–О, боже, – внутри все холодеет, а на глаза наворачиваются слезы от представленной картины. Моей малышке плохо, ей нужна моя поддержка, а мамы в самый нужный момент рядом нет. – Спасибо, что предупредили. Я еду, буду в течение получаса. Завершаю вызов и едва ли не бегу в кабинет к начальнице, чтобы отпроситься. Но, как назло, ее нет на месте. У меня нет времени ждать, и я пулей возвращаюсь обратно в кабинет и бросаюсь к шкафу, доставая верхнюю одежду. Плевать на работу! Сейчас нет ничего важнее моей малышки. Господи, только бы ничего серьезного! От всех мыслей и переживаний за состояние дочери на глаза наворачиваются слезы. Но я тут же их смаргиваю, вдыхаю и выдыхаю, заставляя себя собраться. Я – мама. Я не имею права быть слабой и ныть. Я несу ответственность за жизнь и здоровье маленького человечка, и никто со мной не разделит этой обязанности. Внутренний голос тут же ехидненько так подсказывает: «Папа Роберт мог бы. Но он же не в курсе…». Но тут же себя одергиваю – он ясно выразился четыре года назад, что мы ему не нужны. Его слова на всю жизнь высечены у меня в сердце, и все время прокручиваются в голове, когда я начинаю сомневаться. – Сабина, ты куда? – удивленная Полина выглядывает из-за компьютера. – Что случилось? – У меня дочка сильно заболела, предупреди, пожалуйста, Евгению Ивановну. Ее нет на месте. Бумаги по отчету я взяла с собой, дома сделаю в срок. Полина ошарашенно смотрит на меня, как на сумасшедшую, и лишь спустя несколько секунд оживает: – Дочь? Ты сказала, у тебя есть дочь? Ты… – Да, Поль, у меня есть ребенок, прости, что скрывала все это время, но сейчас мне, правда, не до откровенных разговоров. Извини. Я выбегаю из кабинета, на ходу заказывая такси и молясь, чтобы машина нашлась быстро. Высшие силы слышат меня, и к моему выходу из здания офиса машина уже стоит на парковке. По пути набираю нашему педиатру и слезно прошу ее приехать как можно быстрее. Вот вроде бы Лия далеко не в первый раз болеет, а я каждый раз переживаю так, что впору пить горстями успокоительные и что-то от сердца. Потому что именно оно с душой на пару нестерпимо ноет каждый раз, когда у моей малышки что-то не так со здоровьем. – Где Лия? – я буквально врываюсь в группу, не здороваясь. Воспитатель отрывается от малышей и проводит меня в комнату, где малыши обычно спят. – Я положила ее сюда, потому что она так плохо себя чувствует, что даже не может сидеть и все время стонет. При виде малышки, лежащей на детской кроватке и свернувшейся клубочком, у меня сердце пропускает удар, а на глаза наворачиваются слезы. Моя крошка, мое солнышко… Судя по нездоровому румянцу и нахмуренным бровкам, Лие действительно очень плохо. Я глажу малышку по волосам и осторожно целую в висок. – Мамочка, – шепчет она, медленно открывая глазки и пытаясь улыбнуться. – Ты пришла… – Конечно, мое солнышко, я пришла! Разве могла бы я тебя когда-нибудь оставить?! Ты что! – мой голос дрожит, а в груди не хватает дыхания от того, что я пытаюсь задушить рвущиеся наружу слезы. Откуда только такие мысли в детской головке?! И Лия, словно знает, о чем я думаю, тут же поясняет: – Аня рассказывала, что ее мама не любит, когда она болеет, и все время ругается… Обнимаю малышку крепче, целую в щечку, поглаживая по спине. – Даже не думай, мой цыпленок, я люблю тебя любую – и веселую, и болеющую и шкодничающую. И буду любить всегда-всегда. И точно никогда не буду за это ругать. Лия обнимает меня за шею тоненькими ручками и доверительно шепчет на ушко: – Как хорошо, что именно ты моя мама. Ирина Геннадьевна приносит вещи дочки, я быстро одеваю Лию, которая все время хочет лечь обратно на кроватку. Беру ее на руки и едва ли не бегом несусь к ожидающему такси. Дома раздеваю дочку, кладу ее на свою кровать, накрыв одеялом. Лия лишь периодически приоткрывает глазки, а в остальном напоминает тряпочку. Я даю ей жаропонижающее и осторожно опускаюсь рядом, обнимая и мысленно представляя, что забираю ее боль себе. Вспоминаю, как она одиноко лежала в садике в ожидании меня, и одинокая слеза все же скатывается из-под ресниц. И ее тут же вытирает маленькая ладошка. – Не плачь, мамочка, – тихонько говорит моя крошка. – Это из-за меня? – Ну, что ты, солнышко! Я просто очень переживаю, когда ты болеешь. Но это точно не из-за тебя. Ты ни в чем не виновата. Я крепко обнимаю дочь и целую ее в макушку. Маленькие ручки обнимают меня в ответ, и Лия теснее прижимается ко мне. Нам даже удалось подремать, когда к нам приходит педиатр. – У вас ангина, – констатирует доктор. – Горло сильно воспалено, отсюда и высокая температура. Я сейчас вам оставлю список назначений, но самое главное – полоскать горлышко и постельный режим. Договорились, котенок? – Договорились, – моя малышка с серьезным видом кивает головой. – Я обещала маме, что больше не буду болеть. Она плачет из-за этого. Доктор поднимает на меня глаза, а я смущенно развожу руками. Что поделать, материнское сердце, оно такое, ужасно болит, когда дело касается страданий ребенка. Вечером я читаю Лие сказку, даю лекарства, и она засыпает. Поцеловав малышку и проверив температуру, я осторожно поднимаюсь и иду на кухню. По-хорошему, надо бы тоже лечь спать, потому что мне грозит практически бессонная ночь в обнимку с градусником, но отчет, зараза такая, сам себя не сделает. Поэтому, тяжело вздохнув, я варю кофе и сажусь за ноутбук и бумаги. Я не знаю, сколько времени прошло, но требовательный звонок в дверь заставляет меня оторваться от цифр. Проматерившись на незваного позднего гостя, быстро иду открывать дверь, пока он своими звонками не разбудил мне больного ребенка. Не глядя в глазок, распахиваю дверь и тут же об этом жалею. Потому что там стоит мой босс собственной персоной. – Впустишь? Мне нужно серьезно с тобой поговорить, – интересуется Роберт, оглядывая меня с головы до ног жарким взглядом. – Нет! – неожиданно твердо выпаливаю, пытаясь дернуть дверь на себя. В голове одна-единственная мысль: поскорее избавиться от Штефана. Но мой босс самым наглым образом просовывает ногу перед захлопывающейся дверью и заходит в квартиру, оттеснив меня в сторону. – Что вы себе позволяете?! – шиплю, стараясь спрятать рвущийся наружу ужас. Господи, что же делать?! Как защитить самое ценное, что есть в моей жизни?! – Мне надо с тобой поговорить, я же сказал. Тебя не оказалось в офисе, и мне пришлось приехать лично к тебе домой… Я хочу соврать что-нибудь убедительное и выпроводить из дома, но появившаяся в коридоре дочь портит все планы. – Мамочка, кто это? – раздается позади сонный голос Лии. Малышка трет кулачками глаза и смотрит вопросительно на нас. С ужасом замираю, затаив дыхание, и внимательно слежу за реакцией Роберта. Они с Лией смотрят друг на друга пристально, изучающе, даже с одинаковыми выражениями лица. Сейчас он задаст вполне закономерный вопрос… – Это…твоя дочь? – ошеломленно выдает босс совсем не то, что я ожидала, переводя взгляд с меня на девочку. Наша, Роберт. Наша дочь. Но ты никогда об этом не узнаешь. – Глупее вопроса не придумаешь, – ощериваюсь я. Лучшая защита – это нападение, и поэтому я атакую Штефана первой. – Вы так говорите, как будто у меня не может быть ребенка. Дочь заболела, и я вынуждена была уйти с работы. Я предупредила Евгению Ивановну. – Но в личном деле нет информации про ребенка! И ты не замужем, – он задерживает взгляд на малышке, внимательно рассматривая ее. Хочется заслонить дочь спиной, но я от ужаса ситуации прирастаю ногами к полу. – В личном деле есть информация про ребенка. Как раз после графы замужества. И вы… – Прекрати «выкать», – перебивает, нахмурившись, Роберт. И тут же его лицо расплывается в широкой и довольной улыбке. – А, знаешь, Сабина, ребенок – это прекрасно. Я люблю детей. Пока я непонимающе смотрю на Штефана и пытаюсь догадаться, в чем тут подвох, Лия шлепает босыми ногами ко мне и обнимает за колени. – Ты мне не нравишься! – эмоционально выпаливает крошка, нахмурив брови точь – в – точь, как папа. – Уходи сейчас же! Мама, выгони его! Едва сдерживая рвущийся наружу смех, перевожу взгляд на Роберта. Он, прищурив глаза, смотрит на Лию, даже не понимая, что это его первая встреча с родной дочерью. –Извините, Роберт Александрович, – специально перехожу на официальный тон, дабы «добить» босса, – но вам действительно лучше уйти. Да и поздно уже для серьезных разговоров. А впредь звоните, если что-то срочное. Босс все также пристально разглядывает Лию, и мне становится не по себе, как будто он начинает о чем-то догадываться. Сердце в груди учащенно бьется, и я крепче обнимаю дочь, заводя ее за спину. – Хорошо, я тебя понял, Сабина. Но я еще обязательно вернусь. Вот здесь мой номер, – достает из кармана визитку и протягивает мне, – если понадобятся лекарства, продукты или какая другая помощь, обязательно позвони. Пока, Колючка. Роберт тепло и искренне улыбается Лие и уходит из квартиры. На миг в сердце резко колет от того, что я лишаю дочь и отца общения друг с другом, но лишь на миг. Потому что тут же вспоминаю, что он добровольно от нас отказался. Глава 21 Сабина Следующие двое суток сливаются в один сплошной длинный тяжелый день: Лия температурит и почти не встает с кровати. Температуру удается сбить на несколько часов, а потом показатели градусника снова зашкаливают. Я выжата, как лимон, как эмоционально, так и физически. Но мое состояние – ерунда, гораздо больше меня волнует здоровье моей малышки. Сейчас ей в миллион раз хуже, чем мне. Я строго выполняю все предписания врача, но ей то хуже, то лучше, и я уже на грани отчаяния. Но каждый раз, когда я хочу разреветься, ругаю себя последними словами, чтобы привести в чувство. Я – единственная, на кого может положиться и рассчитывать моя девочка, и я не имею никакого морального права раскисать и впадать в истерику. Мне надо любыми способами поставить дочь на ноги. «Благодаря» бессонным ночам у меня много свободного времени для разного рода мыслей. Но все они о Роберте и Лие. Признаться честно, что-то в моем сердце дрогнуло, когда я увидела, как легко, а главное, искренне и непринужденно Роберт общался с Лией в тот вечер. Как будто передо мной стоял совершенно другой человек. И я на несколько мгновений почувствовала себя свиньей, что лишаю их двоих этого общения. Что лишаю собственную дочь второго крыла – родного отца. Но каждый раз, когда мою голову посещают подобные мысли, картинки неприятного разговора в кабинете Штефана четыре года назад калейдоскопом мелькают перед глазами. И снова совесть замолкает. Я поступила и поступаю правильно. Четыре года назад Роберт Штефан своими словами сделал мне очень больно. Он обвинил меня во вранье и в том, что я нагуляла нашу дочь. Его слова оставили шрамы на моем сердце, которые не в силах залечить ни одно лекарство, ни одно средство и ни один мужчина. Своим поведением он навсегда разрушил мою веру в мужчин. Роберт был абсолютно спокоен и равнодушен, когда заявил, что мы ему не нужны. Он, не колеблясь, не задумываясь, сделал свой выбор. За четыре года я ни разу специально не узнавала о нем информации. Но слышала обсуждения мамочек последних сплетен на детской площадке, иногда Антонина Ивановна приносила последние новости. И вот согласно им Роберт за четыре года не имел ни одних серьезных отношений, менял любовниц, как перчатки. И сейчас я стала очередной его жертвой, личным трофеем, который он хочет получить в свою копилку. Но я не хочу так! Не хочу быть «одной из»! И лишь в эти дни, когда я наиболее уязвима, признаюсь сама себе – я просто мечтаю почувствовать крепкое плечо рядом, мечтаю о такой роскоши, как поделиться с мужчиной переживаниями и проблемами, а также услышать от него: «Расслабься, я все решу». Именно поэтому я не намерена пускать Роберта в свою жизнь. Но есть и еще кое-что. И это главное. Моя Лиечка – светлый и добрый ангелочек. Мое солнышко и смысл моей жизни. Разумеется, я не раз представляла, как сообщаю Роберту, что Лия – его дочь. А потом воображение подкидывает картинки того, как он, наигравшись в папочку, просто бросает нас за ненадобностью. Как всех своих многочисленных любовниц. И я не хочу, чтобы моя дочь когда-нибудь испытала это мерзкое чувство – быть ненужной, брошенной. Я не понаслышке знаю, каково это. И, как и любая мать, хочу уберечь своего ребенка от этой травмы. И поэтому я буду молчать. Также, благодаря все той же Антонине Ивановне, для меня не секрет, что Роберт ведет не совсем честный бизнес, и у него много конкурентов, желающих скинуть его с вершины пьедестала. И я не имею права подставлять под удар жизнь единственного родного человечка. Пусть пока все остается так, как есть: у каждого из нас своя жизнь. Глажу по волосам уснувшую малышку, проверяя температуру, и иду на кухню за долей кофеина. Мне сегодня еще предстоит доделать отчет, так что силы и более-менее ясная голова еще пригодятся.