– Да очень просто. Заехали за женой, она открыла дверь, прошли на мужнюю половину. Ну и… обнаружили. – Что-то примечательное было? – Да нет, кажется, ничего. Рыбаков лежал на столе с пистолетом в руке, работал телевизор. Им жена по дороге рассказывала, что он обыкновенно «под аккомпанемент» напивался, в тишине ему скучно было. – А что насчет приятеля? Эксперты сказали, что вечером к нему какой-то друг приходил. – Да, прапорщик, дружбан его закадычный. Они частенько вместе гудели. Это тоже жена по дороге рассказала. В общем-то, этот с ней разговор и дал основные сведения о ситуации. Подробности узнать уже не удалось. – Истерика? – с пониманием спросил Гуров. – Она самая. – Но, по крайней мере, как зовут друга, она успела сказать? – Да. Виктором зовут. Виктор Зыбин. Услышав это имя, Гуров сразу же вспомнил разговор в кафе, подслушанный накануне вечером. Сообщая пузатому мужику, что Рыбаков держится только на коньяке, бармен сказал, что эти ценные сведения сообщил ему некий Витек. И теперь, узнав, что близкого друга и постоянного собутыльника Рыбакова зовут Виктор, Лев сделал соответствующие выводы. «Не иначе, Витек – тот самый, – думал он. – Днем в кафешку наведался последние новости обсудить, ну а уж вечером с самим «первоисточником» решил вплотную пообщаться. Надо будет этого Витька как следует проработать. Когда проспится, конечно. Наверняка он знает не только о склонности Рыбакова к выпивке, но и о некоторых других вредных привычках. Таких, например, как несанкционированная задержка на складах списанных боеприпасов». Лев был уверен, что Виктор Зыбин сейчас так же непригоден для допроса, как и жена Рыбакова, пускай и по другой причине. Но тем не менее он посчитал нелишним уточнить этот вопрос. – Его вызвали, этого закадычного дружана? – спросил он у Артема. – Попытались, – ответил тот. – Но безуспешно. Правда, его состояние все-таки лучше, чем у Рыбакова, он, к счастью, пока еще на этом свете. Но – и только. В плане адекватности и способности к внятному разговору, они с другом практически идентичны. – То есть получается, нам сейчас и опросить некого, – заметил Гуров. – Жена в истерике, друг в неадеквате. А больше, если я правильно понял, вчерашней ночью никого здесь не было. – Получается так. Ребята сейчас заканчивают с военными да соседей еще позвали. Тут у них по бокам пенсионеры живут. Деды с бабками. Они, похоже, знают не много, но на безрыбье, как говорится… – Да, на безрыбье сгодятся и пенсионеры. В этот момент из соседней комнаты вышел тот самый парень, который в момент прибытия так невежливо повел себя с Гуровым. – Артем, там жена вроде очухалась. Если хочешь сам поговорить с ней, то… – В этот момент он увидел полковника и осекся. – Значит, очухалась? – улыбнулся Лев. – Вот и прекрасно. У Артема, я думаю, и другие дела найдутся, а с супругой я сам побеседую. Где она сейчас? – Она? Она там… в той комнате, – сконфуженно и невнятно забормотал бедолага, от волнения запутавшийся с координатами. – Проводите меня? – пришел на выручку Гуров. – Да, конечно. Следуя за своим провожатым, Гуров прошел еще одну комнату, где ожидали допроса две пожилые семейные пары и мужчина средних лет, потом миновал знакомый коридорчик с окном, где из-за закрытой двери доносился бодрый голос Стрелкова, и, наконец, достиг террасы, точно такой же, какая была на противоположной половине дома. Здесь было прибрано, на столе не громоздились бутылки и грязная посуда, а возле открытого оконного проема стояло старинное деревянное кресло, в котором сидела средних лет женщина с заплаканными глазами и несчастным лицом. – Людмила Николаевна, – осторожно и вполголоса, словно боясь разбудить кого-то, проговорил сопровождавший Гурова полицейский. – Вот… оперуполномоченный из Главного управления. Он задаст вам несколько вопросов. Вы сможете поговорить с ним? – Да, я… смогу, – шмыгнув носом, ответила женщина. – Присаживайтесь, Лев Иванович. Взяв один из стульев, стоявших на веранде, полицейский поставил его напротив сидящей женщины. После этого, по-видимому, решив, что сделал все для того, чтобы загладить перед полковником свою предыдущую оплошность, он удалился. – Я приношу свои соболезнования, понимаю, что сейчас вам трудно говорить, – осторожно начал Гуров. – Но, наверное, все мы заинтересованы в том, чтобы как можно быстрее разобраться во всех обстоятельствах этого трагического случая и выяснить причину произошедшего. Если я правильно понял, для вас все это тоже явилось полной неожиданностью? – Еще какой! Еще какой неожиданностью, – произнесла Людмила, утирая слезы. – Я даже предположить не могла… Не представляю, что могло его так… или допился просто уже «до ручки». Не представляю… – То есть в последнее время не происходило ничего такого, что могло бы стать причиной трагедии? Каких-то особенных неприятностей, ссор, скандалов? Чего-то необычного, что могло бы спровоцировать подобную реакцию? Вы ничего такого не припоминаете? – Нет, ничего, – немного подумав, ответила Людмила. – Неприятности, они всегда бывают. Такая жизнь. Если из-за каждой неприятности… это тогда… тогда уж всем сразу надо… на тот свет. Нет, особенного ничего не было. Конечно, случай этот… с пожаром. Это, конечно, была неприятность. Опять пить начал. Который вечер уже, как ни приду с работы, все или с Витьком этим своим сидит, или один напивается. Телевизор орет, оглохнуть можно, а ему хоть бы что. Бельма выкатит и вперед. – То есть неприятности ваш супруг предпочитал, как говорится, «запивать»? – Еще как предпочитал. Все нервы мне истрепал с этими «запиваниями» своими. – В такие моменты вы уходили в другую половину дома? – А что ж мне, сидеть любоваться на его пьяную рожу, что ли? Эти слова Людмила произнесла с раздражением, казалось, даже позабыв, что минуту назад горько оплакивала смерть мужа. По-видимому, бесконечное пьянство и впрямь не на шутку «достало» ее, и даже безвременная кончина одержимого вредной привычкой супруга не могла унять досаду от его прижизненных выходок. – Вы не могли бы припомнить события вчерашнего вечера? – сказал Гуров, чтобы сменить неприятную тему. – Расскажите по порядку, что происходило после того, как вы вернулись с работы. – А что происходило? Ничего особенного не происходило. Пришла, как обычно, в девятом часу. Я поздно заканчиваю. Пока с выручкой разберешься, пока с товаром. И так устаешь, как собака, а тут еще этот… В общем, пришла, слышу – телевизор орет. Ну, думаю, все понятно. Опять загудел. – То есть на половину мужа вы не заходили? – уточнил Лев. – Догадались обо всем по тому факту, что был включен телевизор? – Нет, не заходила. А чего заходить? И так все понятно. Он в те дни все время поддатый приходил. А если уж телик орет, тут и гадать нечего. Причем, когда он его включал, не только на весь дом, на всю округу слышно было. Даже соседи жаловались. У нас тут пенсионеры живут, люди тихие. А этот как врубит на всю, так хоть из деревни беги. – А выключать не разрешает? – Да я и не больно-то спрашивать буду, – вскинула голову Людмила. – Надо будет – и выключу. Только толку от этого мало. Я выключу, он посидит-посидит, и опять включит. Что, стоять там, что ли, около него, караулить? – Понятно. Значит, вчера вечером вы на половину супруга даже не заходили, а, услышав телевизор, поняли, что он пьет, и ушли к себе? – Да, ушла. Чего там возле него стоять? Не такое уж удовольствие. – И что же происходило дальше? – Дальше? Да ничего особенного не происходило. Поужинала, новости посмотрела да и спать легла. Мне на работу рано вставать, отдохнуть хочется. Потом, когда уже легла, слышала, как они во дворе с Витьком о чем-то разговаривали. Ну, думаю, значит, не один сидит, снова в компании. Потом уснула. Проснулась – на работу пошла. – Телевизор так и был включен? – спросил Гуров, вспомнив, что об этом упоминал Артем. – Да, так и был. Но я уже не обращала внимания. На работу нужно собираться, тут не до телевизоров. Собралась, ушла. А потом звонят, говорят, Дима на службу не пришел и дверь дома никто не открывает. Я, конечно, сразу подумала, что он невменяемый лежит. А он… – Людмила снова зашмыгала носом и стала вытирать слезы. «Интересная история, – тем временем думал Лев. – Учитывая степень опьянения, Рыбаков наверняка застрелился почти сразу же после того, как ушел этот Витек. Ждать «подходящего момента» в его состоянии было бессмысленно. Просто уснул бы. Отсюда вопрос: уж не Витек ли спровоцировал подобный способ разрешения внутренних противоречий?» – Вы сказали, что слышали, как ваш муж разговаривает со своим другом, этим Виктором, – обратился он к Людмиле, увидев, что она немного успокоилась. – А вы не можете сказать, о чем был этот разговор? – Да ни о чем. Что там можно наговорить спьяну? «Бе» да «ме». Витька ему все внушал, ты, мол, Иваныч, плюнь на них на всех и выпей. А то он сам не знает. Только и делает, что… – Именно это внушал? – перебил Гуров. – Больше ничего? – Не знаю. Я только это слышала. Раз сто повторил ему. Видать, боялся, что сам Дима не догадается. – А как уходил Виктор, вы не слышали? – Нет, уснула. Чего там слушать-то? Караулить их там, что ли, когда пришли да когда ушли? – Понятно. Но так или иначе, пока он гостил здесь, входная дверь, по-видимому, оставалась открытой? – Да она у него всегда открыта. Хорошо еще, калитку запирает. Там у нас щеколда, сложностей особых нет. Задвинул, раздвинул – вот и всех делов. А дверь, ее же ключом нужно закрывать. Это ж трудов сколько. Вот он и не напрягался. Я-то вход на эту половину всегда запираю. А он уж пусть там как хочет. – Забывшись, Людмила говорила о супруге так, будто он был еще жив. – И дверь в коридоре возле террасы, ведущая во двор, она, по-видимому, тоже всегда открыта? – уточнил Гуров. – Эта постоянно, – кивнула Людмила. – Хоть говори, хоть не говори – все бестолку. Чего ты, говорит, волнуешься, она же во двор выходит. А какая разница? Со двора или не со двора, она ведь все равно в дом ведет. Что, со двора чужие не могут залезть? У нас вон та сторона на пустырь выходит. Там кто только не шляется. А забор такой, что и ребенок перелезет. Уж сколько ему говорила – все как об стену горох. Меня, говорит, побоятся, у меня пистолет. Вот тебе и пистолет. Упоминание о пистолете, по-видимому, вновь вызвало в памяти Людмилы трагическое событие. Она как-то сразу сникла и, кажется, готова была снова заплакать. – Так, значит, когда гость Дмитрия Ивановича ушел, он, вероятнее всего, запер за ним только калитку? – задал вопрос Лев, чтобы отвлечь собеседницу от мрачных мыслей. – Да, скорее всего, – рассеянно ответила Людмила. Но потом, будто одумавшись, добавила: – То есть – точно. Точно только калитку. Я сейчас вспомнила. Я когда выходила утром, дверь не открывала ключом, просто ручку повернула, она и открылась. Значит, не было заперто. – Что ж, понятно. Таким образом, получается, что вчерашний вечер был вполне обычным, и ничего из ряда вон выходящего не происходило. За исключением усиленных возлияний, конечно. Но это, если я правильно понял, случалось и раньше? – Да уж, случалось, – сокрушенно подтвердила Людмила. – Устала уже от этих «случайностей». – Но никаких особенных, тревожных предчувствий у вас не было, и… то, что вы увидели сегодня утром, явилось полной неожиданностью. Правильно я понял? – Да, правильно, – подтвердила Людмила. – Именно так. Абсолютной, полной неожиданностью. Я даже предположить не могла, что… – А вот вы упоминали, что случаем, после которого ваш супруг снова начал выпивать, стал произошедший в части пожар. Вы не можете сказать, что именно так расстроило его? Сам по себе этот случай, или было что-то конкретное, что могло повлиять лично на Дмитрия Ивановича? – Да кто ж его знает, что именно? Он мне о своих делах не докладывает. Что склад там у них взорвался, это уже все знают. Даже в новостях говорили. А какие там подробности и что конкретно, этого я не знаю.