны ему это шоу, Москва и Мосфильм! Но Сашка напоминает себе, что обещала не злиться, не портить ему и себе настроение. — Ясно, — вздыхает она. — Значит, селимся у вас на Арбате. Только, Всеволод Алексеевич, пожалуйста, сделайте так, чтобы к нам не являлся ваш гарем. У него изгибается бровь в немом вопросе. — Мне кажется, Нурай, явившаяся в прошлый раз в самый интересный момент, из твоей команды, а не из моей. — Спорное утверждение. Я просто боюсь, что за две недели мы имеем все шансы и Зарину встретить где-нибудь на кухне. У меня, конечно, крепкие нервы и богатое воображение, но всё равно я не представляю милую семейную сцену совместного приготовления для вас борща. С пампушками. — Когда я последний раз ел пампушки, мне интересно! — возмущается он. — Всё, Сашенька, я тебя понял. Я решу вопрос. И уходит в спальню, подбирать костюмы для поездки, ворча что-то насчёт того, как быстро даже самые милые создания превращаются в мегер. Сашка благоразумно прикидывается глухой и очень увлечённой новостями в своём телефоне. В Москву они прилетают накануне первого съёмочного дня. Сашка предлагала приехать пораньше, чтобы день отдохнул с дороги, отлежался дома. На что получила гневную отповедь, что если артисту требуются сутки на отдых, то пора ползти на кладбище, а не по съёмкам шастать. Комментировать она, конечно, не стала. Нет так нет. Её тоже не грела идея провести лишние несколько дней в белокаменной. В квартире на Арбате ничего не изменилось с их прошлого приезда, разве что пыли было намного больше, чем в тот раз. — Похоже, Нюрка начала филонить, — замечает Сашка, проводя пальцем по книжной полке в гостиной. — А она сюда больше не ездит, — спокойно сообщает Всеволод Алексеевич, усаживаясь на диван и шаря по столу в поисках пульта от телевизора. — Я вчера разговаривал с Зариной. Сказал, что собираюсь приехать, попросил не беспокоить. А она мне сообщила, что беспокоить и некому, Нурай отчалила в свою республику. Откуда она там? — Из Азербайджана, из Баку. Насовсем? — Я не уточнял. Моя дражайшая супруга и так была в тихом бешенстве. — Не так уж сложно найти другую уборщицу. Сашка раздумывает, где бы взять тряпку. На генеральную уборку у неё нет сил, но хотя бы пыль вытереть и полы освежить надо ради сокровища. Всеволод Алексеевич понимает ход её мыслей и протестующе поднимает руку: — Саша, не надо. Иди ко мне, отдохни. — Надо, Всеволод Алексеевич. Вы же знаете, что надо. И я не устала совершенно. — Я вижу, — хмыкает он. — Под глазами чёрные тени. Ты плохо переносишь перелёты? — Я плохо переношу перелёты в Москву, — фыркает Сашка, но послушно устраивается рядом с ним. Он удовлетворённо вздыхает и, наконец отыскав пульт, щёлкает кнопками. — Ну вот, заблокировано! Я хотел футбол посмотреть! — возмущается он, обнаруживая на экране издевательскую морду с закатанными глазами и высунутым языком рядом с подписью о блокировке. — Дайте сюда, — Сашка забирает пульт. — Вот тут есть кнопочка «информация», можно посмотреть номер вашего счёта, и с телефона на него кинуть денежку. Она щёлкает кнопками в телефоне и на пульте, реанимируя телевидение, и не замечает, что Всеволод Алексеевич наблюдает за ней с большим интересом. — Как у вас всё быстро. Туда нажал, сюда нажал, здесь нашёл. А я бы сначала искал очки, потом кнопку, потом думал, что делать. Сашка улавливает грустные нотки в его голосе, поднимает на него глаза. — Всеволод Алексеевич, вполне естественно, что я с гаджетами управляюсь быстрее. Не вижу поводов для расстройства. Я же не расстраиваюсь, что мне от природы достался голос, которым только в туалете «занято» кричать. — Преувеличиваешь, распеть можно любого, — философски замечает он. — Я не расстраиваюсь. Я думаю, как завтра успевать и в блокнот смотреть, и кнопку нажимать, пока песня длится. Очки не забыть ни в коем случае. А если там будет плохой свет или прожекторы в глаза, и очки не помогут. Блокноты маленькие, я в прошлом сезоне видел. Теперь уже Сашка странно на него косится. — Ещё раз и с самого начала, пожалуйста, Всеволод Алексеевич. Я явно что-то пропускаю. Зачем вам блокнот понадобился? Чёртиков рисовать? — Наивная ты девочка. Смотреть, к кому из участников надо повернуться. А если учесть, что объявляют имена уже после выступления, мне надо узнать нужного участника по песне. То есть сначала определить песню, потом найти её в блокноте, а потом повернуться. Ну или не повернуться. — А блокноты наставникам выдают редакторы передачи, — Сашка начинает догадываться. — И не для заметок или чёртиков. Там уже отмечено, к кому поворачиваться?! — Ну да, — он лучезарно улыбается. — Меня ещё на этапе телефонных переговоров предупредили. Я так думаю, наставники, которым подобная система не нравится, в проекте и не задерживаются. — Всеволод Алексеевич! Но это же… — Шоу-бизнес, Сашенька. Эфир на федеральном канале — само по себе огромное благо для начинающего артиста. Ещё и в прайм-тайм, в популярном шоу. А многократный эфир, то есть в поединках, в финале и так далее, можно считать полноценной раскруткой. Что, естественно, стоит денег. Сашка смотрит на своё седое сокровище, а видит артиста Туманова. Мэтра Туманова, старого матёрого волка отечественного шоу-бизнеса, для которого всё озвученное — абсолютная норма. Его ничего не смущает, его ничего не беспокоит, кроме технических проблем из-за зрения и скорости реакций. Прежняя Сашка бы возмутилась. Начала доказывать, что так нечестно, что теряется весь смысл шоу как битвы талантов, и тогда не надо даже участвовать в подобном безобразии. Сашку нынешнюю волнует только его благополучие. Он хочет поиграть в наставника? Отлично, Сашка должна ему помочь по мере сил. Сделать так, чтобы он получил удовольствие от игры. — А «ухо» нельзя вам настроить? — интересуется она. — Чтобы редактор вам в радионаушник подсказывал? — Палево, — усмехается Всеволод Алексеевич. — Заметят. Тогда такие наушники надо всем наставникам выдавать, даже хорошо зрячим и быстро соображающим. — Просто отдайте блокнот мне. А я сяду на первый ряд перед вами. Во-первых, этот сектор камеры практически не снимают. Во-вторых, не идиоты же они, смонтируют потом, как надо. Я буду вам подавать сигнал, когда жать на кнопку. Что вы смеётесь? — Ничего. Прям разведчики и шпионы. Алекс, Алекс, это Юстас. Сашка смотрит на него озадаченно. — Какой ещё Юстас? — Что?! Александра Николаевна! Ты ещё скажи, что не смотрела «Семнадцать мгновений весны»! — Не смотрела, — честно признаётся Сашка. — Что там для меня интересного? — Да действительно, я же там не снимался, — он закатывает глаза. — Так, к чёрту футбол. Сейчас будем заниматься твоим образованием. А ну-ка быстро включай «Семнадцать мгновений». Можешь сделать так, чтобы Интернет в телевизоре показывал? — Всё я могу, — ворчит Сашка и снова тянется за пультом. Кино про разведчиков ей не очень-то интересно, но если вместе с ним, с его бесценными комментариями, да лёжа на его мягком плече… Можно и про разведчиков. А про «Ты — звезда» со странными правилами, и про то, что они будут делать с набранной по блату командой, она подумает завтра. Или вообще никогда. Всеволод Алексеевич пусть думает, а она будет подавать патроны. Как обычно. * * * Предыдущий опыт подсказывал, что придётся подскакивать ни свет ни заря и мчаться на Мосфильм, где должны были проходить съёмки. А до того надо чем-то сокровище покормить с утра пораньше, нарядить, да и себя в порядок привести. Она окажется хоть и не в кадре, но точно в центре внимания. Однако, когда Сашка открывает глаза, комната уже залита солнцем. Всеволод Алексеевич безмятежно дрыхнет, раскинувшись на кровати. Сашка хватается за телефон, сначала за свой, потом, перегнувшись через сокровище, за его. — Всеволод Алексеевич! Всеволод Алексеевич, вы что, забыли будильник поставить? Накануне она заснула на диване, у него на плече. Потом кое-как добрались до спальни, и Сашка провалилась в сон, понадеявшись, что он поставит будильник. Даже не спросила, во сколько подъём планировался. Но явно же не в десять утра! — Ну и что за кипиш? — недовольно ворчит он, приоткрывая один глаз. — Сколько времени? — Без пяти десять! — Можешь спать дальше. Машина приедет в двенадцать, ехать тут полчаса максимум. — Разве съёмки не с утра? — вид у Сашки весьма озадаченный. — У нас — нет, — Всеволод Алексеевич зевает и садится в постели. — Ну вот, такой хороший сон снился. С утра репетиция с массовкой, с участниками, с оркестром. А мы приходим на всё готовое. Какой смысл там лишние два-три часа торчать? И потом, на утренние часы никто в здравом уме съёмки не назначает. Ты представь себе эту красоту в кадре! Всеволод Алексеевич проводит рукой по лицу и указательными пальцами подтягивает веки к вискам, пытаясь изобразить экспресс-омоложение. Сашка хихикает. Он заспанный, растрёпанный: подстричься до новости о съёмках не успел, а потом не захотел, мол, слишком коротко — ещё хуже будет, и так три волосины осталось, а теперь волосы отросли и рассыпаются в разные стороны. — Гримёры же есть, — замечает Сашка, выбираясь из постели. — Возможности грима не беспредельны, мы же не в Голливуде. Так что морда в любом случае должна отвисеться. Сделаешь чаёк с бутербродиками? Сашка снова хихикает. Как-то ей подозрительно весело сегодня, сама себе удивляется. Кивает и идёт на кухню. На его с Зариной, между прочим, кухню. Но теперь, во второй приезд, она куда меньше смущается. То есть не смущается совсем. Даже некую ностальгию испытала, увидев снова кровать, где всё случилось в первый раз. И вообще здесь всё осталось таким же, как в их прошлый приезд. Даже косметичка с бритвенными принадлежностями, забытая Всеволодом Алексеевичем, лежит там, где он её оставил — на раковине в ванной комнате. Сашка возится на кухне, кипятит чайник, режет на бутерброды домашнюю буженину. И буженину, и хлеб, тоже домашний, и даже заварку и сироп стевии, который она добавляет ему в чай вместо сахара, Сашка предусмотрительно прихватила из Прибрежного. Чтобы не бегать в первый же день по магазинам. И, пока распаковывала свёртки, пока готовила бутерброды, вспоминала рассказы Тонечки о его гастрольной жизни. Как он требовал, чтобы в Москве покупали его любимую колбасу и везли с собой. Сашка уже не помнила, было это до его диабета, или он просто не заморачивался по поводу содержащегося в колбасе сахара. Но московскую колбаску предпочитал всей прочей, требовал бутерброды с ней в каждом городе. Не учитывая, что походных холодильников у Тони не было, и на третий день гастролей московскую колбаску не хотели брать даже беспризорные тюменские тузики. А Тоня исправно бегала в магазин, покупала точно такую же колбасу, которая продавалась нынче везде, и тащила застрявшему в Советском союзе москвичу, свято уверенному, что за пределами белокаменной по-прежнему голод и дефицит. Завтракают в гостиной, неспешно, под бормотание телевизора. Всеволод Алексеевич с таким неподдельным интересом пялится в экран, как будто там не тупое шоу для домохозяек идёт, а футбольный матч чемпионата мира. Сашка просто сидит рядом, цедит чай и листает ленту в телефоне. Вместе им и молчать неплохо. В половине двенадцатого Туманов неохотно поднимается с дивана.