Иван настолько не мог поверить в свалившуюся на него удачу, что тут же решил проверить ее еще раз. В Пскове как раз находился его компаньон, новгородский купец, Ерохин. Это только кажется, что Великий Новгород, большой город. На самом деле, в нем не так чтобы и много народу. Да еще и все друг у друга на виду. А потому, вероятность того что кто-то из людей купца мог видеть искомого, была не столь уж и мизерна. Опять же, нужно же с чего-то начинать. Так отчего не оттуда? — Ну покаж боярин, чего там я должен представить своим людишкам. — Вот он, Авдей Гордеевич, — протянул Иван купцу рисунок. — Хм. Так незачем тебе его показывать никому иному, — огладив седую броду, произнес компаньон. — Ты знаешь его? — Боясь поверить в такую щедрость удачи, спросил Иван. — Крачкин Захар. Охотник бывший. А ныне закуп, и подручный купца Жилина. Про того много чего поговаривают, да только доказать пока ничего не смогли. Был у него еще один мутный тип, Родька Кислицын. Но сгинул несколько лет назад в Москве. Не иначе как поручкался с таким же душегубом. А чего ты так-то на меня глядишь. — Да так. Ничего. Спасибо тебе, Авдей Гордеевич. Не обессудь, но побегу я. — Беги, чего уж там. Дел у тебя как я погляжу с избытком, да все горячие, как бы не обжечься. Н-да. Неужели тут имеет место банальная месть, и псковская боярская боярская верхушка тут вовсе ни при чем. Хм. Может быть. У Жилина на Ивана давний зуб имеется. Правда все же сомнительно, чтобы тот вот так-то решился мстить. Опять же, по большому счету, Карпов ему не вредил, а только отбивался. Н-да. Ну допустим Родиона он убил, чтобы купец имел острастку. Нет. Все одно не сходится. — Ты чего прибежал в такую рань-то? — Зевая недовольно проворчал боярин Пятницкий, выходя в светелку в одном исподнем. Иван про себя сделал зарубочку. Нет, не пренебрежением отдает от подобного поведения. Наоборот, вот так запросто, бояре могут предстать только перед тем, кого за своего держат. Что с того, что еще и года нет, как они сблизились? Порой куда меньшего срока достаточно, чтобы поверить человеку и принять его. А порой, и жизни мало. Вон, его бывший соратник Аршанский. И сын друга детства, и близок был, чуть ни как сын родной. А на выходе? Вот то-то и оно. — Ну, не так чтобы и рано, Ефим Ильич, — возразил Иван. — То вам молодым, что ночь, что рассвет, все едино. А нам старикам, уж покоя хочется, да бока подольше отлеживать. Ага. Старик. Силен боярин прибедняться. Ему еще и пятидесяти пяти нет, а туда же. Впрочем, мужчинам подобное свойственно. Это женщины цепляются за свою молодость, как утопающий за соломинку. Мужчины же, бравируют своим возрастом. А то как же, эвон сколь мне лет, а я еще ого-го, молодым дам форы. — Вижу вести есть? — Сбрасывая с кувшина рушник, и примеряясь к молоку, поинтересовался Пятницкий. — Есть. Ты ведь знаешь, что душегуба того видели и малец, и на постоялом дворе, и выживший дружинник рассмотрел. — Вестимо знаю. Да толку-то от того, — отмахнулся боярин. — Вот коли мы его поймали, да тем видокам представили, то дело иное. А так-то, что толку. — Гляди сюда, Ефим Ильич, — выкладывая перед хозяином усадьбы, рисунок, предложил Иван. — О как, пригоже рисовано. Хм. Может и мне того художника пригласить, пускай меня, да домочадцев срисует, на память потомкам. — Ничего смешного в том не вижу. Дело хорошее, — поддержал его Иван. — Это что же получается, художник тот, тоже видел душегуба? — Нет. Видели другие. Да обсказали как тот выглядел, да на кого похож, а уж дальше талант рисовальщика сказал свое слово. — И что, видоки? — Говорят похож. А вот другой человечек признал в нем подручного купца новгородского, такого Жилина. — Как ты сказал? — Вздернув бровь, поинтересовался боярин. — Жилин, Игнат Пантелеевич. Никак имечко знакомо, Ефим Ильич? Коли есть что сказать, говори. Не то, как бы мне дров не наломать, что потом всем скопом не разберем. — Кхм. — Ефим Ильич, я ить не остановлюсь. — И откуда ты на мою голову свалился, — вздохнул боярин. Нет, понятно, что можно и смолчать, и сделать морду кирпичом. Да даже войти в сговор с новгородской партией. Все можно. Вот только ни легче, ни проще от того не станет. И Карпов не из тех, что пойдет на попятную. Скорее уж наоборот. А силу он взял изрядную. Вот так вдруг и не сковырнешь. Поди еще и ворогов своих к ногтю придавит. И дружину содержит такую, что лучше с ним не шутить. Если только народ настроить против него. А сделать это не так чтобы и просто. Нет. Сейчас-то псковичи все больше верят слухам да пересудам, подогреваемым новгородской партией. Кто за этим стоит, Пятницкий сумел это выяснить доподлинно. Но как только Иван представит убийц и докажет их вину, а никаких сомнений, что он это сделает, как все изменится. Он вновь обретет любовь народа, которая, как известно, переменчива. Но главное даже не это. Пятницкий в лице этого молодого да раннего, нашел настоящего сподвижника. И правда состоит в том, что боярин всегда служил на благо Псковской земли. Конечно помнил о своих интересах, и всячески их придерживался. Но в общем и целом все же больше думал о благе Родины. Впрочем, как и остальные бояре. Просто каждый из них пользу видел по своему. Словом, деваться некуда. Рассказал о заговоре, что имел место четыре года назад. Как порешили бояре извести царевну, и как для той цели обращались к купцу Жилину. И Пятницкий ничуть не удивится, коли тот же подручный купца, что побил дружинников с князем, организовал и то неудачное нападение на поезд царевны. Вообще-то, сказать, что Иван был зол, это не сказать ничего. Ну а каково ему было выслушивать о том, что его сегодняшний соратник покушался на жизнь любимой. Плевать, что она тогда таковой не являлась. Хм. А может и являлась, да только он не мог разобраться в самом себе. Опять же, любовь это такое чувство, что должно настояться, как добрый взвар, или выдержаться, как благородное вино. Вспыхивает только страсть. Но она и прогорает быстро. Однако, Карпов все же сумел сдержаться, и практически не подать виду. Даром что ли, он по возрасту, фактически, немногим отстал от собеседника. Оно конечно, далеко не факт, что с годами человек становится мудрее. Иной и в семьдесят не имеет в голове ничего, кроме дурости, да посвиста ветра. Но Иван к таковым все же не относился. Хотя и полностью скрыть своих чувств так же не смог. — Осуждаешь? — Окинув его взглядом, спросил Пятницкий. — А ты как думаешь? — Вопросом на вопрос, ответил Иван. — Дело конечно прошлое. Но тогда мы не видели иного выхода. — А потом появился я, и выход нашелся. — Да. Ты на меня так не гляди. Было там у вас чего, иль не было, то мне доподлинно неведомо. А вот то, что сейчас ты к княгине неровно дышишь, то заметно сразу. Да только я все делал лишь во благо Пскову, и никак иначе. Были уж и мы и Новгород под Москвой, и ничего кроме разорения нам это не принесло. А потому снова пускать москвичей к себе не хотим. Эвон у нас кабальные, не чета московским в крепости сидят. Да только живут все одно лучше, чем в Русском царстве-государстве. Лекарей не так много, а от того и смертей случается поболее. Это да. Но сейчас-то уж который год все куда как лучше. И пусть то твоими стараниями, ты Псковскую землю принял за свою Родину, а потому и руки Москвы тут нет. — А как же великая княгиня. Чай она и днями и ночами о госпитале радела. — За те деньги, что шли из твоего кошеля, и стараний твоего друга и соратника Рудакова в том деле куда как больше. Это ить он никому не дал растащить деньгу по углам, и притянул знающих лекарей. Я умолять заслуг княгини не стану, но и превозносить свех меры не собираюсь. — Хватит о том, Ефим Ильич. Меня убеждать не надо. Понимаю все. Ну а как не понять. Если отставить в сторону чувства, и подойти к вопросу только с прагматической стороны, то действия заговорщиков вполне оправданы. Вот не верилось Ивану, что московское управление не наделает тут бед. Карпов предлагал уж Николаю куда как более выверенную и продуманную систему налогообложения. Да только обернулись те предложения вместо послаблений и прибытка в будущем, жестким завинчиванием гаек, и выдавливанием сиюминутной прибыли. Так что, понимал он бояр. Зол был безмерно. Но понимал. — Это конечно плохо, что вы все лично встречались с Жилиным, когда против княгини умышляли, — между тем, продолжил Иван. — Получается, его на допрос тянуть никак нельзя. Но хорошо, Ефим Ильич, что ты мне все рассказал. Не то, наломал бы я дров. А так… Не думаю, что этот Захар ведает слишком много. Тут Жилину дураком нужно быть. А значит, его на дыбу мы потянуть сможем. Что до самого купца, то он ведь и при захвате погибнуть может. — Если Жилина на дыбе не будет, то никаким россказням убийцы бояре не поверят, покачав головой, возразил Пятницкий. — Ладно. Давай тогда посмотрим на это дело с другой стороны. Неужели остальные бояре глупее меня, и станут поминать прежнюю историю с великой княгиней? — Умысел против любимой сестры царя. Нешто он такое спустит? — Усомнился Пятницкий. — Может и не спустить. Но кому из бояр от того польза? Вот в чем вопрос-то. И по всему выходит, что никому. Ну мало ли есть тайн которые похоронили в самом темном углу и не вспоминают о том? И это дело лучше забыть, да задвинуть подальше в сторонку. Потому как пользы никакой, один вред. Причем, всем без исключения. — Хм. Согласен. — Ну а коли согласен, то предлагаю тишком собрать всех бояр, кроме Медведкова и Горячинова в госпитале, да в их присутствии показать дружиннику этот портрет. Все они должны знать доподлинно, что я ничему раненого не наущал, и ничего сам не придумал. Если до этого еще были сомнения относительно причастности к убийству сторонников Москвы, то как только стало известно о Жилине, все сомнения сразу же отпали. Слишком серьезный вопрос, чтобы доверяться в нем не проверенному долгими годами сотрудничества. Так что, никаких сомнений, боярин Медведков в том деле увяз по уши. А вот причастен ли, и в какой степени Горячинов, предстояло еще выяснить. — А как не признает Василий в том рисунке душегуба? — Усомнился Пятницкий. — Тогда худо, — вздохнул Иван, но потом продолжил. — Нет, я все одно достану купца. Уж больно много концов к нему сходится. Но, желательно избежать самого маломальского сомнения среди бояр. — Согласен, — вздохнул Пятницкий. — Ну да, чего тянуть. Сейчас же отпишу боярам, о встрече. Скажем, через два часа. — Вот и ладушки. Ну и я пока отдам нужные распоряжения. Нужно готовить людей. — Сам поведешь? — Сам. И никак иначе. Мало ли какое решение нужно будет принимать прямо на месте. Подчас ведь и дурное, может пойти на пользу, а мудрое, сильно навредить. — Н-да, Ваня. И где только ты седину свою потерял. — Да было дело. Сам не знаю, как такое получилось. Хотя и с улыбкой, но вполне искренне ответил Карпов. Вот только, откуда же Пятницкому знать, что за смысл вкладывал в эти слова его собеседник и союзник. * * * Как и предполагал Иван, раненый дружинник сразу же опознал убийцу. И это послужило серьезным аргументом в пользу Ивана. Более того, его версия о причастности к убийству новгородской партии была принята как приоритетная. Впрочем, могло ли быть иначе. О покушении на Елизавету, предпочли пока не вспоминать. Ну мало ли. Не станут спрашивать о лишнем, так и купец на дыбе не скажет ничего лишнего. Странное дело, но никого не смутил тот факт, что придется умыкнуть уважаемого новгородца, и пытать его нещадно. Иван отчего-то не сомневался и в том, что того еще и казнить могут по тихому. Пропал мол человек с концами. Ну чего только на свете не случается. То-то пытали Ивана, сможет ли умыкнуть Жилина тайком, так чтобы концы в воду. Угу. Ссориться с сильным соседом Пскову не с руки. Оно конечно не сказать, что псковичи так-то уж сильно опасаются новгородцев. Но и драться по поводу и без, не горят желанием. Да оно и понятно. В обеих землях у руля стоят по большей части торгаши, а не воины. Вот и псковские бояре, и торговлю ведут, и землю обихаживают. Дружины же представляют собой посадскую конницу… Уже после полудня Иван выступил в путь во главе отряда из десятка лешаков (уж больно Григорию понравилось прозвище данное ляхами), ну и неизменных Емели и Бориса. Двигались одвуконь, а потому за оставшийся день успели добраться до границы Псковской земли с Новгородской, по реке Череха. На ночь встали в лагере строителей, что трудились на возведении канала между Черехой и Узой. С его окончанием можно будет позабыть о волоке, и заполучить водную артерию до Москвы, Астрахани или на Урал. И надо сказать, что именно последний представлял для Ивана по настоящему стратегический интерес.