В тот день Фату как раз устроилась в «колыбельке» своего баобаба, чтобы почитать. – Вначале я даже не поняла, что происходит там, вдали. Потом услышала выстрелы, увидела дым, поднимавшийся к небу, и догадалась. Смутно догадалась. На самом деле я чувствовала себя какой-то одурманенной, парализованной. Боялась осознать, что там, в деревне, происходит что-то ужасное, что там убивают мою мать, моего отца, моих братьев и сестер. Мне было страшно, и в то же время я отбрасывала дурное предчувствие – слишком уж оно было жутким! Нет, это невозможно… Кто осмелится на такое смертоубийство?! Чтение книг подогрело мою фантазию, и я решила, что все это: взрывы, вопли, пламя – плод моего воображения. До самого вечера я в каком-то оцепенении просидела на дереве и только ночью осмелилась вернуться домой. Там, на краю деревни, я поняла, что все случившееся мне не привиделось: вокруг было только пожарище… пепел… и трупы… В тот миг, когда я, обезумев от ужаса, с колотящимся сердцем, шагнула в сторону нашего дома, вернее, обугленной груды обломков на его месте, ко мне метнулся какой-то человек. «Фату, – прошептал он, – не ходи туда; нельзя, чтобы они тебя схватили!» И, не дав мне ответить, прикрыл мой рот ладонью, поднял на руки, унес к себе домой и спрятал. Я даже не сразу поняла, чего избежала. Если бы не он, милиционеры, занятые мародерством, наверняка прикончили бы меня, так как они прекрасно знали состав каждой семьи. Они ведь были родом из нашей деревни: жили здесь, болтали с моими родителями, ели и пили вместе с ними, танцевали вместе с ними на наших главных праздниках. С ними – и с моими братьями и сестрами. И Мама обратилась ко мне: – Человека, который меня спас, звали Бамба. – Бамба?! – Да, меня спасли двое – мое дерево и Бамба. Вот почему я всегда считала его своим братом. И вот тут, несмотря на все ужасы, о которых рассказала Мама, я наконец вздохнул с облегчением: Бамба оказался отважным и добрым человеком, которому я был обязан жизнью Мамы. Значит, не зря я его любил, а теперь полюбил еще больше. И правильно сделал, что не разоблачил ни перед кем его плутни… – Бамба пошел на страшный риск, укрыв меня в своем доме. Обстановка была такая накаленная, что, если бы милиционеры узнали об этом, они бы тут же казнили его за «предательство». Этот человек вел себя как герой, даже не осознавая этого: много дней он ходил по краю пропасти, скрывал все от своей родни, утешал и поддерживал меня, обнимая, заглушая мои рыдания, осушая мои слезы краешком своего бубу. И однажды ночью, когда резня слегка поутихла, мы с ним бежали. Целую неделю мы шли пешком до Дакара, и там Бамба нашел приют для нас обоих у своего родственника. Я уже немного пришла в себя. Как только представился удобный случай, он посадил меня в самолет, летевший в Париж, где работал его кузен. Мама помассировала лодыжки и через силу улыбнулась нам – Сент-Эспри и мне. – Ну а продолжение моей жизни вам известно, поскольку вы стали ее частью. Мы долго молчали. И тут Мама прибавила: – Ах да… забыла сказать. Бамба ведь дал мне денег, чтобы устроиться в Париже. Он меня уверял, что это сбережения моих родителей: мол, ему удалось разыскать их в развалинах нашего сгоревшего дома. Дорогой Бамба… я до сих пор не знаю, правда это или нет… В последующие дни Папа Лум занимался тем, что укреплял Мамино здоровье, – он настоял на том, чтобы мы еще немного пожили у реки. Они с Мамой сидели на берегу, у самой воды, беседовали или же просто молчали, но их молчание было полно невысказанных мыслей. А я рассматривал пиро́ги с острыми носами, похожими на рыбьи, любовался жеманной поступью серых цапель, восхищенно следил за полетом розовых фламинго. Что касается Сент-Эспри, то он либо сидел под деревом, листая свою Библию, либо осваивал волоф, болтая с прохожими, рыбаками, пастухами, странниками, торговцами и контрабандистами. Если послушать его вечерние рассказы об этих встречах, то создавалось впечатление, что здешний берег, с виду необитаемый, позволял общаться с таким же множеством людей, как какой-нибудь парижский бульвар по субботам. Знахарь периодически вручал Маме тотем, приказывая ей поклоняться ему. Однажды я подслушал их разговор на эту тему: – Прими свой тотем и попроси его принять тебя. Это лев. От него ты унаследовала гордый, независимый нрав и любовь к мясу, но тебе пока еще не передалось его чувство ответственности за свою семью. Чтобы считаться «королем» территории, лев защищает ее от других хищников и оберегает свою семью. Иными словами, исполняет свой долг. А ты забыла о своем «королевстве», о своем долге, о своих предках. Мама пристыженно всхлипнула. Но Папа Лум безжалостно продолжал: – Мало того, ты забыла о своей нынешней семье. Во-первых, о своем сыне… – О мой дорогой Феликс… – прошептала Мама со слезами в голосе. – Затем о своем муже. Тут Мама напряглась и перестала причитать. Однако Папа Лум, ничуть не удивленный этой неожиданной сдержанностью, настойчиво повторил: – Ну что же ты – давай поважничай, изобрази равнодушие. – Я свободна! – Если ты свободна, то должна ясно сознавать, почему поступаешь так, а не иначе. А ты не можешь это объяснить. – То есть?.. – Ты отказываешься соединиться с мужчиной. Почему? – Моя свобода… – Свобода – это не цель, но средство, помогающее быть самим собой. Почему же ты не хочешь вступить в брак? – Я… – Когда-то ты спаслась от резни благодаря своей независимости. Если бы ты не пряталась в листве баобаба, чтобы читать, тебя истребили бы вместе со всей твоей семьей. И вот поэтому ты себя убедила, что, оставаясь одинокой, ни с кем не связывая свою судьбу, ставя себя превыше всех и всего, ты избежишь опасностей. – Может быть… – признала Мама дрогнувшим голосом. – Может быть, но не наверняка. Фату, ты выбрала хорошего производителя, чтобы родить сына, хвалю! Но теперь ты недооцениваешь свой выбор, и напрасно: этот мужчина способен стать хорошим мужем и хорошим отцом. – Вот как?! – вскипела Мама и вскочила на ноги, готовая прервать этот разговор. Но знахарь только улыбнулся: – Когда ты утратила разум, он заботился о Феликсе так же хорошо, как ты. Да-да, заботился – о своем сыне и о своей возлюбленной. Не будь этого путешествия, которое он организовал, ты покинула бы этот мир и сейчас блуждала бы в дебрях безумия. А безутешный Феликс оплакивал бы тебя. Мама виновато понурилась. Ее волосы – жесткие, растрепанные – походили на львиную гриву. – Гордячка! Настоящая львица! – со смехом воскликнул Папа Лум. И вложил в руки Мамы фетиш. – Чтобы вернуться к полноценной жизни, пользуйся своим тотемом. Растения, животные и люди постоянно обмениваются жизненной энергией. Приобщившись к ней через тотем, ты восстановишь разорванную цепь этого обмена и обретешь силы. В последний вечер в присутствии нас с Сент-Эспри он вручил Маме коробку: – Здесь находится прах твоих родителей. Ты должна развеять его над рекой, произнося священные заклинания. Мама благоговейно взяла ее, прижала к груди и спустилась к реке, одна. Там она простояла несколько минут не двигаясь. На фоне волн, порозовевших в лучах заходящего солнца, ее силуэт вдруг стал казаться хрупким, как у юной девушки. Ей снова было пятнадцать лет. Она только что потеряла своих родных. И сейчас делала то, что осиротевшая девочка не смогла сделать тогда, много лет назад, когда Бамба прятал ее от убийц. Я услышал ее голос – чистый, печальный, слабый, отражавшийся эхом от мирных вод. Она пела колыбельную, чья мелодия убаюкивала, помогала найти путь в темных безднах смерти. И я был уверен, что ее отец и мать, братья и сестры, в прибрежных тростниках или где-то очень далеко, слышат ее так же хорошо, как я. Песня, вначале звучавшая робко, постепенно набирала силу, в ней зазвучали уверенность, любовь и нежность. Теперь, когда она подходила к концу, дрожащая девушка-сирота уступила место взрослой женщине, ставшей матерью своих родных. Долго еще держала она коробку, прижимая ее к груди и не решаясь расстаться с тем, что осталось от родителей; потом наконец подняла крышку, и серые частички праха поплыли по воде, колыхавшейся под легким ветерком. Я нагнулся к Знахарю и шепнул: – Это и вправду их прах? – Не знаю, Феликс. Может, да… А может, и нет… Главное – сам ритуал: нужно, чтобы твоя мать смирилась с уходом своих родных в царство мертвых. Чтобы она вернула их назад, к природе. Чтобы позволила им продолжать свой путь и общаться с душами других умерших. И чтобы унести в глубине своего сердца память о них, нежную и умиротворенную. Отныне ваши предки будут жить с вами, в Париже. И время от времени вы должны рассыпать в кухне на полу песок, чтобы они почувствовали себя на родине. Ритуалы помогают духу обрести плоть. – Ну ладно, согласен. Надеюсь, вы хотя бы вручили ей их настоящий прах? Знахарь возмутился: – Ну что за глупости, Феликс! Вещи обладают теми свойствами, какие ты им сам приписываешь. Например, кусочек эбенового дерева, который я тебе дал и который помог тебе крепко спать… – Что-о-о? Значит, ты меня обманул по методу Куэ?[18] – По методу… чего? – Не чего, а кого – Куэ. Метод Куэ состоит в том, что больной излечивается самовнушением. – Нет. Это твоя вера пробуждает и высвобождает свойства вещей. Она помогает тебе возвыситься над обычным уровнем бытия. Ты глубже проникаешь в суть явлений. Ты поднимаешься вверх по течению Незримого источника. Старик бросил наземь свою торбу, и из нее высыпалось в колючую траву множество разных предметов – из дерева, из слоновой кости, из рога. Он выругался: – Ох, как мне надоели эти игрушки! «Скажи мне: да!», «Обними меня!», «Вернись ко мне!»… Это всего лишь вспомогательные средства, чтобы сконцентрировать внимание пациентов, трамплины, помогающие попасть в другое измерение. Я предпочел бы обходиться без них. Чем больше вспомогательных средств, тем меньше ты обращаешься к разуму. А ведь разум можно излечить только разумом. И он указал мне на закатное солнце: – Взгляни по ту сторону Зримого. Смотри на Незримое. Ищи дух, который являет то, что скрыто за видимостью. И ты проникнешься силой мира, которая лежит в основе всего сущего. Незримый источник вечен, он есть повсюду, где бы ты ни находился, и ты можешь его увидеть. Ибо тот, кто смотрит зорко, в конце концов увидит. Он положил мне на плечо скрюченные пальцы, похожие на паучьи лапки, и сказал: – Вы вернетесь в Париж, и это меня тревожит. Нельзя, чтобы Фату снова впала в безумие. Я долго размышлял и хочу поручить тебе важную миссию. С этими словами он опустился передо мной на колени и поведал мне тайну. Эпилог – А сколько ей лет, мадам Симоне? – Да не так уж и много, – отрезала Мама.