— Господи Псков, конечно можно сказать, что я вру. Но я готов доказать свою правоту. Пусть здесь и сейчас, боярин Аршанский достанет свой нательный крестик и покажет его честному люду. Коли на нем православный крест, я паду перед ним на колени и буду молить о милости. Да только не будет этого! Потому что боярин наш, католический выкрест! Последнее Иван буквально выкрикивал, чтобы перекричать толпу. И видя испуг в глазах боярина понял, что угодил в самое сердце. Самый молодой из бояр, во время учебы в Вильно подался уговорам преподавателей настолько, что согласился даже не на униатство, а на принятие католичества. Причем это был не политический шаг. Молодой боярич принял католическое учение всем сердцем. Ай да Кузьма! Ай да сукин сын! На руках паршивца носить, не то что сестру отдать за его сына. Надо же каков талант у мужика. За какие-то три года, создать довольно разветвленную разведывательную сеть. Причем не только в Пскове, но и за его пределами. Дорого. Но до последнего медяка оправдано. На глазах Ивана и всего веча, сейчас рушился боярский род Аршанских в пяти поколениях. Нет, никто не станет судить его или отбирать у него имущество. Вовсе нет. Вече просто лишит его боярского звания. Уж это-то в силах вечевиков. А суд… Суд еще будет Позже. Будет знать как приводить на псковскую землю ворога. А пока, хватит и того, что у него сейчас вышибут опору из под ног. ГЛАВА 5 — Амалия, боже, ты меня с ума сведешь. Ну не могу я иначе, понимаешь ты или нет. — Константин, что значит, не можешь? Ганс же не присоединяется к войску. Так отчего и ты не можешь остаться в стороне? — Возмутилась молодая женщина с немецким акцентом и годовалой дочерью на руках. Ее пятилетняя сестра держалась за подол матери. Сын, сорванец, шести лет, уже убежал на конюшню, помогать собирать в дорогу отцовского боевого коня. Ну, или путаться под ногами конюха и оруженосца. — Дорогая, Ганс по сути наемник, и состоит на службе в качестве коменданта пограничной крепости. Его никто и не зовет в поход. Но уверяю тебя. Если бы он получил приказ, то несомненно его выполнил бы. — Костя, даже если ты решил забыть чем мы ему обязаны, вспомни о том, что случалось со всеми, кто отправлялся его грабить. — Прекрати, Амалия. Ты прекрасно знаешь, что я не забываю ни добра, ни зла. И уж точно никого не боюсь. Но я ничего не могу поделать. Шляхтичи воеводства возвестили о конфедерации[11]. Воевода собирает рушение[12] против Пскова. Пскова, а не Замятлино. Понимаешь? Я просто не имею права оставаться в стороне. И сам Карпов тут уже ни при чем. Амалия в очередной раз ожгла мужа гневным взглядом. Потом тяжко вздохнула, и приблизившись положила ему на плечо свою головку, покрытую кружевным чепчиком. Острожский, притянув к себе головку дочки, поцеловал ее в розовую щечку, от чего ребенок забавно сморщил носик. Не иначе как из-за жесткой щетки отцовских усов. Потом погладил жену по голове. Когда же она подняла свое заплаканное лицо, двумя поцелуями осушил дорожки слез. Присел, перед Анной, и поцеловал ее в лобик. — Богом заклинаю, Костя, будь осторожен, — перекрестив его, попросила она. — Все будет хорошо. Ты просто жди и верь. Задорно подмигнул жене, и решительно развернувшись, вышел в дверь. Острожский спешил так, словно боялся, еще немного, и у него не достанет сил, чтобы уйти. Жену и детей он любил больше жизни, и ради них был готов не просто на многое, но абсолютно на все. На конюшне его встретили конюх и оруженосец, с двумя верховыми и вьючной лошадьми готовыми к выступлению. По уже давно сложившейся привычке, Константин лично проверил состояние подпруги, ладно ли надето седло, не доставляет ли коню неудобств сбруя. В каковом состоянии оружие. — Ну что Михайло. Оставляю на тебя мать и сестер. Ты теперь в доме единственный мужчина. Береги их, — взъерошив светлые кудри шестилетнего сына, с самым серьезным видом, произнес Константин. — Бей ворога, батюшка. А о доме не тревожься, я тут за всем присмотрю, — с важным видом, заверил отца малец, от горшка, два вершка. Н-да. С тяжким сердцем шляхтич Острожский покидал свой дом. Хм. Свой, да не отчий. Не вышло у него удержать родительскую вотчину. Так уж случилось, что его поместье оказалось как бельмо на глазу у магната Гаштольда. Не из самых крупных и влиятельных. Но он над этим усилено работал, прирастая землями и вассальными шляхтичами. Вот и воспользовался сложной ситуацией, прижав Острожского в угол. Не так, чтобы у того не оставалось выхода. Но и выбора особо не было. Правда, после выкупа поместья, Гаштольд предложил Константину остаться в прежнем доме, в роли арендатора, с гипотетической возможностью впоследствии выкупить отчий дом. Да только, молодой шляхтич не верил в подобное. А тут еще и шурин, сообщил о том, что в Вилякском повяте продается за долги не такое уж и маленькое поместье. Разорившийся шляхтич, дело довольно обыденное. Правда, местный воевода, из немцев, проводил политику выкупа земель в первую очередь немцами. Но в случае с Острожким, решил принять его сторону. Сыграла свою роль и просьба фон Ланге, бывшего у воеводы на хорошем счету. И то обстоятельство, что русинский шляхтич был женат на немке. А как известно, если муж голова, то жена это шея. Словом, Фелькерзам посчитал, что все вполне отвечает чаяниям немецкой общины. Опять же о Константине Ивановиче ходила слава как о славном воине и бывалом ротмистре, успевшим отличиться в последней войне с турками. И такой на границе будет совсем даже не лишним. Вот так, три года назад, Константин с семейством и переселился на новое место. Да еще прихватил с собой все пять крестьянских семей, которым перед продажей успел дать волю. Больше в отместку ненавистному магнату, чем из доброго отношения к ним. Крепостные ведь являются неотъемлемой частью земли. А так, освободил перед сделкой купли-продажи, и вся недолга. Хочешь, покупай. Не желаешь, было бы предложено. Цену же ты сам уже назвал. Впрочем, надо признать, к крестьянам Острожский всегда относился хорошо. Еще батюшка говорил, что только у нерадивого хозяина скотина едва ходит, и светит ребрами. Добрый же, всегда следит за своей худобой, и содержит ее ухоженной. Вот и крестьяне требуют доброго ухода и заботы. Потому бывшие крепостные недолго думая и отправились вслед за ним, чтобы стать арендаторами в его новых владениях. Пять семей арендаторов русин, да три крепостных латгальцев. Не сказать, что великое богатство. Но во-первых, он никогда не жил особо богато. А во-вторых, на круг получалось даже больше чем было прежде. Разве только по факту чужбина. Ну да, это для него. А вот дети уже прекрасно себя тут чувствуют… К Виляку, сопровождаемый оруженосцем, Константин прибыл к вечеру этого дня. Сюда же стекались остальные шляхтичи откликнувшиеся на призыв об ополчении. Получив от воеводы звание ротмистра, и необходимые средства, Острожский сам должен был набрать свое подразделение. Обычная в общем-то практика. К тому же, в Виляке формировалось сразу две хоругви, большого состава. Набиралось по три сотни бойцов в каждую. — Пан Острожский, — подойдя к нему, поздоровался его поручик. — Пан Мицкевич, — изобразив учтивый поклон головой, поприветствовал его в ответ Константин. — У нас все в полном порядке. Хоругвь полностью укомплектована. Есть даже желающие, которым мы уже вынуждены отказывать. Шляхтичи подходят даже из соседних воеводств. Показалось, или в голосе Мицкевича послышались мстительные интонации. Да кой черт показалось! Все именно так и есть. Впрочем. А чего от него ожидать? Да он ждет не дождется, когда сможет отомстить за то избиение, что потрясло всю шляхту. Случилось это два месяца назад. Большая хоругвь под командованием ротмистра Войниловича отправилась в набег на псковские земли. Обычное в общем-то дело. Не сказать конечно, что подобное происходит ежедневно, или систематически. Но все же случается. Вот только, убийство более двухсот шляхтичей и нескольких десятков оруженосцев не укладывалось ни в какие рамки. Нет, если бы кто-то погиб в бою, кто-то от ран скончался, а кто-то угодил в плен. То все нормально. Есть кому выкупить, выкупят. Нет. Ну и будешь гнить в неволе. Дело-то житейское. Но эти псковские свиньи попросту всех убили. Мало того, снарядили погоню за теми, кто сумел вырваться из той мясорубки. Пули убийц настигли беглецов даже уже на территории Инфлянтского[13] воеводства. Кто-то говорил о том, что это преувеличение. Иные свято верили в правдивость этого. Константин же точно знал, что это правда. Нет, дело тут вовсе не в выжившем Крыштаве. Просто Острожский был лично знаком с Карповым, и знал, на что тот готов пойти. Опять же, последний беглец, из самого первого набега на Замятлино, был убит у него на глазах. Шляхта начала требовать отмщения. Но осталась неуслышанной. Начинать войну, у короля, да и у сейма в целом, не было никакого желания. Замятлино конечно лакомый кусочек, но не настолько, чтобы из-за него одного начинать войну с союзником Русского царства. Пльша едва только вынулась из затяжной войны с Турцией, чтобы влезать в другую. А вот если сама Речь Посполитая окажется как бы и не при делах. То это совсем иное дело. И ведь была такая возможность. Шляхтичи Инфлянтского воеводства, усмотрев в том, что король не вступившись за своих подданных, нарушил их права, могли объявить о конфедерации и выйти из под воли короля. А тогда уж и самостоятельно объявить войну Пскову. Формально, королевская власть останется в стороне. Да и великий князь Литовский получается непричастным, так как эта территория была под протекторатом как Польши, так и Литвы. А потому и предъявить им никто и ничего не мог. По существующим законам, к конфедерации могли примкнуть абсолютно любые шляхтичи. Мало того, и другие воеводства. Но тут уж никто и никому воли давать не собирался. Магнаты прекрасно сознавали, что если в деле примет участие больше одного воеводства, то тут уж Николай наплюет на все. Быстренько замирится с турками, пойдя им на ряд уступок. А потом, навалится на Речь Посполитую. А уж если еще и договорится с обиженным султаном, которому пришлось кое-что уступить полякам и австриякам, то тогда и вовсе кисло станет. * * * — О-ох-х! — Как-то разом, и глухо вздохнула толпа. Вот так сразу и не поймешь, что выражает это людское море. А вообще очень похоже на то, как реагируют зрители в цирке, на очередной смертельный кульбит эквилибриста. У Ивана, пристроившегося у самых ворот, отчего-то промелькнуло именно это сравнение. Русь она конечно не иноземщина, но и тут казни можно счесть неким видом развлечения. А уж когда секут голову тому, кто еще вчера был всесильным, а сегодня превратился в ничто, так и подавно. — Доволен, поди? — Послышался голос за спиной. Иван обернулся, и окинул взглядом мужчину лет пятидесяти, с боярской высокой шапкой на голове, и в богато изукрашенном кафтане. Пятницкий смотрел на него хмуро, если не сказать зло. Эка его распирает-то? Пару месяцев назад Иван нанес удар в Ахиллесову пяту его соратника по партии боярина Аршанского, который тайком перекрестился в католичество. И ведь не остановился на этом. Вече выволокло на помост всю его семью, и как выяснилось все они носили католические нательные крестики. Псковский боярин отрекшийся от православия… Оно конечно, боярское звание в Пскове по факту уже давно было наследственным. Все к тому привыкли, и никто на это не обращал внимания. Но только не Иван. Именно он напомнил вечевикам о том, что звание это вообще-то присуждалось народом. И то было записано в судной грамоте. Просто о том успели позабыть. Так что, боярского звания лишился не только глава семьи, но и потомки его. Хм. Впрочем, свято место пусто не бывает. Нашлись те, кто начал выкликать имя нового боярина Карпова. Нет, это конечно же были не стихийные выкрики, а очень даже проплаченные Иваном. Несколько выкриков, и разгоряченная толпа, почувствовавшая вкус своей власти, тут же подхватила этот призыв. Так что, вместо того, чтобы быть привлеченным к ответу, на том вече Иван вошел в высшую иерархию республики. Причем, как бы и не сам туда стремился, даже упирался, мол не мое это дело, не умею, мне бы своему хозяйству ума дать. Но народ настоял, и силком вручил ему боярскую шапку. Кстати, не настолько высокую, как у москвичей, а куда как практичней. Лишив род Аршанских боярства, Иван вовсе не собирался останавливаться. Незачем врагов плодить. Надо приучать бояться уже имеющихся. Ну и избавляться от тех, кто может быть опасен. Вот он и инициировал расследование по факту набега на Замятлино, к всеобщему удивлению представив в качестве свидетеля даже литовского ротмистра, Войниловича, командовавшего той хоругвью. И вот сейчас Карпов наблюдал за логическим завершением этого расследования. А чем еще могла обернуться измена. Вот если бы боярин сам со своей дружиной напал на Замятлино, тут было бы совсем иное. Спрос конечно был бы, но не столь строгий. Он же, по факту, привел в Псковскую землю иноземные войска. Так что, измена, и никаких гвоздей. — Здравия тебе, Ефим Ильич, — изобразив почтительный поклон, поздоровался Иван. В этот момент над толпой разнесся возбужденный рев. Палач как раз ухватил за волосы отрубленную голову Аршанского, и показывал честному люду. — А вот я и не знаю, желать ли тебе здравствовать, иль проклясть, — зло выплюнул боярин. Угу. Он ить только что лишился своего верного союзника. А еще, принял позор на свою голову. Уж не одно поколение их роды были дружны, не разлей вода, а тут… Словно предал, перед лицом опасности. — Вот оно даже как, Ефим Ильич. А не пройтись ли нам. Тут все одно уж ничего интересного не будет. Да хоть до трактира. Посидим, помянем раба божьего Аршанского, хоть и отступником он был, но господь милостив, глядишь и простит. Ну и поговорим малость. А люди наши поспособствуют, чтобы нам никто не мешал. — А есть о чем говорить? Ага. Сразу видно. Боярин подошел к нему только ради того, чтобы высказать свое «фи». Ну и обозначить для Карпова, что тот обзавелся серьезным врагом. Открыто и в лоб? Да тут нужно быть полным идиотом, чтобы не прийти к тому же выводу. Высказавшись же в лицо, можно было ощутить хоть какое-то облегчение. — Поговорить всегда есть о чем, Ефим Ильич. И лучше уж беседовать, чем махать саблей. — Ну что же. Пойдем, побеседуем. Трактир располагался неподалеку. Буквально в полутора сотнях шагов. Место весьма приличное, рассчитанное на чистую публику. И по случаю казни, и всеобщего столпотворения на лобном месте, сейчас пустующее. Боевые холопы Пятницкого и телохранители Карпова тут же взяли место под свою охрану. Ну и приступили путь во внутрь всем без исключения. Иван положил перед трактирщиком золотой червонец, и тот с легкостью проглотил все свое недовольство. Он конечно и так все снес бы молча, но при подобной щедрой оплате даже мысли нехорошей не допустил. — Ну и о чем ты хотел поговорить? — Отпив из кружки холодного кваса, и удивленно кивая, признавая хорошее качество напитка, поинтересовался Пятницкий. — Хотел кое-что уточнить. Благодаря мне, вот уже три года, как доходы бояр и помещиков увеличились минимум на тысячу рубликов. Я честно плачу крестьянам за приносимую ими руду, вы исправно ту деньгу кладете себе в казну. А в благодарность нанимаете литовских шляхтичей, да еще и чуть не половину оплачиваете серебром, полученным от меня же. Не надо так удивляться, Ефим Ильич, я прекрасно знаю, сколько именно серебра выделил именно ты. Более того, моими стараниями о том никто не спрашивал Аршанского на допросе. — И к чему тебе это? Взял бы да и убрал сразу двоих. — Во-первых, не смог бы. Не достало бы сил. Ты ведь не Аршанский, даже если и принял католичество, то сделал это настолько тайно, что я так и не смог выведать.