– Эй! Я вообще-то еще здесь. Или вы только одну мою задницу замечаете? – Не тяни штаны! Не высохло еще. Полежи еще на животе. Десять минут чтобы не переворачивался. В наказание. А будешь много говорить – соседку приглашу. Тетю Свету. И дочек ее, близняшек. Они в медицинский собрались поступать, так пускай полюбуются… на перспективного больного. Маму хлебом не корми – дай понаказывать с креативом. Вот чувствую, что она педагогически не права насчет близняшек, только спорить с ней – что против ветра… бодаться. – Все, молчу-молчу. Васька! Пошел вон! Нечего тут пальцем тыкать. – Василий! – Там кровь у него! Смотри! – А что еще должно быть? Компот? – Хи-хи. – И завтра в поликлинику пойдем. – Зачем это? Ты же все обработала! Йодом! – Положено так! А вдруг столбняк? Пусть врачи посмотрят. Страшилка про столбняк не нова. Можно сказать, мама кошмарит меня ею все сознательное детство – от ясельных майданчиков до… да, по-моему, аж до призыва в армию! Еще ужаснее в маминой интерпретации – это перспективы уколов в живот, если вдруг собака укусит. Или уколов в спину, уколов в плечо, да куда угодно, лишь бы не в… «летопись». Считается, что все эти жуткие инъекции чрезвычайно болезненны. Поучительно болезненны! Чтобы, значится, знал, как шкодить, щучий сын! Дешевые, если честно, страшилки, но Васька, к примеру, ведется. – Мама! Витьке надо в живот укол сделать – он санки сломал! А они, между прочим, не наши. А соседские! – Василий, сколько раз тебе говорить, что ябедничать нехорошо? Некрасиво это! Так… ты говоришь, чужие это санки? – Да-да! Чужие, я знаю. Укол ему! Это дяди-Петины санки. – Так не выражаются люди. Надо говорить – «санки дяди Пети». Ладно. Папа с работы придет, починит. Господи! Ни своих вещей не бережет, ни чужих! Что за ребенок? Что, братан, не прокатило? – А еще он… – Василий! – А я и не ябедничаю… – Да? Тогда ладно. Ну что он еще натворил? Нормально? Как у них от такой логики голова еще не квадратная? – А еще он монеты без разрешения брал! Опа! А вот это залет, боец… У нас, точнее у матери, есть небольшая коллекция иностранных монет. В основном – немецких, времен Третьего рейха. Находили их в развалинах домов сразу после освобождения города в сорок четвертом году. Плюс монетки стран социалистического лагеря – всякие стотинки, грошики, филлеры да прочие пфенниги. Бабушка одно время подрабатывала вахтером на стадионе КЧФ и общалась с иностранцами. Что называется, не без выгоды. Есть у нас даже, упаси бог, целый один доллар! Бумажный. Серо-зеленый, мрачный и… жутко опасный. Поэтому он и хранится в отдельной жестяной коробочке, как в изоляторе строгого режима. Бедный Джордж! – Виктор! Это правда? – Чего «правда»? – Монеты брал? – Ничего я не брал. Я даже не знаю, где они лежат. Вру, конечно. Чтобы я и не знал! – Ага! Он знает, знает! В спальне на шкафу. За швейной машинкой. – Так это Василий знает, а не я. Теперь, правда, и я в курсе. На шкафу, говоришь, Вася? – Василий! Так это ты монеты брал? Съел? А не надо было на брата стучать. С кем пытаешься интригами меряться, салага? Впрочем… как-то само собой стрелки перевелись. Даже без особых усилий с моей стороны. Все, теперь начнутся разборки. Следственно-педагогическое дознание. Давайте-ка без меня. – Мам, я посплю. Чего-то в сон клонит. Это от ранения, наверное… В конце концов, кто сегодня здесь пуп Земли? – Температуры нет? Дай лоб. Вроде нет. Поспи. Завтра в поликлинику. – Да слышал я, слышал. – Василий! А ну иди сюда… Успехов. Так. Поликлиника – это даже хорошо. Это отмазка от тренировок, хотя заниматься я люблю. Мои инструкторы Сан-Саныч и Ирина соскучиться не дадут никогда. Всегда что-то интересное показывают. К примеру, как безболезненно задержать дыхание почти аж на три минуты. Или как порезать противнику кожу, имея под рукой только лист бумаги. Или, скажем, способы бесследного нанесения побоев негодяю. Очень болезненных. Гораздо болезненней, чем уколы в спину. Знала бы мама, чем я там занимаюсь в этом своем шахматном кружке Дворца пионеров, – не пугала бы уколами раненого героя. Веселенькие такие у нас тренировки. Полезные и познавательные. Да только… «летопись» пока болит. Не стоит ее перегружать. – Мам! – Да. Ты почему не спишь? – Передумал. А во сколько завтра в поликлинику? У меня же школа. – К восьми. Сейчас схожу за талончиком. Опоздаешь на первый урок, ничего страшного. Что у тебя первым, кстати? – Русский. – Вот и хорошо. Перепишешь потом задание на дом. А я тебе еще и дополнительно дам упражнение. – Чегой-то?! – А не будешь… Осторожнее будешь на этих ваших горках сумасшедших! Чего тебе, Василий? – А чому Витьке на горки можно, а мне нельзя? – Сколько тебе говорить: не «чому», а «почему». Научишься выражаться как следует – тогда и посмотрим. – А я уже умею, умею! Гля: По! Че! Му! Почему-почему-почему!!! – Хватит! Я тебе сейчас ремнем покажу, где у тебя такое «гля»! – Ы-ы! – Мне тут дадут поспать когда-нибудь? Больному человеку? – Ы-ы-ы! – Васька! Скоти… То есть братик, дорогой! Не будешь ли ты так любезен ЗАТКНУТЬ СВОЮ ОРАЛКУ! – Виктор! – Ы-ы-ы-ы!!! Обычный семейный вечер. Теплый и задушевный. Типовой. Глава 2