— Мне сегодня уезжать… — жалобном тоном снизал Василий. — Вы не знаете ее телефона? Она мотнула головой. — Нет. Какой телефон в балтрайоне? — поводив толстым пальцем по столу и беззвучно подвигав губами, она сказала: — Вам так срочно? Василий энергично закивал головой. — Жена рожает… побыстрее бы! Волнуюсь очень, а до Вильнюса, сами понимаете… по скользкой то дороге. — Ладно, записывайте, — сжалилась она. Название улицы ничего не говорило, кроме того, что оно принадлежало какому-то пионеру-герою. — А где это? Женщина подробно объяснила, как туда добраться. При этом в ее голосе появились участливые нотки. Она начала выспрашивать про жизнь, про родителей и Василий еле-еле с ней распрощался. Напоследок она вынула огромное красно-желтое яблоко и силой заставила его взять, при этом что-то сказала, как показалось Василию, по-литовски. Он неловко улыбнулся и поспешил прочь, ее слова еще некоторое время долетали до него и стегали по непонимающим ушам. «Она, наверное, литовка», — подумал Василий, поразмыслив логически. «Хорошо, что я не представился чукчей, у которого сбежал олень.» Балтийский район Калининграда кишел людьми. Тонкая лента дороги едва вмещала в себя поток машин, трамваев и троллейбусов. Отделенный от всего города болотистым пустырем и железнодорожными ветвями, район жил своей суматошно жизнью. Вдоль тротуаров тянулись бесконечные ряды торговцев, кутающихся как матрешки в бесчисленные одежды. У пивных ларьков выстроился соответствующий контингент, ругаясь красивым городским матом и сотрясая сетками и авоськами со стеклянным вторсырьем. Продавцы бананов терпеливо втолковывали вконец обнаглевшим покупателям, что товар не с Колумбии, а с Эквадора, где кормовые бананы перестали выращивать по многочисленным просьбам российских трудящихся. Солнечные фрукты, гордясь своей ценой, спокойно взирали с грязных прилавков — мирская суета их никоим образом не касалась. Василий вполголоса спросил у соседнего пассажира, где ему лучше выйти. Через десять секунд эту тему горячо принялось обсуждать добрых две трети троллейбуса. Одни говорили, что выйти нужно на следующей, там через дорогу наискось два квартала, и он уже почти на месте. Другие яростно отвергали этот план, утверждая, что на полпути там все перерыто. Траншея, мол, такая, что ночью некоторые автомобили застревают в ней с головой. Естественно, в воде и фекалиях, то есть, пробило канализацию. Починят — неизвестно когда, детям все это очень нравится и они катаются со склона оврага на санках, надо только вовремя остановиться. Так, что выходить стоило на предыдущей — и ближе и чище… Василий слушал нарастающий гомон, эпицентр которого сместился в середину троллейбуса. Когда объявили остановку, почти никто и не услышал. Дело дошло но выяснения отношений с правительством. Он побыстрее выскочил из кипящего страстями транспорта. Дом номер тридцать шесть оказался на вид жалким трехэтажным строением грязно-блеклого цвета. Вокруг дома равномерно лежала снежная жижа, перемешанная с углем и отбросами. Чуть поодаль, слегка накренившись, возвышалась черная труба кочегарки, а еще дальше, свободное необозримое пространство, покрытое волнами снега и пробивающимися сквозь него пучками луговой трави. Крошечные окна здания кое-где выбрасывали вперед себя длинные палки с висящим скорчившимся бельем. Справа стояло четыре железных ржавых гаража, наполовину вросших в землю. Из-за них слышался бешенный лай, переходящие иногда на скулеж. Василий поспешил открыть манерную дверь и прошел внутрь. В нос ударил запах прокисшего супа. Выло темно, но с окон второго этажа вниз начали отблески света, вырезая из мрака обильную настенную живопись. Где-то справа пьяными голосами переговаривались мужчина и женщина. Василий поднялся на второй этаж. Каждый его шаг оглашал подъезд скрипом деревянных ступеней. Наверху было почище и посвежее. Он отыскал квартиру номер семь и нажал на черную кнопку звонка. В квартире зазвучало что-то похожее на мелодичны барабанный бой. Глазок отсутствовал. Ожидая, он вытер ноги о резиновый автомобильный коврик. Бабуся могла видеть того человека, который убил пучеглазого, — подумал он. — К тому же она там работает и, наверное, ей будет что рассказать. Василий достал сигареты и закурил. Старая карга не очень то спешила. Гремя текло медленно, смешиваясь с разнообразными звуками старого дома. Он снова позвонил и стряхнув пепел, проследил, как седые пылинки падают на коврик. Да… что-то там на коврике было и помимо пылинок. Василий нагнулся и чиркнул зажигалкой. Окурок, тонкий окурок от сигареты ВОГ. Он вынул блокнот, вырвал листочек и завернув окурок, положил его во внутренний карман. Дверь по-прежнему оставалась запертой. По ту сторону стояла могильная тишина. Василий почувствовал, как холодеют ладони. Обычно, когда на улице так скользко, старухи предпочитают сидеть дома. Он быстро спустился вниз и убедился, что дом еще не окружен омоновцами. Позади гаражей тоже было пусто Собаки убежали. Василий вернулся к двери. Посмотрев по сторонам, он достал складной нож. Через две минуты возни дверь с противным скрипом отворилась. Он закрыл ее движением ноги, когда прошел внутрь. Все было бы ничего — и старушечья обстановка, и серенькое пальтецо, висящее слева, если бы не запах. Василий инстинктивно закрыл нос платком и шагнул в комнату. Посередине стертого красноватого ковра, скорчившись, лежала старуха, с перетянутым вокруг шеи жгутом. Ее вывалившийся язык и расширенные ужасом глаза составляли довольно мерзкое зрелище. Она лежала на боку. Согнутые костяшки пальцев оставили на ковре темные следы приподнятого ворса. Это сделал человек, который убил пучеглазого. В этом Василий не сомневался. Значит, скорее всего, старуха его видела. Но ни до того, как приехала милиция, а после. Василий не стал ее обыскивать. Вся ее ценность заключалась в ее голове. Чтобы не искушать господа второй раз, Василий вышел в коридор, плотно прикрыл дверь и чуть ли не бегом спустился вниз по лестнице. Странно, но омоновцы на этот раз запаздывали. Быстрым шагом он направился прочь, обдумывая увиденное. Старуху прибили дня три-четыре назад. Если она работает сутки через трое, как обычно в таких заведениях, то значит, это сделали на следующее ее дежурство после убийства пучеглазого, то есть через три дня. По идее, ей завтра выходить на работу, — подумал Василий. Окурок во внутреннем кармане не давал покоя. Точно такие же он видел в пепельнице возле двери страховой компании, и их же курит исчезнувшая жена фирмача. Все это как-то очень не вязалось. Если женщины и курят, то очень многие предпочитают тонкие дамские сигареты, типа Вог или Ким ультра лайт — так называемые курительные палочки. Так может быть замешана жена?.. В ее положении не очень то выгодно пропадать надолго, по крайней мере, следов бедности в особняке не наблюдалось. К тому же, зачем ей убивать старуху, к которой не имеет никакого отношения. Наверное, не имеет. Старуха оставалась в здании до утра. Сначала там работала следственная бригада, затем они уехали, а настоящий убийца остался. Он или спрятался или… Вот из-за этого и пострадала невинная старушечья шея. Василий знал, что ему нужно сделать. Он переговорил со многими людьми, но руководство фирмы оставалось в стороне, словно ничего и не происходило. Решив, что четвертый визит должен быть удачным, Василий решил навестить Никитину. Ему уже смертельно надоело бегать ото всех и вся и он очень хотел услышать правду. Любую. Но которая бы его оправдала. Вынырнув на бурлящей остановке в центре города он остановился, поправил черную шапочку и взглянул на часы. Половина третьего. В самый раз. Кабинет Никитиной находился на втором этаже квадратного здания мерим. На самом верху дома болтался трехцветный флажок. Как раз в его сторону почерневший от мокроты вождь делал неопределенный жест рукой. Деревянная дверь, снабженная массивной металлический ручкой, находилась под навесом длинною метров двадцать, поддерживаемым квадратными потрескавшимися колоннами. Слева, чисто и радостно переливались окна ресторана «Валенсия». Изящные белые шторки с тонкой розовой вышивкой предохраняли клиентов ресторана от посторонних глаз. Левее окон, украшая невзрачную серую стену висела солидная темно-красного цвета вывеска с золотыми буквами «МЕРИЯ». Издали выглядело как название ресторана, немного странное, но сейчас многие любят чудить. Далее шли двери, сбитые снизу в черно-светло-коричневую гамму от тысяч, прошедшихся по ним ботинок. А еще дальше, потекшие, с раслылывшимися каплями грязи и старыми, в рваной краске рамами окна центрального гастронома. Василий покосился на сидящего справа милиционера-охранника, но тот увлеченно застыл над газетой «Двое». Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Василий не торопясь поднялся на второй этаж. В широком светлом фойе остановился и неспеша выкурил сигарету. То вниз то вверх с видом баронов и княгинь прохаживались работники мерии. Иногда они важно прижимали к себе небольшие стопочки бумаг, немного небрежно, но с экзальтированным выражением лица. Василий отыскал нужный кабинет с белой пластиковой дверью и не стучась, прошел внутрь. Это был кабинет секретаря. В глубине — небольшое стол орехового дерева, ни специально подставке — персональный компьютер. Вдоль стен, оклеенных белыми тиснеными обоями, стояли три черных шкафа для бумаг. Два — слева и один — справа. Возле правого шкафа — что-то вроде буфета с изогнутыми стеклянными дверцами. На стене возле двери — небольшая картина в простой темно-коричневой рамке. «Кандинский» — прочитал Василий подпись внизу. Окно закрывают вертикальные голубые жалюзи. К столу секретаря ведет дорожка серого ковролина, вычищенного до стерильного состояния. На столе стоит металлическая подставка для карандашей, веером лежат бумаги в папках и без. Рядом с подставкой пепельница в виде оклеенной янтарем плоской посудины. Кабинет оказался пуст, но направо вела еще одна дверь с золотистой ручкой. Из любопытства Василий подошел к столу и взглянул в пепельницу. Пусто. Не дожидаясь приглашения, он толкнул вторую дверь. Она отворилась легко и тихо. Обычно так открываются двери склепов, вопреки распространенному мнению. Легко и тихо, милости просим. Этот кабинет выглядел намного больше. Метров сорок, а то и пятьдесят квадратных. У окон, также закрытых жалюзи, вытянулся стол для совещаний. Стулья вокруг него били расставлены словно под линеечку. Обои выглядели несколько пестрее. Теперь на них появились тонкие красные полоски, похожие на искры. По стенам на почтительном расстоянии висели большие и не очень картины. В подвесной потолок стального цвета были вделаны продолговатые плафончики освещения. У правой стены, сразу за дверью тянулась стенка-горка бежевого цвета, а перед ней стояло три кожаных кресла с огромными круглыми подлокотниками. Кресла стояли вокруг небольшого журнального столика. Два из них были заняты женщинами средних лет, довольно красивыми, с короткими черными стрижками. На столике стоял маленький золотистый пузырек. При его появлении пузырек моментально исчез. В воздухе висел тонкий запах духов и кокаина. Они выжидательно посмотрели на него. В их глазах читалась, по меньшей мере, недоброжелательность. Та, что сидела в правом кресле, была покрасивее, но смотрелась старше — выражение ее лица почти не изменилось она, только слегка повела бровями. Вторая, сидевшая к нему полубоком, выглядело несколько грубовато, похожа на немку. Она повернула к нему лицо и тихо фыркнула, всем своим видом показывая, что он лишний. Если одна из них — Никитина, то я здорово ошибался, — подумал Василий, вспомнив свое описание, данное Наташе. — Что вы здесь делаете? — грубо спросила сидевшая боком. — Мне, собственно, нужна Никитина, — ответил Василий, высверливая взглядом отверстие между ее глаз. — Что вы хотели? — спросила вторая несколько миролюбивее. — Никитина, это я. — Она сделала неопределенный жест рукой, который можно было истолковать совершенно по-разному. Василий опустил глаза на стол. Там стояла пепельница, в точности повторяющая ту, из секретарской. Возле нее лежала тонкая белая пачка с нарисованные голубым вьющимся стеблем. Чуть ниже стояло короткое элегантное слово — Вог. Василий впился глазами в пачку. Женщины, женщины, — подумал он. Даже если вы и не виноваты, то все равно виноваты. — Мне нужно с вами поговорить, — открыл рот Василий, чувствуя себя немного скованно. — Говорите, — сказала она холодно.