Щелчок, гудок, малышка из автоответчика. Тут бы мне уже сообразить, в чем дело, хоть в общих чертах. – Пап! Сколько фруктов и овощей ты ешь? – Вагон. – Врешь! – Не много. Три следующих сообщения, которые Джеки оставляла каждые полчаса, были из той же оперы. Под конец она перешла на ультразвук, так что слышать ее могли только маленькие собачки. – Папа! – Секунду, милая. Я вышел с мобильником на балкон, нависающий над темной рекой, масляно-оранжевыми фонарями и гудящими пробками, и перезвонил Джеки. Та ответила с первого гудка: – Фрэнсис? Иисус, Мария и Иосиф, я чуть с ума не сошла! Где ты пропадал? – Скорость она сбросила миль до восьмидесяти в час. – Забирал Холли. Джеки, что стряслось? Фоновый шум. Столько лет прошло, а я мигом узнал ехидный тон Шая. От звука материнского голоса у меня сжалось горло. – О господи, Фрэнсис… Ты бы присел, налил себе стаканчик бренди и все такое, ладно? – Джеки, если ты не скажешь мне, что происходит, клянусь, я приеду и придушу тебя. – Погоди, придержи коней… (Звук закрывающейся двери.) Так, – сказала Джеки во внезапной тишине. – Короче. Помнишь, я давно еще тебе рассказывала, что какой-то тип купил три дома в конце Фейтфул-Плейс? Чтобы в квартиры превратить? – Ну. – Насчет квартир он передумал, все же психуют по поводу дикого роста цен на недвижимость, ну и он решил дома пока не трогать, посмотреть, что будет дальше. Так вот, он нанял рабочих, чтоб вытащили из домов камины, лепнину и все такое на продажу, – ты знал, что кто-то за такие штуки большие деньги платит? Вот больные… И сегодня они начали с дома на углу, ну, помнишь, тот, заброшенный? – Дом шестнадцать. – Точно. Они разбирали камины и за одним нашли чемодан. Театральная пауза. Наркота? Пушки? Наличные? Джимми Хоффа?[2] – Джеки, так твою и так! Что там? – Фрэнсис, это чемодан Рози Дейли. Все наслоения уличного шума исчезли, разом отрубились. Оранжевое зарево в небе одичало, стало слепящим, прожорливым, стихийным, как лесной пожар. – Нет, – сказал я. – Это не ее. Не знаю, с чего ты взяла. Бред сивой кобылы. – Ох, Фрэнсис… Голос сестры был полон беспокойства и сочувствия. Будь она рядом, я бы, наверное, в глаз ей засветил. – Чего “Фрэнсис”? Вы с ма накрутили себя до истерики из-за какой-то ерунды и теперь хотите, чтобы я вам подыграл… – Слушай, я знаю, что ты… – Или это какой-то хитрый трюк, чтоб убедить меня приехать, а, Джеки? Задумала великое воссоединение семьи? Предупреждаю, это тебе не кино от “Холлмарк”, со мной такие штучки не пройдут. – Остынь, придурок! – рявкнула Джеки. – Ты за кого меня держишь? В чемодане была блузка в фиолетовых огурцах, Кармела ее узнала… Эту блузку я раз сто видел на Рози и помнил, каковы пуговицы на ощупь. – Еще бы, в восьмидесятые такие носила каждая девчонка в городе. Кармела готова признать Элвиса в каждом прохожем с Графтон-стрит, лишь бы языком почесать. Думал, ты умнее, но, видимо… – …а в нее было завернуто свидетельство о рождении. На имя Роуз Бернадетт Дейли. Спорить больше было не о чем. Я нащупал сигареты, облокотился на перила и сделал самую долгую затяжку в жизни. – Прости, что вызверилась, – смягчилась Джеки. – Фрэнсис! – Тут я. – Ты в норме? – Да. Слушай, Джеки. Ее семья знает? – Нет. Нора несколько лет назад переехала, если не ошибаюсь, в Бланчардстаун, и мистер и миссис Дейли навещают ее по пятницам, чтобы увидеть внука. Мама говорит, у нее их номер где-то записан, но… – Ты в полицию звонила? – Нет, только тебе. – Кто еще знает? – Только строители, два молодых поляка. Они закончили работу и пошли в дом пятнадцать спросить, кому вернуть чемодан, но там сейчас студенты живут, и они отправили поляков к маме с папой. – И ма не растрепала всей округе? Точно? – Фейтфул-Плейс уже не та, в половине домов поселились или студенты, или яппи, мы их и по именам не знаем. Каллены остались, Ноланы и кое-кто из Хирнов, но ма не хочет ничего им говорить, пока не сообщила Дейли. Это было бы неправильно. – Хорошо. Где чемодан сейчас? – В гостиной. Может, зря строители его трогали? Но им ведь нужно было продолжать работу… – Все нормально. Только не надо его трогать лишний раз. Приеду, как только смогу. Секундное молчание. – Фрэнсис… Не хочу себя накручивать, но это ведь, боже упаси, не значит, что Рози… – Мы пока ничего не знаем, – сказал я. – Не дергайтесь, ни с кем не говорите и ждите меня. Я выключил мобильник и быстро оглянулся на квартиру. Дверь Холли была по-прежнему закрыта. Докурив сигарету в один марафонский затяг, я отшвырнул окурок, закурил новую и позвонил Оливии. Та даже не поздоровалась: – Нет, Фрэнк. Только не сегодня. Исключено. – Лив, у меня нет выбора. – Ты просил проводить с Холли каждые выходные. Умолял. Если ты не хочешь… – Хочу. У меня ЧП. – У тебя всегда ЧП. Отдел как-нибудь обойдется без тебя пару дней. Фрэнк, что бы ты ни воображал, ты не такой уж незаменимый. Со стороны голос Лив мог показаться веселым и непринужденным, но она была в ярости. Звон ножей и вилок, взрывы смеха и что-то похожее на, господи прости, фонтан. – Это не по работе, – сказал я. – Это семейное. – Разумеется. И никак не связано с тем, что у меня четвертое свидание с Дермотом? – Лив, я многое бы отдал, чтобы подпортить вам с Дермотом четвертое свидание, но никогда не пожертвую временем с Холли. Ты же меня знаешь. Короткая недоверчивая пауза. – Что за семейное ЧП? – Пока не знаю. Джеки звонила от родителей в истерике, ничего толком объяснить не может. Мне срочно надо туда. Снова пауза. – Ладно, – устало выдохнула Оливия. – Мы в “Котери”, вези ее сюда. У шеф-повара “Котери” собственное кулинарное шоу, и его до небес превозносят все воскресные газеты. Спалить бы эту столовку к чертовой бабушке. – Спасибо, Оливия. Серьезно, спасибо. Если смогу, заберу ее попозже или завтра утром. Я тебе позвоню. – Хорошо. Если сможешь, конечно, – сказала Оливия и дала отбой.