Че-его-о!!! У Ивана даже слов не нашлось от захлестнувшего его возмущения. Причем это было настолько явственно видно по всему его облику, что отец тут же отвесил ему подзатыльник. Будет он тут свой норов показывать! Он пока никто и звать его никак. Есть отец, вот он и решит, как оно лучше, чему быть, а чему не бывать. – А как не восхочет сынишка-то? – откинувшись на высокую резную спинку стула, усомнился полковник. – Как это не восхочет? – искренне удивился Архип. – Ты скажи, Василий Иванович, принимаешь ли парня в полк взамен меня. А уж он-то восхочет, – решительно рубанул отец. – Принимаю, Архип Алексеевич. Веди парня к дьяку, пусть оформит все надлежащим образом. – Благодарствую, господин полковник. Дьяк их уже поджидал. Даже бумаги заранее подготовил. Осталось только подписать. А то как же. Рубль животворящий еще и не на такое способен. – Держи, Иван, – протянул он парню небольшой лист бумаги. – С этим пройди в амбар да получи полагающееся. Архип Алексеевич, парень тут расписался в получении всей военной справы, так что передашь ему все дома. Да не забудь отдать оба кафтана, парадный и подбитый мехом. На два года дадены, парню еще полтора года дохаживать. – Не сомневайся, Фрол Емельянович, все передам в лучшем виде. – Вот и решили. Теперь по оплате. С тебя восемнадцать с полтиной рубликов податей. Церковный сбор на постройку церкви на Грязях в Белом городе пятьдесят копеек. Да на ремонт Мясницкой надвратной башни тридцать копеек. Итого девятнадцать рублей тридцать копеек. Пятую деньгу взыскивают по осени. – Эка набегает, – едва сдерживая возмущение, произнес кузнец. – А ты как думал. Податное житие – оно такое. Да не журись, Архип Алексеевич, то с непривычки. А там попривыкнешь. Зато время на службу тратить не надо. Ну и свет в окошке – годовое жалованье в семь рублей Ивану как новичку полагается выплатить сразу и без задолженностей. Подать на подворье также долой. Вот и выходит, что тебе остается уплатить три рубля восемьдесят копеек. – Хм. Ну, так-то да. Так-то уже и не сильно много выходит. Но все одно изрядно. – Это да. Кстати, в твоем случае лучше уплатить сразу, без недоимок. А то мало ли как оно все обернется. – Да понимаю я, – вздохнул Архип. – Только я деньгу-то с собой не взял. Хотел сначала поглядеть, что выходит. Ты после обеда-то на месте будешь? – Да куда же я денусь. – Вот я и поднесу после обеда. – Потом обернулся к сыну: – Ванька, как получишь тут все, прямиком домой ступай. Понял? – Понял, батя. Вот так вот. Другое время и даже другой мир, а он опять отправляется на службу за себя и за того парня. Ну ладно, за батю. Какая, собственно, разница. Одно дело, когда он сорвался контрактником на вторую чеченскую, и совсем другое – вот так, на всю оставшуюся жизнь или пока не поставишь себе замену. И ведь никакой возможности отвертеться. Он ведь в отцовском доме и семьи своей не имеет, а значит, в полной его власти. Вот если бы он жил отдельно… Ну, батя! – Ваня, ты вот тут еще распишись. – А это что? – Твое годовое жалованье. Не слышал, что ли? Передашь отцу и скажешь, чтобы присовокупил к податям. – Спасибо, Фрол Емельянович. А может, смилостивитесь да обскажете мне, что тут вообще происходит-то? А то я как дурень хожу да глазами лупаю. Обсказал. В подробностях и деталях. Даже ответил на некоторые уточняющие вопросы. Нормальный в общем-то дядька. Знает, с кого деньгу срубить, а кому и посочувствовать. Оно ведь как: иной мальчонка спит и видит, как он уходит в поход, в стрелецком кафтане, с пищалью на плече. А вот этот явно и не думал о службе ратной. Пусть и не дрожит как осиновый лист. – Вот так вот, значит, – сквозь зубы процедил Иван. – Л-ла-адно. Фрол Емельянович, а скажи мне, пожалуйста, я могу поставить себе свой дом? – Как ты есть теперь стрелец стрелецкого войска, то можешь, конечно. Или поставить, или купить. Только тут дело такое, что на подъемные рассчитывать тебе не приходится. Если бы ты был со стороны, то дело иное. А так ты поставлен взамен родителя, а он в свое время деньгу на обзаведение хозяйством уже получил. – Но если я съеду, то льгота останется на прежнем дому или переедет вместе со мной? – С тобой, конечно. Ваня, а ты что такое удумал-то? – А разве не понятно? – Да понятно-то оно понятно. Вот только негоже так-то поступать с родителем. – Ты уж не обессудь, Фрол Емельянович, но батя со мной жар-птицу руками ухватил, так что грех ему на что-либо жаловаться. Еще и в прибытке останется. А вот меня, не спросив, в тягло пожизненное определил, где мне либо всю жизнь служить, либо сыном себя заменять. Ведь иного пути нет? – Только смерть или увечье, что службе помехой, – подтвердил дьяк. – Ну или братишку младшего выставишь. Но тут уж только с воли Архипа, а он после такого и думать о том не станет. – Вот и я о том же. Странное дело, но заменить себя кем-либо сторонним стрельцам было нельзя. Только родной кровиночкой. Возможно, причина крылась в том, что служба в стрелецком войске и впрямь была почетной, все стремились записаться в эти полки. И для стрельцов вот такая замена, между прочим, не тягло какое или наказание, а почетная прерогатива. И со стороны брали лишь в одном случае: если свои же стрельцы не могли поставить замену для восполнения недостатка в людях. После дьяка посетил амбар, или попросту полковой склад, где получил причитающееся ему сукно да кожу на сапоги. Остальную сбрую должен будет забрать у отца. От приказной избы тут же завернул к дядьке Антипу, у которого заказал себе новые сапоги. Уговорились об оплате. Взял по-божески. И вовсе не потому, что свой брат стрелец, а потому, что жаль ему мальца. Нечасто встретишь, чтобы при живом и полном сил родителе парнишку записывали на службу. Иное дело, когда тем уж в тягость и дети сами на том настаивают. Потом посетил вдову Авдотью, что пробавлялась швейным делом и слыла мастерицей не только на Стрелецкую слободу. Ну коль скоро выпала доля служить, не выглядеть же теперь замухрышкой какой. Еще уговорился, что поднесет зимний да парадный кафтаны, чтобы она их перешила по его мерке. Та обещала все поправить, да еще и сделать все скоро, отложив иные дела. Н-да. Чужие люди с пониманием и жалостью, пусть Ивану она и поперек глотки. А родной родитель из жадности, застившей взор, сынка в солдаты. Ну в стрельцы. Невелика разница. И пусть Иван вообще не воспринимал его как родного человека, потому что у того общего с его отцом вообще ничего не было, Архип-то держал его за сына. Покончив с этими делами, поспешил на окраину слободы. Там вроде бы продавался один дом, в котором жила вдова Рыбакова. Муж ее сгинул в походе. А тут и сосед овдовел. Смертью местных вообще не удивить. Вот и сошлись. Он со своими тремя мальцами да она с двойным довеском. Сейчас уж тяжелая шестым, общим дитем. Ладно живут. А вот дом хотят продать. Потому как он податный получается, платить же попусту в казну нет никакого желания. Проще новые дома поставить, когда дети полетят из гнезда, чем содержать этот. Только бы не продали еще. Уж больно он удобно расположен. На самом краю слободы, а огород выходит как раз на ту же речушку, что и отцовское подворье. Все эти грядки да посадки Ивану сто лет не нужны. А вот поставить в огороде мастерскую очень даже можно. Он вообще серьезно подумывал выпорхнуть из-под отцовского крыла. Даже был готов жениться ради этого. Разве что не хотел на первой встречной-поперечной. А так вот даже и домик присмотрел, и финансовую независимость уже практически подготовил. Ничего страшного, что готовы только четыре ножа из шести. Даже они потянут рублей на восемьдесят, а это огромные деньги по нынешним временам. Хозяйка выставленного на продажу дома оказалась на месте, как и ее муж. И таки да, дом все еще висит непосильной ношей на их шее. Так что супруги искренне обрадовались, что в этом году придется уплатить только четверть от причитающейся подати. Разве что нужно обязательно посетить приказную избу, оформить сделку да сделать соответствующую запись в амбарной книге. Но это уж потом, когда будут выплачены все тридцать целковых. А чтобы у хозяев не возникло никаких сомнений, Иван тут же выложил пять рублей аванса, пообещав выплатить остальное в ближайшее время. Ну и еще уплатил бывшей хозяйке две копейки, чтобы она привела дом в порядок и затопила печь. Кстати, подворье в хорошем состоянии. Постройки относительно свежие, до дряхлости им еще ой как далеко. Светлый дом с прихожей и целыми тремя комнатами вокруг русской печи. Просторный и, несмотря на близость речки, сухой подпол. Хлев на три коровы, сеновал, дровяной сарай. В огороде небольшой садик из десятка плодовых деревьев, которые уже дают урожай. Ну и сам огород. А вот дров в дровяном сарае откровенно мало. Придется озаботиться. Ну да ему все одно завозить дрова, причем много и строго березовых. Надо же из чего-то жечь уголь. Закупать готовый уж больно накладно. Одно дело, когда нужно расплавить пару килограммов стали, и совсем другое, когда требуется переплавить не одну сотню пудов руды. Планы у Ивана грандиозные, и откладывать их в долгий ящик он не собирается… – Ты где шляешься? – сердито встретил его отец. – А куда сукно и кожу подевал? Нешто Никодима не оказалось на месте? Вот же лодырь, прости господи. Ладно, с этим разберемся. Давай деньгу, мне уж пора к Фролу Емельяновичу наведаться. О как много вопросов и запросов. Ну что же, пора кое-кого поставить на место. Ну, коли уж так карта легла. Вернее, Архип сам ее так выложил. – Сукно у тетки Авдотьи, кожа у дядьки Антипа. Форму да сапоги нужно пошить. Я десятника дядю Кузьму встретил, он сказал, что уже послезавтра нужно быть на тренировочном поле. – Да что же я, не пошила бы разве? – всплеснула руками мать. Нет, не от жадности. За этим к бате. Женщине же просто обидно, что ею как портнихой пренебрегли. – Не обижайся, матушка. Но по таким делам так надо, – искренне повинился Иван перед матерью. – Это по каким таким делам? – подбоченился ничего не понимающий отец. А потом припечатал: – Значит, так. Ерундой не майся. Сейчас же отправляйся обратно и все полученное неси сюда. Ишь чего удумал! Вон мать тебе мой старый кафтан да зипун перешьет. Шапка и так сойдет. Сапоги свои я под твою ногу сам перетачаю. Там всего-то малость нужно будет в размере прибрать. Чего стоишь, бестолочь? – Жду, когда ты мне отдашь воинскую справу, зимний да парадный кафтаны, – спокойно глядя в глаза Архипу, произнес Иван. – Чего-о? – опешил тот. – И на жалованье мое не рассчитывай. Не получишь ни полушки. Деньга и самому сгодится. И да, подать на дом не забудь отнести в приказную избу. Потому как я сегодня же съезжаю, и льгота уходит со мной. – Ах ты, стервец… Силы в кузнеце было немерено, но и Иван за последний год изрядно намахался молотом. А еще не прошли даром игрища молодецкие да потехи кулачные, стенка на стенку. Уж что-что, а драться Иван всегда умел, и в прошлой жизни, и в этой. Архип и сам не понял, как так случилось, что он впечатался лицом в бревенчатую стену, а рука оказалась заломленной с такой силой, что боль едва не высекала слезу. Губы же Ивана оказались возле уха, обдавая его жарким дыханием. – Больше никогда не смей меня бить. Не я это начал. С того момента как ты записал меня в стрельцы, по закону нет у тебя надо мной больше власти. А на людскую молву мне наплевать и растереть. Еще раз кинешься, будешь бит, и все войны, что у тебя за спиной, не помогут. Разделаю, как бог черепаху. Уяснил? – Да я тебя… Ы-ы-ы! – Еще чуть надавлю, и у тебя рука не будет работать две недели. И какой потом из тебя кузнец? Ну так как, ты уяснил, что я тебе сказал? – Уяснил, – сквозь боль прохрипел отец. Вот и ладушки. Иван отпустил Архипа и отступил на пару шагов. Нет, ну чего-то подобного он и ожидал. Не может родитель вот так просто смириться с тем, что в один момент утратил власть над сыном. Ну и навалился от всей своей широкой души. И получил. Сначала в душу, а потом коленом в лицо. А кто ему виноват? Думать надо, что делаешь. Опять же, тебя ведь предупредили. – Ну как, угомонился? – глядя на корчащегося на полу Архипа, спросил Иван. – Прокляну, песий сын, – еле выдавил кузнец. – Не песий, а твой. Да только ты в жадности своей о том позабыть успел. Но на то тебе Бог судья. Я ни злобы, ни обиды не держу. Просто заберу то, что мое, и пойду. Да не гляди ты на меня так-то. Чай, благодаря моей науке нужды знать ни в чем не будете. Так что отдарился я сторицей. Давай уж имущество, справу с припасом, да и пойду я. А на проклятие твое клал я вприсядку. Вот и весь сказ. – Сынок… – Все, матушка, вопрос решенный, и обратного хода не будет. Глава 3