Он стал поглаживать ее бедро. Манон крепко схватила его за запястье: – Во что ты играешь? Даже не пытайся! – Ты не можешь знать, что я ощущаю. Это… хуже, чем гангрена. Эта потребность… обладать женской плотью. Знаешь, я думаю, что мне оставалось совсем немного, и я бы оказался по ту сторону добра и зла. На темной стороне… Он высвободил руку, положил ей на затылок и притянул Манон к себе. – Граница такая хрупкая. Я так хорошо понимаю тех мерзавцев, которых сам преследую… Иногда я чувствую, что мы так с ними близки… – Оставь меня! В ее дрожащем голосе прозвучал страх. Она наедине с одержимым, который однажды уже пытался изнасиловать ее. Ей казалось, это было вчера. Все начиналось сначала. В Тюрене просыпалось чудовище. Осознавая это, он все больше мрачнел. Он даже не успел среагировать, как Манон локтем ударила его прямо в лицо и схватилась за ручку двери. Все ее чувства сконцентрировались на одной цели: побег. Внезапно ее ладонь замерла на ручке. На руках проступили вены, глаза закатились, а мышцы судорожно напряглись. Яркий голубой свет. Потрескивание электрических разрядов. Она хотела закричать. Но из ее губ не вырвалось ни звука. Несмотря на все усилия, она внезапно почувствовала, что не способна шевельнуть даже мизинцем. Кончик языка высунулся изо рта между верхними и нижними зубами. Невозможно втянуть его обратно. Парализована. Но в сознании. Снова чернота, отчужденность. – Последний электрошокер «Taser», – шепнул Тюрен, вытирая текущую из носа кровь. – Пятьдесят тысяч вольт и парализация на добрых пятнадцать минут. Ни следов, ни физических последствий. Неплохая игрушка, верно? Возле грузовиков никакого движения. Ни света, ни звука, ничего. Он вышел, появился с пассажирской стороны и уложил Манон на заднее сиденье. – Ты сделала мне больно, грязная шлюха. Ты действительно сделала мне больно! Он достал из бардачка аптечку и заклеил разбитый нос пластырем. Затем вернулся, лег на Манон, запер дверцы и стянул с нее свитер, предварительно засунув свой язык в ее неподвижный рот. Манон не смогла даже закрыть глаза. – Я не буду в тебя входить, – шепнул он, облизывая мочку ее уха, – я только положу член между твоими грудями. Излиться на тебя… Он медленно стал расстегивать ширинку, словно палач, готовящий свой инструмент. – Потом я одену тебя, посажу вперед и преспокойно уеду отсюда. И ты ни о чем не вспомнишь. По щеке Манон потекла слеза и исчезла на сиденье. Ткань впитала влагу, словно ее никогда не существовало. А скоро ничего и не будет существовать. Тюрен овладеет ее плотью, поглотит эту потаенную часть души, которую берегут до самой смерти, а если она гибнет, то может погубить и самого человека. Горькое определение насилия. Две минуты, в течение которых Манон осознавала каждое движение, каждое прикосновение. Она забудет, конечно, но ничто не сможет помешать существованию этого происходящего сейчас ада. – Теперь я знаю, где ты живешь, и у меня есть повод приходить к тебе так часто, как я пожелаю. Профессор. Какой фантастический поворот судьбы… Он снял с нее рубашку, брюки, расстегнул лифчик и стянул его зубами. Он гладил ее груди, потом положил на них свое горящее лицо и принялся облизывать соски. Затем его язык медленно коснулся ее шрамов. – Ты никогда не хотела меня, крошка… Тебе всегда было на меня плевать. Но с сегодняшнего дня ты будешь самым совершенным предметом моих сексуальных утех. Дорóгой к моему выздоровлению. 31 Однообразие тьмы до тех пор, пока перед их глазами не появился Базель. Часы на приборной доске показывали всего семь утра, но длинные прямые бульвары уже были запружены транспортом. Швейцария просыпалась под облачным небом. Очень скоро высотные здания предместий и придорожные офисы автомобильных салонов уступили место строениям другой эпохи. В излучине Рейна, делящего город надвое, расположился средневековый квартал со своими церквами, тесными улочками и роскошными магазинами. Авторитетные марки в витринах – «Брайтлинг», «Булгари», «Картье», «Шопар» – напоминали о том, что каждую весну в Базеле проводится международный ювелирно-часовой салон. Тюрен припарковался у реки – навигатор показал, что мост, по которому нужно проехать, ремонтируется. Манон вытащила из багажника рюкзак, и они сели на паром, идущий до Малого Базеля. Через несколько минут они уже шли пешком к холму, на котором возвышался собор. Манон сожалела, что никогда прежде не бывала в этом городе, как, впрочем, и вообще в Швейцарии. Занятия математикой, коллоквиумы, рабочие группы по системам дифференциальных уравнений скорей заносили ее в Америку или в Англию. В старом городе камни еще хранили отзвуки звяканья шпаг, долгих выступлений Ницше или Буркхардта, стука посоха принца-епископа. Не замедляя шаг, Манон с удовольствием разглядывала фасады, очертания которых тотчас улетучивались из ее головы, с легкостью сновидений. Как бы она хотела погулять здесь до своего «несчастного случая»… – Это здесь, – сказала она, в сотый раз перечитав свои заметки. – Мюнстерплац. Тюрен прикоснулся к ушибленному носу. Однако здорово эта девчонка ему вмазала. – Судя по плану, внутренний двор с галереей находится позади монастыря, – пробурчал он. – Пойдем быстрее, скоро польет. Невероятно, но можно подумать, что эта чертова гроза нас преследует! Манон держала перед собой свой листок формата А4 и время от времени делала фотографии при помощи органайзера. Она взглянула на пластырь на носу Тюрена. Потом на его перевязанную руку. И быстро, так что он даже не успел этого заметить, сфотографировала лейтенанта. По мере того как они приближались к цели, ее сердце все сильнее билось в груди. Когда они обходили здание слева, у нее вдруг вспотели ладони. Что происходит? Почему ее тело подает эти тревожные сигналы? Манон вдруг забеспокоилась и стала озираться. А что, если ей на глаза попался человек, с которым она уже встречалась? – Что с тобой? – спросил Тюрен. – Ты кого-то ищешь? – Нет… Полицейский остановился, потом обернулся. Мимо взад и вперед, опустив голову, сновали прохожие. Казалось, никто не подозревает о присутствии двух французов. Ведь они так поспешно выехали из Лилля. Как могло быть, чтобы… Позади собора, со смотровой террасы Пфальц, вдали виднелись первые склоны Вогезов, внизу протекал Рейн. Даже под тяжелым грозовым небом красота природы казалась ослепительной. Манон щелкнула фотоаппаратом своего органайзера. Бесполезное изображение, которое смешается с тысячами других. Тюрен смотрел на нее. Эта эскапада бок о бок с предметом его самых острых вожделений доставляла ему удовольствие. Он чувствовал себя так, будто вернулся на четыре года назад. Они могли бы составить прекрасную пару, отправляться за город по выходным, как любовники, получать удовольствие от роскошных отелей и швейцарского и немецкого пива. Почему же она постоянно отвергала его? А ведь именно он, пренебрегая сном, дни и ночи преследовал убийцу ее сестры! Эта дрянь никогда не желала с ним спать. И этот отказ дорого ей обойдется. Неутолимая жажда плоти клокотала в нем. В машине он мог бы пойти дальше. Продолжать до самого утра. Исследовать все тайные письмена на этом теле. Он раздел Манон, прикасался к ней, обладал ею, но она об этом даже не помнит. Его власть над ней была полной. Но надо было поторапливаться. Не слишком задерживаться, не привлекать внимания. Осторожность, шантаж, хладнокровие, связи всегда позволяли ему избегать проблем. Они обошли здание. Массивные дубовые двери были открыты, словно приглашая на службу. Лысый и коренастый ризничий сидел за конторкой слева от входа. Подняв голову, он мельком глянул на них и вновь погрузился в чтение. Манон застегнула воротник кожаного пальто. Ее насквозь пронизал холод, веявший от тяжелого тесаного камня. Под высоченными сводами гудел сырой ледяной ветер. Мерное, тревожное дыхание преисподней. Она медленно двинулась к крытой галерее. В боковых нефах рядами тянулись надгробия знаменитых семейств Базеля. От этой неподвижности, от этих гигантских плит веяло чем-то духовным. И зловещим. Тюрен был рядом. Он прошел мимо могилы Эразма Роттердамского, даже не заметив ее. Краем глаза он следил за Манон. Его внимание привлек легкий звук шагов за спиной. Насторожившись, он резко обернулся. Никого, только колонны, темные нефы… В десяти метрах от него Манон гладила рукой истертые камни. Огоньки свечей плясали у нее в глазах, приоткрытый рот, казалось, поглощал каждое их колебание, словно ее присутствие здесь решит все. Что она чувствовала? – Что-то нашла? – бросил он, потихоньку вытаскивая из кармана маленький инструмент. – Нет еще, – ответила она. – Нет еще. Она свернула в нишу в стене и исчезла. Тюрен медленно пошел дальше, глядя в круглое зеркальце своего приспособления. У подножия третьей колонны позади себя он заметил носок ботинка. За ним кто-то шел. Как их могли выследить? Профессор… Неужели он поджидал их, притаившись где-то глубоко внутри этого города? Спрятавшись за массивную колонну, Тюрен вытащил свое табельное оружие. – Нашла! – крикнула Манон. – Эпитафия Бернулли! – Иду, – ответил Тюрен, стараясь, чтобы его голос звучал естественно. – Просто надо кое-что проверить… Он переместился влево, спокойно направился к боковой лестнице, взбежал по ней и скрылся справа. Спустя несколько мгновений чей-то сгорбленный силуэт тихо вскарабкался по каменным ступеням.