Целует жарче, подается вперед со стоном, сладким таким, мучительным, от которого все внутри вибрирует в предвкушении того, что будет. Обязательно будет. Прямо сейчас будет! Торопясь, задираю форменную юбку на талию, провожу пальцами по белью… И все внутри ликует. Мокрая же. Хочет. Бля-а-адь… Разорву ее сейчас! Точно разорву! Только… Скольжу ладонями выше, жадно обхватывая самые охеренные в мире титьки, едва помещающиеся в ладонь, тяжелые, полновесные… И на это надо посмотреть! Срочно! Дергаю форменную блузу, едва не срывая пуговицы, и Захарова перехватывает мои ладони: — Подожди… Подожди… Я сама, сама… И действительно быстро расстегивает кнопки на груди, распахивает полы рубашки… И у меня захватывает дух. Потому что, упакованная в простенькое гладкое белье, ее грудь невозможно, нереально хороша! Словно два холма сладчайшей, белейшей, пышнейшей сахарной ваты… Ох, я их сейчас оближу! И облизываю, и сжимаю, и глажу, рыча от возбуждения и кайфа. Моё, моё, всё моё, блять! Никому не отдам! Никому! Кладу ладони на задницу Захаровой, подкидываю вверх, заставляя обнять себя ногами, чтоб удобней было. В кабинете оперов дивана нет, только два стола и стулья, на которые опасно для жизни садиться. И уж сексом точно нельзя заниматься на них, неоднократно проверено и даже не мною. Так что лучше у двери. Стоя. Ничего, мы не гордые. Тут начнем, дома продолжим. Потеряв раз и навсегда тормоза по отношению к Захаровой, я понимаю, что теперь хер с нее слезу, пока не наиграюсь, пока полностью не вымещу на ней весь свой дичайший полугодовой недотрах, состояние перманентного стояка в ее сторону и свои дикие мысли на эту тему. А! Еще гребанные потные сны, утерянную окончательно честь офицера и положенный полноценный хер на свое мужское слово не трогать эту дрянь ни при каких обстоятельствах. За все проебанное достоинство мне необходима теперь компенсация. Качественная, мать ее. И потому Захарова попала. Она, кажется, и сама понимает, насколько попала, особенно, когда видит, как я, чуть придерживая ее за задницу одной рукой, второй расстегиваю ширинку и выпускаю на волю звенящий от напряга член. Глаза Захаровой в этот момент широко распахиваются, губки тоже, вызывая во мне дичайшее желание поменять позу и выебать ее в рот. Очень хочется. Но потом, всё потом. Оставлю этот приятный процесс на другое время. А пока что слишком прет от желания ее выебать. Просто и незатейливо. — Послушай, Вов… — облизнувшись, начинает она внезапно лихорадочно шептать, чуть-чуть упирая пальцы мне в плечи, не отталкивая, просто притормаживая, — я… И вот сто процентов, нихера хорошего мне сейчас не светит услышать! Потому что эта дрянь, походу, решила меня продинамить! Чего-то подобного я и ожидал. Не может все быть гладко! Это Захарова же! И, понимая, что, если она скажет “нет”, то мне все же придется тормозить, чтоб не опускаться до уровня животного уже окончательно, я изо всех сил мешаю ей. То есть торопливо вжираюсь в раскрытый для разговора рот губами и одновременно, чуть отогнув нихера не мешающие трусы, мягко, но неотвратимо насаживаю Захарову на себя. Мне настолько сейчас хочется словить кайф от ее влажной доступности, что ощущение, будто дело идет туговато, остается где-то на задворках сознания. На первое место выходит ослепительное наслаждение от того, как сильно, как клево сжимает она меня внутри! Правильно очень! До звезд перед глазами! И на фоне этого фейреверка кажется странной реакция Захаровой, которая взизгивает мне в рот, жестко прикусывает губу, до крови, и выгибается, упираясь затылком в дверь и зажмуриваясь до слез. Несмотря на офигенное удовольствие от того, какая она внутри горячая и тесная, замираю, торможу себя, смотрю ей в лицо, не понимая, что происходит. Больно ей, что ли? Нет, я парень не маленький, но не до такой же степени. Она же не… Да не… Смотрю внимательней в искаженное болью лицо, и спина потом холодным покрывается. Да нет… Ну нет! Нет! — Захарова, блять… — тоном убийцы хриплю я, — только не говори, что ты целка! Она открывает глаза, смотрит на меня уже вполне осмысленно и мягко облизывает испачканную в моей крови губу. И улыбается, сучка! — Нет, — улыбается эта убийца мелкая, и, не успеваю я выдохнуть от облегчения, продолжает, — теперь нет… Бля-а-а-адь… — Захарова… — рычу я и дергаюсь, понимая, что надо выйти из нее, что херня происходит. И, какой бы я не был мудачина, но нельзя так в первый раз с девочкой… Я же ее порвал там, наверно… Но Захарова, уже придя в себя окончательно, не отпускает, только сильней стискивает ноги на моей талии и прижимается крепче: — Не будь дураком, гражданин начальник… — шепчет она и затем мягко двигает бедрами, насаживаясь полностью. Добивая меня. — Захарова, мать твою… — пораженно хриплю я, сдаваясь на милость победительницы. Она меня реально переиграла сейчас. Победила. Добилась своего. Но, блять, посмотрим, кто будет смеяться последним! Злобно кусаю Захарову в подставленную шею, стискиваю так, чтоб вздохнуть не могла… И срываюсь в дикий, сумасшедший трах, сейчас многократно усиленный моей яростью, переплавившейся с похотью и неудовлетворенным желанием. Понятное дело, что так нельзя, особенно в первый раз, но сучка Захарова сама виновата! Я пытался! Я честно пытался! Так! Долго! Пытался! Она! Сама! Виновата! Дря-а-ань… — Да, да-да-да-да… — стонет она, сжимая меня бедрами, словно тисками, выгибась, подаваясь теснее, подмахивая даже чуть-чуть! И позволяя мне окончательно свихнуться. Я уже не помню ничего: ни где мы с ней находимся, ни сколько неподалеку от нас коллег, ни какие тонкие двери в конторе. Мне сейчас отчаянно на это все плевать. Нет в мире никого, кроме нас двоих. Нас и бешеного, жесткого, полностью удовлетворяющего обоих ритма. И кайфа, тоже одного на двоих. Так не бывает. Но так есть.МОИ ХОРОШИЕ, ЛОВИМ МЫШКУ ДЛЯ ТИМУРА СО СКИДКОЙ 30%! МЫШКА У НАС ХИТРАЯ, ФИГ ПОЙМАЕШЬ) НО И ТИМУР ПАРЕНЬ НЕПРОСТОЙ)))) Глава 15 От Захаровой одуряюще сладко пахнет, настолько, что сдерживаться невозможно, слюни текут, так хочется попробовать на вкус. И я удовлетворяю свое людоедское желание, сдавленно рычу и вжимаюсь лицом в нежную, уже порядком покусанную мною шею, шалею еще больше, так дурманит, куда там выпивке или куреву! Захарова — чистой воды кайф! Какого хера я раньше-то не понял? Ждал еще так долго, дурак… Мы стоим с ней у двери, я по прежнему прижимаю ее, не в силах отпустить, хотя обычно, кончив, тут же пытаюсь откатиться от бабы, освободиться. Это им требуется всякая хуйня типа обнимашек, разговоров и прочего дерьма. А мне бы выдохнуть, покурить, попить… И можно по второму разу потрахаться. Это если понравилось. А если нет, то вообще свалить под благовидным предлогом. Но сейчас я держу Захарову на весу и вообще не ощущаю потребности убирать от нее руки, губы и член. Прямо вот все, чем вцепился в нее в самом начале нашего незапланированного разговора по душам, сейчас находится в напряге. До сих пор в напряге. Понимаю, что не наелся вообще! Даже толком не распробовал! Так, чуть-чуть пар спустил… Захарова, похоже, в шоке, растерянно гладит меня по шее, дышит тяжело, подрагивает пухлыми своими губками и крепкими бедрами. Я облизываю тонкую шею, кусаю за скулу, добраюсь опять до губ, заглядываю в глаза… С расширенными от боли зрачками и слипшимися от слез ресницами. И реальность бьет под колени, да так, что с трудом удерживаюсь на ногах. Бля-а-а-а… Я чего сделал-то? Она же… Она же, блять, целка! Была… Но все равно… Нельзя было ее так… Ей больно, наверно, дико сейчас… — Аська… — бормочу я расстроенно, — блять… Ну, какого хера ты сделала? Захарова смотрит на меня, глаза ее еще больше расширяются, ресницы хлопают, и я опять зависаю, словно в замедленной съемке наблюдая это явление природы… Кукла, мать ее… Откуда взялась такая на мою голову? Невозможно же оторваться… Но надо.