— Ещё раз, пожалуйста. Клава, держись поближе ко Всеволоду Алексеевичу, ты всё время вне кадра. Господа блогеры, вы все танцуете возле Туманова, а он как бы передаёт вам эстафету, это понятно? А, блогеры. Потрясающе. Вот почему Сашка никого из них не знает. А они, похоже, не знают, кто тут Туманов. Просто по внешности догадались, что им надо тусить вокруг того старого дядечки. — И поём, друзья мои, поём, — доносится голос режиссёра. — У вас текст песни идёт на телемониторе. Читать-то все умеют, я надеюсь? — Они читать умеют, у них текст на ноты не накладывается, — фыркает Сашка. — Какие ноты? Кто тут такие слова-то знает? — раздаётся в ответ. Сашка поворачивает голову. В кресле рядом с ней сидит очень знакомая тётка. Глаза как угольки, и взгляд такой же острый и ехидный, как у самой Сашки. Как сейчас бы сказали, краш её детства. Сапфира. — Ой, Сапфира Михайловна, — невольно произносит Сашка. — Не ожидала… А почему… — Потому что наотрез отказалась с детским садом выступать. Если Севушке нравится, пусть один за «поколение легенд» отдувается. — Да не то, чтобы ему нравится. По-моему, он в шоке, — хмыкает Сашка. — Но теперь уже не отступит. — Всегда таким был, — кивает Сапфира. — Упёртым, но безотказным. То в тайгу какую-нибудь согласится с концертами ехать и поёт там среди палаток до усрачки, то подпишется на пятьдесят концертов в месяц по комсомольской линии. Здоровый был, чертяка, хоть паши на нём. Ну Росконцерт и пахал как мог. Да все мы были здоровые, весёлые, сейчас даже не верится. А теперь вон, Сева хромает, у меня спина болит. Диск межпозвонковый стёрся, понимаешь? И сделать ничего нельзя. — Понимаю, — кивает Сашка, и от доверительности Сапфиры становится как-то теплей на душе. — Сделать-то можно, два позвонка соединяют, остатки диска убирают, и болеть перестаёт. — Но нужна операция под наркозом, несколько часов. А лет нам уже столько, что… — Что риск неоправданный, — кивает Сашка. — Особенно, если есть сопутствующие заболевания. — Например, диабет. — И у вас тоже? — А у кого ещё? Ах, да, Севушка же. Он мне говорил. Ты же Саша? У Сашки глаза на лоб лезут. Ещё бы такие люди, как Сапфира Михайловна, запоминали каких-то там чужих девочек-поклонниц и чужие болячки? Туманов, например, точно не запомнил бы детали чьей-то жизни, кроме своей. — Он про тебя рассказывал. Вот сейчас, пока за кулисами стояли. Глаза уже не на лбу, а где-то в районе затылка. Сашка вышла в зал за пять минут до начала репетиции. А он, оказывается, уже Сапфиру встретил и все новости ей изложил. За те пять лет, что они не виделись. — На последнем припеве спускаемся в зал, — командует режиссёр. — Лестница перед вами. Всеволод Алексеевич, вы проходите через зал под фанфары «Песни года» и объявление ведущих, блогеры выстраиваются перед сценой и аплодируют. — А без лестницы никак? — шипит Сашка. — Нашли самого молодого. Тут темно, как в заднице, сейчас оступится и… — Да бог с тобой, детка. Это же сцена, Севушка в свой родной стихии. Посмотри, он даже не хромает. А за кулисами хромал. Сцена лечит любые болячки. Сашка косится на Сапфиру, тяжко вздыхает, но замолкает. Не рассказывать же, как однажды на съёмках он едва не свалился с вашей волшебно-святой сцены. — Вот, посмотри, как вальяжно он идёт! С каким чувством собственного достоинства, — ухмыляется Сапфира. — А я помню нашу первую «Песню года». Знаешь, как он волновался за кулисами? Как радовался, что его пригласили. По-моему, даже текст песни забыл от волнения, ему дирижёр подсказывал. Тогда ведь с настоящим оркестром выступали, живьём. Не как сейчас, когда оркестра или нет, или он делает вид, что играет, чужой фанере подыгрывает. Не помню, что пел Севушка. Я пела «Лебедей», у меня ещё платье такое было, белое с летящими рукавами, и ободок красный в волосах. А у Севы пиджак тёмно-бордовый, вельветовый. Где-то по большому блату достал, в «Берёзке», что ли. Очень его берёг, только на ответственные концерты надевал. — Так он бордовый был? — удивляется Сашка. — А я думала, чёрный. Я же только записи видела, чёрно-белые. — Бордовый. И бабочка бордовая. Такой был красивый мальчик, — мечтательно вздыхает Сапфира. И Сашка вдруг понимает, что они знают друг друга целую жизнь. Сапфира помнит Туманова стройным мальчиком, который волновался перед выступлением и боялся испортить дорогой пиджак. А теперь видит его прихрамывающим стариком, у которого разных пиджаков завались, кому они теперь нужны, пиджаки-то. А он, наверное, помнит Сапфиру тоненькой девочкой в летящем белом платье, поющей «Лебедей». И Сашку завораживает сама мысль, что можно полвека прошагать бок о бок. Они не друзья, нет, и, если Сашка правильно помнит, совместных фотографий с Сапфирой крайне мало, она изредка бывала на его концертах, он изредка на её. Но всё равно встречались на съёмках, на фестивалях, и вот в итоге встретились на «Песне года», две легенды, два уцелевших динозавра в толпе юных дарований. И у них есть огромное общее прошлое и целый ворох воспоминаний. — Он даже пытался за мной ухаживать, — вдруг сообщает Сапфира. — Не подумай, ничего такого. Он всем артисткам знаки внимания оказывал, без намёка на продолжение. Такой смешной, такой трогательный был. Мы на совместные гастроли поехали, то ли на Кубань, то ли на Дон, не помню уже. И он мне после концерта цветы приносил в номер. Как будто у меня своих мало. Ужинать в ресторан водил. А в какой-то гостинице оказалось, что в моём номере отопление не работает, что-то там с трубами. Причём поняла я это ночью, проснувшись в лютой холодине. Что делать, кому жаловаться? Пошла к администратору, а она говорит, что свободных номеров нет, и сделать ничего нельзя. Злая иду обратно, а в коридоре Сева, он только возвращался в свой номер с какой-то гулянки. То ли друзья у него в том городе были, то ли поклонницы, поди его разбери. Ты чего, говорит. Ну я рассказываю ему про отопление. И он, ни секунды не сомневаясь, предлагает номерами поменяться. С ума, говорю, сошёл. Ты ещё бронхит свой не долечил, опять простудишься. Сашка слушает рассказ Сапфиры, не забывая наблюдать, как сокровище репетирует финальную песню. Вполне ловко у него получилось со сцены спуститься, и зал он успешно пересёк под рассказ ведущей о том, какой он легендарный и как его любят и ценят. С непробиваемым покерфейсом. Знает он прекрасно, как его «любят», первый раз за столько лет вспомнили. — А он упёрся. В итоге ночевал в моём номере, а я — в его. Джентльмен был. Да и остался. Сейчас таких не делают. Сашка кивает, мысленно соглашаясь. Таких больше не делают. — Спасибо, Всеволод Алексеевич и все молодые артисты! Ваша репетиция окончена. — А сольные номера? — зычно уточняет Туманов в микрофон откуда-то из глубины зала. — Зачем? — удивляется режиссёр. — Что вам-то репетировать? Вышли, спели. В вашем профессионализме никто не сомневается. Сашка хмыкает, Сапфира тоже ухмыляется. Туманов подходит к ним. — О, девочки, вы уже подружились? Сонечка, ты тоже отстрелялась? Тогда приглашаю всех к себе в гримёрку на чай с бутербродами. — У меня диабет, — напоминает Сапфира, у которой, оказывается, есть человеческое имя. — У меня тоже. Но у нас тут свой доктор. — Ручной, ага, — не удерживается от шпильки Сашка. — Я бы не сказал, — Туманов качает головой. — В меру дикий. Пойдёмте, пойдёмте скорее. А то сейчас юное поколение набежит с нами, такими легендарными, фотографироваться, а они все без прививок. Но Сапфира отрицательно качает головой. — Прости, Севушка, нет времени. Я в самом начале выступаю, уже надо одеваться, гримироваться. — Тогда как отстреляешься — заходи! — Я уеду сразу, Сева. Ты на календарь когда смотрел? Корпоративы каждый день. Сегодня то ли в «Сафисе», то ли в «Пушкине», я уже даже не помню. Завтра вообще в Подмосковье. Всеволод Алексеевич кивает, дежурно целует Сапфиру, приобнимая на прощание, и Сашке видно, что его губы даже не коснулись её щеки. Поцелуй получился таким же ненастоящим, как декорации «Песни года», и как дружба между артистами, которую Сашка себе придумала. * * * Всеволоду Алексеевичу не надо ни долго одеваться, ни долго краситься. У него максимально простой наряд: рубашка, брюки, пиджак. Туфли он поменяет в последнюю очередь, сразу перед выходом на сцену. От услуг местных визажистов сам отказался наотрез. «Сашенька, ты меня сзади уложишь?». И Сашка укладывает седые волосы с помощью воска без отдушки, который привезла с собой. А он быстро подкрашивает брови и каким-то мудрёным полупрозрачным карандашом промазывает подглазья. С пяти шагов и правда кажется, что морщин вокруг глаз стало меньше. — Всё, хватит с них, — ворчит Туманов, застёгивая косметичку. — Сколько у нас до выхода? — Полчаса. Сделать вам чаю? — Сделай, Сашенька. И включи мне тут футбол, пожалуйста. Сейчас «Динамо» с «Зенитом» играть будут, хоть начало посмотрю. Он протягивает Сашке телефон. В планшете сам включать умеет, у него там ярлычки всех спортивных каналов выведены на экран. Но планшет с собой никто не брал, а в телефоне картинки мелковаты. — Футбол? Вы серьёзно? Сашка машинально открывает ему нужное приложение, запускает трансляцию и ставит телефон боком, прислонив к лишнему стакану. И с удивлением наблюдает, как Туманов тут же утыкается в экранчик. Сидит при полном параде, в бабочке, накрашенный, пьёт чай, жуёт бутерброд с колбасой, пользуясь моментом и отсутствием здоровой еды, и смотрит футбол. За кулисами «Песни года». За полчаса до выхода на сцену. — Очки надо было взять, — отмечает с сожалением Туманов. — А лучше бы планшет. Как-то я и не подумал. — Я вот тоже не подумала, что вам всё это настолько неинтересно, — бормочет Сашка. — А зачем мы тогда поехали? — Выступление мне интересно. А до него что прикажешь делать? Ну могу выйти в коридор, потусоваться с молодыми коллегами. Большинство из которых даже не знает, как меня зовут. А я не знаю, как зовут их, и не особо хочу узнавать. — Ну да, жалко, что Сапфира уехала, — соглашается Сашка. — Вам с ней хоть было о чём поговорить. — Да не особо, — хмыкает Туманов. — Мы никогда близко не дружили. «Ага, только встречались и ты, сокровище, явно пытался затащить её в койку. Триста лет тому назад», — думает Сашка, но от комментария воздерживается. — Ой, ты смотри, он пенальти назначил! Да не было толчка, ну подумаешь, плеча коснулся! Ну откуда пенальти? Нет, ну что это такое! А можно мне ещё бутерброд, Сашенька? Что-то так есть хочется. Спасибо. Так вот, детонька, Сапфира абсолютно правильно поступила. На правах легенды выбила себе выход в начале концерта, отстрелялась и поехала зарабатывать деньги на корпоративах. Если б у меня были корпоративы, я бы сделал точно так же. А не соглашался бы выходить в финальной песне и, соответственно, ждать финала весь концерт. Своё время надо беречь. Тем более, чай у них гадкий, а интернет плохой. У него зависла трансляция, и Сашка забирает телефон, чтобы переключиться с вайфая на мобильный интернет. — Вот так лучше будет, смотрите. Да, Всеволод Алексеевич… Мне почему-то казалось, что «Песня года» — это тусовка. Общение артистов за кулисами, обмен новостями, застолья. — В советское время так и было, — кивает он с набитым ртом. — И даже в девяностые было, хотя состав артистов сильно поменялся. А сейчас артистов-то почти не осталось, Саша. Теперь либо звёзды, либо медиа-персоны. Какими новостями мне с ними обмениваться? — Тук-тук-тук, к вам можно? — раздаётся преувеличенно весёлый женский голос. И дверь тут же открывается. На пороге дама лет пятидесяти, ухоженная, в меховой жилетке, обтягивающих брюках и кепке, кокетливо сдвинутой на бок. Улыбается голливудской улыбкой и держит прямо перед собой телефон — снимает. Сашка подаётся вперёд, намереваясь прекратить съёмку. Ещё им тут журналистов не хватало. И что снимать? Как Туманов жуёт? — Анечка! — восторженно восклицает Туманов и привстаёт. — Сколько лет! Ты всё так же прекрасна! Сашка возвращается на своё место. «Анечка»? Ну ладно. В искренность его восторга она не поверила, но хотя бы понятно, что Анечка не журналист, которого надо выгонять из гримёрки. — А мы продолжаем репортаж из закулисья самого главного музыкального фестиваля, нашей любимой «Песни года», — тараторит дама. — И сейчас мы в гримёрке самого Всеволода Туманова! Севушка, что ты можешь сказать нашим подписчикам?