Часть 1 из 14 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Глава 1. Возвращение
Холодно. Какое это непривычное ощущение – чувствовать собственный холод. Словно он по-прежнему мальчишка-сотник, от которого шарахаются в страхе собственные солдаты. Тогда ночью он так же поднял руку и смотрел, как тает покрывающий ее иней, стекая каплями по запястью.
Он снова чувствует эти капли: они медленно ползут по коже, оставляя мокрые дорожки. Он видит эти дорожки и отблеск огня светильников на влажной ладони. Он ощущает запах благовоний и слышит тихое бормотание где-то там, внизу.
Настоятель. Вот он, прямо перед постаментом, уверенно и спокойно произносит священные слова сутры, соединив руки перед грудью. Его тело мелко дрожит от холода или страха, или всего вместе, тело – но не голос.
Голос настоятеля он знает хорошо. Хотя впервые слышит его ушами. Не многие могут говорить с ками[1]. Этот человек может. Даже среди монахов такое редкость. Это значит, что в крови настоятеля тоже течет сила.
А может, и ничего не значит. Он, Като Киёмаса, не слишком хорошо разбирается в монастырских порядках.
Като Киёмаса. Он едва сдержался, чтобы не рассмеяться, вспомнив, как звучит его имя. Звучит на человеческом языке. Языке живых людей. Человеческое имя.
Есть ли имя у настоятеля? Надо будет спросить.
Потеплело. Монахи у потрескивающей светящейся сферы в углу повернулись и посмотрели на него с нескрываемым ужасом. Плохо. Надо взять себя в руки. Тем более они у него теперь есть.
Он поднял руки и помахал ими в воздухе. Настоятель перестал бормотать, открыл глаза, и в них плескался такой неземной восторг, что Киёмаса не выдержал и рассмеялся. И шагнул вниз с постамента. Можно подумать, этот человек увидел своего ожившего бога. Можно подумать.
– Мой великий господин Дзёотиин[2]…
Босые ступни коснулись пола, и Киёмаса развернулся настолько резко, что монах отшатнулся.
– Като! Господин Като! Привыкай, монах! – рявкнул он и от души хлопнул настоятеля по плечу.
И наклонился, внимательно его рассматривая:
– А впрочем… «Великий господин» можешь оставить. Мне нравится.
В святилище царил полумрак, а воняло так, что хотелось проломить стены и впустить сюда хоть немного воздуха. Зачем эта дурацкая атрибутика? Он и без всяких древних ритуалов прекрасно откликался, когда его призывали. Впрочем… может, это нужно монахам, чтобы настроиться? Нанюхаться дыма и… Киёмаса снова огляделся по сторонам. Очень непривычно – не ощущать больше этих стен и дверей, ламп и статуй. И не чувствовать, как судорожно бьются сердца собравшихся здесь людей. Их много вокруг, еще бесконечные мгновения назад он видел их души и слышал их мысли. Души, переполненные чистым восторгом предвкушения, и мысли, мечущиеся под коробками их черепов, – страх, неуверенность, беспокойство.
Ну еще бы. А сам бы он как себя вел, если бы ожидал прихода Великого Нитирэна[3] в святилище, которое для него же и построил? Так что глупо, нехорошо смеяться над слабостями других, если сам не смог стать совершенством.
Или смог? Людям виднее.
И только одна душа, что светилась ярче всех, интересовала его сейчас. Мысли этого человека были спокойны и безмятежны.
Находился он, хоть и поблизости, но на достаточно безопасном расстоянии.
Не обращая больше ни на кого внимания, Киёмаса шагнул под своды длинного коридора, соединяющего святилище с остальными храмовыми постройками. Сюда никогда не допускались обычные посетители, и он надеялся, что хорошо запомнил дорогу и не заблудится в этом лабиринте. Он больше не чувствовал чужих душ… Разучился…
Зато он теперь видел, слышал, ощущал запахи и даже холод. Обычный холод неотапливаемого коридора. Низкий потолок нависал прямо над головой – если протянуть руку, то можно коснуться плотной бумаги в белом квадратике стены…
Киёмаса прикоснулся и тут же отдернул руку. Это не бумага. Это что-то холодное и скользкое, как стекло.
…или не разучился? Совсем рядом он ощутил спокойное обволакивающее тепло. Ну уж нет! Теперь эти штучки с ним не пройдут! Рывком раздвинув створки дверей, Киёмаса почти ввалился в небольшое, закрытое со всех сторон помещение. Человек, стоявший перед огромным, на полстены, зеркалом, обернулся с легкой улыбкой:
– Я очень рад приветствовать тебя, старый друг.
Киёмаса оглядел его с ног до головы. Дурацкие узкие штаны и хаори[4] с рукавами, словно приклеенными к запястьям. А из-под хаори виднелся воротник, больше напоминающий ошейник. Одежда чужестранца. Он знал, точнее предполагал, что сейчас многие одеваются так: проигравшая сторона надевает одежду победителя. Но… Но больше смущала не одежда, а возраст этого человека. Нет, не таким он его видел в последний раз.
– Мне нужна одежда. И конь. И мое оружие.
Человек в ответ весело расхохотался, тряся плечами и прикрывая губы ладонью. Киёмаса нахмурился и шагнул вперед, нависая над ним.
– Не злись, я смеюсь не над тобой. Просто вспомнил один фильм, иностранный… Тебе тоже нужно будет изучить современную культуру, она весьма любопытна. И одежду ты, несомненно, получишь, все давно готово. Не можешь же ты показаться своим потомкам в таком… хм… виде. И оружие тебе дадут. А вот с конем… об этом мы поговорим позже.
Киёмаса сделал еще один шаг, приблизившись к собеседнику почти вплотную. И поднял руку на уровень его груди, пошевелив пальцами, будто намеревался сомкнуть их на его шее.
– Не заговаривай мне зубы, тануки[5]. Тебя же не смущает мой вид, старый друг? А я очень, очень хочу знать, что Токугава задумали на этот раз.
– Дамы и господа! Наш самолет совершил посадку в международном аэропорту Пулково…
Дальнейший текст объявления потонул в шуме аплодисментов. Сандер открыл глаза и поморщился. Он давно забыл об этой дурацкой традиции – хлопать команде, посадившей самолет. Или люди таким образом просто избавляются от стресса и радуются, что их не взорвали террористы и не подстрелили украинцы?
Он просил стюардессу разбудить его перед посадкой. Полноватая мулатка тогда поулыбалась и предложила виски. Умом она явно не блистала: он же ясно выразился «разбудить», а значит, собирался спать, а не пить. Ему нужно экономить силы: Андрюха не будет слушать жалобы на усталость после перелета. И от лишнего алкоголя стоит себя пока поберечь. Поэтому Сандер сразу после пересадки в Хельсинки надел повязку и пропал из окружающего мира, назло всем террористам.
Он отстегнул ремень и потянулся, похрустев спиной. Хоть это и бизнес-класс, но кресло – не кровать, а двадцать три года – не шестнадцать, когда они с Андрюхой ночевали под мостом где-то около Рязани, а сиденье старого раздолбанного КамАЗа казалось райски удобным…
Сандер улыбнулся. Интересно, как сейчас выглядит Андрюха? Не отрастил ли пивное брюшко? По скайпу он видел только его широкую круглую мордаху и вечную довольную ухмылку.
К счастью, очередь за багажом оказалась меньше, чем Сандер ожидал. Поймав свой чемодан, он поставил его на колеса и неспешно покатил к выходу.
– Саня-я-я! Тормо-оз!
Он оглянулся. Со стороны входа, на бегу хватая со столика мобильный телефон и, по-видимому, ключи, к нему приближался Андрюха. Точнее, господин Андрей Нечаев – назвать Андрюхой этого солидного мужика наверняка мало у кого повернулся бы язык. Высокий, но худой и нескладный, сейчас Андрюха раздался в плечах, но нет, никакого пуза не отрастил. Наоборот, стал выглядеть гораздо спортивнее, чем пять лет назад. И одет был хоть и в джинсы со свитером и торчащей из-под него синей рубашкой, но покупалось все это, определенно, не в дешевом магазине.
А вот лицо не изменилось. Впрочем, эту морду Сандер лицезрел не далее как полсуток назад на экране своего телефона. И на этой самой морде красовалась она, неподражаемая Андрюхина улыбка.
– Ты, блин, чебурашка пришибленная! Тащится, как удав по стекловате! Бегом! – Андрюха сграбастал его за плечи и поволок к выходу. – Пятнадцать минут бесплатная парковка! Если опоздаем – пятисотку снимут. Совсем озверели!
Он схватил чемодан Сандера и вприпрыжку кинулся к дверям. Сандеру ничего не оставалось, как последовать за ним.
Но поспеть за трясущимся за свои кровные пятьсот рублей Андрюхой было не так-то просто. Когда Сандер вышел из здания аэропорта, Андрей уже заталкивал его чемодан в багажник огромного оранжевого крузака. И, нет, это не был какой-нибудь, прости господи, паркетник, что вы! Настоящий ФДжи, с огромными колесами и бездонным салоном, в котором, при большом желании, можно было разместить лошадь.
– Андрюха… – осведомился Сандер, подходя к машине и складывая брови домиком, – скажи мне, старый друг, тебя что, батя покусал?
– Так, не умничай! – Андрюха втянул товарища в пахнущий кожей и почему-то водкой салон и захлопнул дверь.
– У нас минута. Полетели! – Он газанул с места и, отчаянно вращая глазами, понесся к выезду с парковки. Едущее навстречу такси испуганно попятилось и прижалось к обочине. А внедорожник, взвизгнув, затормозил возле шлагбаума. Андрюха сунул в прорезь талон и – о чудо! Шлагбаум медленно пополз вверх.
– Й-й-эс! – Андрюха хлопнул себя кулаком по колену и повернулся к Сандеру. – Видал? «Ба-а-тя покусал»… Что б ты в тачках понимал, америкос, – он хохотнул. – А я, между прочим, фермер! Понял?
– Понял-понял. Ты мне вот что скажи, фермер, у тебя водярой откуда прет?
– А… – Андрюха принюхался, – блин! Вот блин! – Он съехал на обочину и остановился. И перегнулся назад.
– Точно. Грохнул одну. Мать ее… – Он повернул к Сандеру расстроенное лицо. – Надо будет по дороге заехать еще купить, остановимся.
– По дороге куда, Андрюх? – Сандер вздохнул. Не то чтобы у него была хоть малейшая надежда, что друг отвезет его домой, но кто может запретить человеку, вернувшемуся с учебы из далекой страны в родные места, хоть немного помечтать?
– Как куда? На базу, конечно! Я ж тебе не сказал разве? Там все ждут уже. И батя, и Настюха, в общем, все наши. Ну да, а как ты думал? Я за тобой поехал и за водкой. А так – шашлык, баня, Ладога… Красота?
– Угу, красота… – Сандер вздохнул и посмотрел другу прямо в глаза. – М-м-м, а ты точно ничего не забыл?
– А? А что? – Андрюха вытаращился на него, и его лоб пошел глубокими складками.
– Медведя, Андрюх. Ты забыл медведя. Поехали!
Ёситада наклонился над раковиной и плеснул в лицо ледяной водой. Потом еще. И еще. Потер щеки и снова подставил руки под струю. Вдохнул, выдохнул, набрал воды в рот, прополоскал его, чтобы избавиться от ненавистного ментолового привкуса. Не помогло: язык и горло жгло так, словно он завтракал в корейском ресторане.
Нет, даже в таком ключе не стоит думать о завтраке. Рано, еще слишком рано – желудок уже не содрогался от спазмов, но болел сильно, а в горле стоял противный колючий ком.
И проклятый ментол. Сколько он съел тех бесполезных конфет? Десяток? Больше? Какая разница, все они в той или иной форме попали в розовый, пахнущий клубникой пакет. Какой идиот придумал ароматизировать пакеты? Человек и так не может справиться с собственным желудком, а тут ему еще предлагают на выбор яблоко или банан. Впрочем, вероятнее всего, это придумали ради заботы о соседях несчастного страдальца – самому ему уже ничем не поможешь.
Конечно же, наученный прошлым, невероятно горьким опытом, Ёситада принял все меры предосторожности. Ничего не ел аж за пять часов до посадки в самолет и принял снотворное еще в зале ожидания, да такое сильное, что уснул, едва защелкнув ремень безопасности.
…Чтобы проснуться через два часа как раз над Тихим океаном. Разумеется, он выбрал место подальше от окон, но авиакомпания позаботилась не только о пакетах. В спинку впереди стоящего кресла был вмонтирован экран. И спутниковая карта предстала перед Ёситадой во всей своей красе. С четким указанием высоты и глубины того места, над которым они сейчас пролетали.
Поэтому сначала ему принесли ингалятор, так как он начал задыхаться. Потом плед, потому что его трясло так, что, наверное, остальным пассажирам показалось, что они попали в турбулентный поток.
Конфеты и пакет были уже позже, когда обслуживающий персонал лайнера понял, что он не собирается умирать прямо сейчас.
«Неужели такой молодой и симпатичный юноша настолько боится упасть на землю?» – слегка насмешливо поинтересовалась у него пожилая соотечественница с соседнего кресла. Ёситада не помнил, что именно он ей ответил и ответил ли вообще. Впереди было еще двенадцать часов ада. Нет, как раз упасть он совершенно не боялся. И идея выпрыгнуть из самолета неоднократно посещала его голову за эту кошмарную бесконечность, которую он провел, зависая в пустоте. Ведь одиннадцать километров! Одиннадцать километров было только до поверхности воды. Примерно через час Ёситаде стало казаться, что земли под ним нет и никогда не было.
Перейти к странице: