— Значит, Василий, — еле слышно произнес шофер и умолк, пропуская стайку машин на светофоре. Василий счел за лучшее не отвечать. Кисти рук сцепились друг с другом словно в предсмертной схватке. Пытаться что-либо предпринять не имело никакого смысла. Наверняка рука шофера любовно поглаживала монтировку. — Что натворил то? — спросил водитель, краем глаза поглядывая на пассажира. Наткнувшись на глухую стенку молчания он покачал головой и закурил, протягивая сигареты Василию. — Бери. Успокойся, никто тебя сдавать не собирается. Сам только как три месяца на свободе. Ненавижу. Василий закурил. Руки мелко дрожали. — Замочил кого? А? — не унимался водитель. — Нет. Подставили. — Кто, свои? — Не знаю, Свои поверили. Или их заставили поверить. — Василий пощупал карман куртки. Фонарика не было. Он исчез. Скорее всего, в суматохе потерял. Лучше бы в снегу, когда выпрыгивал. А если забыл на столе? — Он почувствовал как волосы встают дыбом. Они подъехали к ночному магазину. Пластиковый бело-красный корпус, огромные окна, выплескивающие наружу яркий свет, расчищенные мраморные ступеньки и народ… Людей было много, самых разных, молодежи, стоящей прямо у входа и несмотря на холод, развлекающуюся пивом, домашних хозяек в накинутых поверх домашних халатов демисезонных пальто, спешащих за свежим хлебом, постоянных клиентов — забулдыг, обмотанных потерявшими свой цвет и форму одеждами и затравленно наблюдающих за полкой со спиртным и множество других людей, в силу различных причин оказавшихся рядом с магазином. — Шофер притормозил метрах в тридцати. — Тебя ищут, — сказал он. — Полгорода уже знает, как ты выглядишь. А в магазинах радио работает круглые сутки. За вознаграждение в наше время… — он многозначительно замолчал и вздохнул. Василий протянул пятьдесят тысяч. — Возьми, пожалуйста, коньяка и поесть что-нибудь. И сигарет. Шофер кивнул и вылез из машины. Если они уже узнали его имя, значит связались с управлением. А там дали добро. Своих так быстро ни сдают, чтобы не произошло. За этим кроется что-то очень серьезное. Второй раз ребята сделали промашку, но теперь он почти что в клетке. Бандиты, милиция, — все хотят его увидеть. Очень хотят. И все из-за того, что он знает, что страховая фирма страхует не по правилам. Или трупы страхует, или черт знает что еще. Пучеглазый, наверное, оказался слабым звеном. Они решили, что он проболтался и убрали парня. А теперь никуда не сунешься, чтобы по носу не получить. Если поймают, разговор будет короткий. Да… — Василий поглядел по сторонам. Мысли, мягко говоря, лезли не самые веселые. Шофер вернулся довольно быстро с квадратным полиэтиленовым пакетом, набитым доверху продуктами. — Держи. — Он залез в машину, сразу же завелся и включил печку на полную мощность. — Куда теперь? Василий посмотрел на него, потом на пакет и пожал плечами. — Тебе некуда идти? — шофер задумался, потирая руки. — Да с… влип ты парень… кому же ты так сильно насолил? Хорошо… У меня за городом есть хутор, от родителей остался… Поживешь там пока. Как немного развеется, что-нибудь придумаем. Сам не знаю, зачем это делаю. Наверное, потому что сам в это шкуре был. Чувствуешь теперь, что значит волком быть? Когда флажки, охотники, кругом стрельба, а у тебя одна надежда — на ноги, да на мозги. Но больше на ноги, думать, и основном, некогда. Бывает… — Он внимательно посмотрел на Василия. Василий подумал, что водитель по всей вероятности ежедневно сталкивается с такими маленькими неприятностями, но, поблагодарил Бога, что подвернулся такой человек. — А сам где живешь? — спросил Василий. — Я в городе. На квартире у жены. Сам не верю — дождалась ведь. Остались ведь еще люди… Василий не понял, что он имеет в виду, но на всякий случай кивнул. Машину занесло на извилистом повороте и задние колеса заскользили, потеряв опору. Проходивший мимо по блестящему тротуару пьяница со всколоченными волосами и белым от падения левым боком вскинул руки и вспоминая дальних родственников опрокинулся на спину. Выставив руки вперед он замотал головой — ему показалось, что машина уже раздавила его. Все обошлось, но он так и остался сидеть, переживая увиденное. — Останови, — вдруг сказал Василий. Они как раз проезжали главный вход центрального рынка, усеянный промокшими коробками и стоптанной грязью. Водитель недоуменно посмотрел в его сторону, но все же притормозил. Желтый глаз светофора издевательски подмигивал, как будто у него случился нервные тик. Василий протянул полтинник. — Пойдет? — не получив ответа, он положил купюру в углубление перед лобовым стеклом. — Где тебя найти, если что? Записав адрес, Василий вылез из теплой машины и ступил ногой в снежную кашу. Машина немного постояв, несмело дернулась и исчезла за поворотом. Пакет с коньяком и продуктами оказался довольно тяжелым. Сверху из него аппетитно ворчала французская булка чуть ли не метровой длины. Гнусный желты свет фонарей едва-едва пробивал мглистый снежный сумрак. Люди проходили и исчезали в подворотнях словно тени, не оставляя о себе никаких воспоминаний, кроме неуверенных отпечатков ног. Нереальность происходящего горела в мозгу сонливой надоедливой лампочкой. Василий вернулся немного назад и оставив слева спорткомплекс Динамо и тяжелые бетонный забор, увешанный бесчисленными рекламными плакатами, вышел и Северному вокзалу, вздымающему над собой снопы белого света. Палатки и магазины позакрывались, переводя дух до завтрашнего дня. В глубине вокзала, за мрачным подземным переездом шуршала милицейская рация. Там находился опорный пункт и Василий обошел его с левой стороны, там, где здание вокзала стыдливо прикрывало свою грязь и пошлость обшарпанной бывшей гостиницей для моряков. Площадь белела своей громадой и простором. Освободившись от дневного гнета автостоянки, она на несколько часов сбросила свою непристойную мелочность и суетливость и теперь была тем, чем она и должна быть, свободной, ровной и гордой, как в былые времена. Юркнув в кромешную темноту улицы Генделя, Василий почувствовал себя посвободнее, несмотря на то, что справа теперь возвышались стены некогда всесильного КГБ. Глава 23 Наташа открыла дверь и ее полный ужаса взгляд неподвижно уставился на него. Она была в сиреневом халатике с мелкой янтарно бахромой и домашних тапочках на босу ногу. — Привет, — сказал Василии, — можно? Она мгновенье что-то решала, при этом ни ее личике отразилась жестокая борьба добра и зла. Василий так и не понял, что же в конце концов победило, но она отошла к сторону и закрыла за сабо дверь. — Что случилось? — спросила она. Ее голос звучал приглушенно и с некоторой хрипотцой. — Тебя ищут. По радио несколько раз передавали… Это же ты? Да? — Да. К сожалению, это я, — Василий разделся и подмигнув ей, отчего она чуть-чуть отшатнулась, прошел в комнату, волоча за собой пакет. Наташа вошла за ним следом. Ее бледные глаза очень подходили к халатику. Василий поставил на стол бутылку и немедленно ее откупорил. Телевизор молчал, молчало и радио вместе с Наташей. Говорят, что женщина хороша, если она большее время молчит, но сейчас Василий многое бы отдал, если бы у Наташи прорвался ораторский талант. Но этого не происходило. Она просто прислонилась к косяку с застывшими каплями краски и смотрела на него не произнося ни слова. — Сядь. — Сказал ей Василий. — Достань рюмки и сядь. Она подошла к стенке и извлекла оттуда рюмку. Одну. Потом присела на краешек кресла. Очень трогательно и целомудренно. Василий хихикнул, нервы начинали сдавать. Наполнив рюмку, он выпил ее не закусывая. Через минуту повторил. Тревога постепенно начала сдавать звон позиции и подталкиваемая алкоголем, вскоре вообще исчезла. Наташа очень старалась выглядеть немо и спокойной. Первое получалось, а второе с трудом. — Я никого не убивал, — наконец сказал Василий. — Так получилось, что меня подставили. Просто взяли и подставили. Знаешь как это делается? Наташа кивнула головой. — Знаешь… Видела в фильмах. — Там это интересно, думаешь, как же этот парень теперь выкрутится, когда все против… Вот также теперь и я. Только не понарошку, а в жизни. Теперь каждая собака меня узнает, если увидит. Большое хоть вознаграждение? — Десять тысяч, — произнесла Наташа и закашлялась. — Ничего. Для лейтенанта с полугодовым сроком службы — вполне нормально. Как ты считаешь? Не хочешь, кстати, подзаработать? Она встала с кресла, подошла к нему и с чувством залепила по щеке. Ее покрасневшее лицо напряглось, а сама она готова была вот-вот разрыдаться. Василия никогда никто не бил по щекам, но он часто видел, как это делается в кино. Странно, но он почувствовал облегчение, словно вдруг смешавшиеся понятия чести, добра, дружбы снова заняли свои надлежащие места. — Спасибо, — сказал он беря ее за руку. — Просто мне надо было знать. Она выдернула руку и достав еще одну рюмку снова присела на кресло. Василий, теперь уже неспеша, разлил коньяк. — Ты хочешь знать, что произошло на самом деле, правда? — Да. — Если смотреть снаружи, то все просто. Архипов, то есть теперешний мой начальник, рассказал мне про одно дело, над которым он бьется вот уже семь или восемь месяцев. Короче, люди пропадают. Никакой системы, никакого подбора, абсолютно разные, но обязательно молодые. Женщины, я имею в виду. Он мне сказал, что перерыли весь город, но следов найти не могут, представляешь? Я сперва подумал, что их продают в рабство и увозят в нелегальные публичные дома. Это — самая первая мысль. Но Архипов сказал, что эту версию проверяли чуть ли не первой. Поговорили с местными турками, немцами, литовцами, в общем со всеми, кто этим руководит, но никто из них такими делами не занимается. Вернее, занимаются, но методы другие. Впрочем, они могли и соврать, но есть маленький нюанс. После исчезновения каждой приходило письмо с инициалами и какой-нибудь частью тела. Небольшой, разумеется. Конечно, подобной наглости торговцы живым товаром себе позволить не могут. Все-таки они делают бизнес, зачем так себя подставлять? Сразу на ум приходит маньяк. Вроде Чикатило. И характер и почерк и мания — все присутствует. Признаться, до сегодняшнего дня эта версия мне нравилась больше всего. Знаешь чем? — Чем? — спросила Наташа. Ее глаза лихорадочно блестели. — Отсутствием улик. У нас нет ничего или почти ничего. Так может работать одержимый. Или… — Василий задумался. — Или профессионал. Маньяк, в отличие от профессионала не думает, чтобы кого-то подставить. У него это, конечно, может выйти неумышленно, но он вряд ли будет думать о ком то конкретно. Он просто делает свое дело, безошибочно, не оставляя никаких следов. Маньяк может путать следствие, делать ложные ходы, что-нибудь посылать — но все это лишь следствие его мании или комплексов. Рано или поздно, он попадается, потому что у него нет конкретной практической цели. А вот профессионал — то может бегать всю жизнь. Так вот, случайно в то время я читал книгу про страховые делишки и подумал, а почему бы и нам не провернуть такое дельце. В нашей стране еще плохо налажена борьба с такого рода мошенниками и им подобными, нет хороших специалистов по страхованию. На западе, между прочим, в сфере страхования — один из самых больших процентов финансовых преступлений. Мы обзвонили все наши страховые конторы. Заинтересовала одна. Сначала они сплоховали, сказали, что сведений не дают, а потом исправились и стали говорить, что никого из пропавших знать не знают. Я поговорил с менеджером, а сегодня вечером он оказался мертв. Причем я его труп обнаружил первым. Совпадение? Как бы не так. Милиция словно ждала за углом, пока я его найду. Бабка — дежурная, конечно, могла описать им мою внешность, но фамилию она вряд ли могла запомнить. Хотя, возможно и такое. Мне же кажется, что кто-то следил за мной и стукнул в самый неподходящий момент. — А грабеж? При чем тут грабеж? — Я забыл там свой фонарик. Он естественно с отпечатками. И еще — это. — Василий сходил в прихожую и вынул из кармана бумажник, бросив его на стол. — Пятьсот баксов. Оставлять жалко было. — А откуда они узнали про него? — Я не знаю. Кто-то очень близко сотрудничает с этим обществом. Слишком у них все быстро и толково получилось. Перед большими деньгами никто не устоит. Меня быстренько отправили в отпуск и как только я снова начал копаться, решили приструнить. А письма мог посылать тот же пучеглазый, то есть менеджер. В порядке страховки. Наташа легонько постукивала пальчиками по деревянным подлокотникам кресла. Она немного успокоилась, но все услышанное не вызвало у нее реакцию бурного восторга.