– Люди. Так пишут во всех книгах, показывают в фильмах. – В филь-мах? – Киёмаса повторил незнакомое слово по слогам. Он уже второй раз услышал его от Иэясу – видимо, оно было довольно важным. – Ну да. Я тебе потом покажу. Это гравюры, только движущиеся. И люди, и события выглядят на них настоящими. – Это как? – Киёмаса недоуменно наморщил лоб. – Я же обещал, что покажу. Это не объяснить словами. Так вот. Я хотел сказать: я очень рад, что ты не держишь на меня зла. – Эй! Это что, правда, что ли?! – Киёмаса замер, не донеся чашку до рта. – Ты совсем из ума выжил на старости лет? Я тебе живым нужен был как никому! Или… – Он отставил чашку в сторону и наклонился вперед, широко распахнув глаза. – Или ты господина Хидэёри отравить хотел?! – Тихо… спокойно. – Иэясу поднял руку и выставил ее ладонью вперед. Рукав его юкаты медленно заколыхался почти перед самым носом у Киёмасы. – Никого я не травил. И не собирался. Ты сам сказал: я еще не выжил из ума. Я собирался править этой страной не один год, и мой род тоже. Мне едва удалось замять это дело: ты умудрился заболеть сразу после того приема. Но если бы умер юный Хидэёри – тогда бы мне точно не отвертеться. А вот ты на самом деле хотел меня убить. Скажи мне, ты бы пустил в ход свое оружие, которое прятал под одеждой? А я доверял тебе – тебя даже не обыскали. – Нет, убивать я бы тебя не стал. А вот взять в заложники… взять в заложники тебя и вывести господина Хидэёри я бы успел. Все делают глупости. Особенно плененные соблазном решить все одним махом. А уж сохранить доброе имя… не очень ты о нем заботился там, под Осакой[9]. – …Значит, все-таки не простил… – Иэясу вздохнул глубоко, всем телом, и прижал руку к губам. – Простить? Я? Господин Хидэёри звал меня, стоя в огне! Я слышал это! Слышал, но ничего не мог сделать, когда твой сын расстреливал его убежище из пушек! – Киёмаса привстал и треснул кулаком по полу так, что чашки и тарелочки на столике зазвенели. – Ты не мог! Ты был мертв! А я… был жив! – Иэясу вздрогнул, и губы его задрожали. Он снова прижал к ним ладонь и, сильно кусая себя за палец, уставился на Киёмасу внезапно остекленевшим взглядом. Киёмаса вздохнул и опустил голову. – Вернись назад. Все уже кончилось. Даже пепел давно глубоко в земле. Ты сказал, что я не держу на тебя зла. Ты прав. И что тебе мое прощение? Не оно тебе нужно. Хидэтаде – вот кому бы я задал парочку вопросов. Что же ты сына своего любимого не вернул? А? – Ты ведь знаешь. Он отказался от поклонения, сочтя, что недостоин его[10]. И где сейчас пребывает его душа, не известно даже мне. – А душу господина Хидэёри? Думаешь, ты сможешь отыскать ее? – Он проклял меня перед смертью. И душа его до сих пор не знает покоя. И именно для этого мне нужен ты. Он отзовется, если ты позовешь. Киёмаса наконец-то поднес чашку к губам и выпил сакэ. Налил и тут же снова залпом выпил. И вытер губы тыльной стороной ладони. – И стоило ради этого воплощать меня? Ками куда легче найти неупокоенную душу, чем человеку. – Ты не понимаешь, – Иэясу покачал головой, – моя цель не просто получить прощение и вернуть ему покой. Я хочу подарить ему новую жизнь. Взамен той, которую отнял у него. Я уже полгода в этом мире. И ты знаешь, он прекрасен, и я ни о чем не жалею. Мои потомки сыграли не последнюю роль в том, чтобы сделать его таким. И я хочу, чтобы Хидэёри увидел этот мир. А для этого… мне нужна твоя кровь, Киёмаса. Ведь у рода Тоётоми не осталось потомков. Глава 2. Что нового? Вода в Ладоге, как всегда, была ледяной. Но Сандер и забыл уже, каково это – после парилки, отхлеставшись веником и обжигая пятки о горячий пол, выскочить на свежий воздух и нырнуть в холодную воду. Словно заново родился. Может, они все и правы? Папа, Андрюха? И это именно то, что нужно, чтобы почувствовать, что он вернулся домой? – Пивка? – Андрюха прямо в простыне зашел по колено в воду, протягивая Сандеру кружку с темным напитком. – Не, я квасу лучше. Мне еще водку пить, не хочу мешать. – Все… Дамы и господа! – во весь свой неслабый голос объявил Андрюха. – Наш друг, сын и брат Александр Одоевский окончательно превратился в янки! Ай! – За вскриком раздался громкий плеск. Сандер хмыкнул, провожая взглядом скрывшуюся под водой белобрысую макушку, и зашагал к берегу. Вслед ему полетела пустая кружка. – Ты! Гребаный пиндос! – Рев Андрюхи разнесся над водой и был встречен многоголосым хохотом на берегу. Сандер подошел к накрытым столикам и налил себе квас в пивную кружку. Сделал глоток и довольно зажмурился. Да, вот сейчас как следует навернуть мяса – самое то. А потом и выпить. Мало что изменилось за прошедшие пять лет в этих местах. Отец совершенно не постарел, разве что слегка раздался в талии, но это было заметно только когда он голым скакал по парной. Настюха из тощей девицы превратилась в большегрудую нимфу, тоже слегка увеличившись в талии и бедрах. Или сестренка беременна? Надо будет спросить у Андрюхи, не хотелось бы попасть впросак. – Ну ты… блин! – Подошедший сзади Андрюха ощутимо ткнул его в спину. – Как ты это сделал, вражина? Я даже не заметил, как ты меня завалил! – Ха, – Сандер картинно отставил в сторону кружку с квасом, – это секретная техника якудза! – Да ну? – недоверчиво уставился на него Андрюха. – Где это ты в Америке нашел якудз? – Что б ты понимал… я был лучшим другом главного якудзы Японии! Страшный человек! В Маленьком Токио все падали в ужасе, только заслышав его имя! – Эй, а что ты делал в Токио? Ты же был в Кембридже? – Это район в Лос-Анджелесе. Я там вел бизнес. Да вот, сам посмотри. – Сандер обтер мокрую руку о красную льняную салфетку, на которой лежал нарезанный лаваш, и взял со стола телефон. – Во! Смотри! – Он нашел нужную фотку и повернул телефон экраном к Андрюхе. – А-а-а… в натуре японец! Ты с ним учился, что ли? Выглядит, как полный педик. – Сам ты выглядишь, как полный педик, – неожиданно обиделся Сандер, – это мой сосед по комнате. Мы учились вместе. – А чего волосы крашеные? И глаза разные? – Эх… надел бы ты свой ватник, фермер, – усмехнулся Сандер и потянул к себе шампур с мясом, – это особая, отличительная черта настоящего якудзы. Понял? – Он вцепился зубами в крайний кусок, снял его и, завернув в лаваш, отправил в рот. На четырех столах, уставленных разнообразной снедью, начиная от соленых огурцов и капусты и заканчивая каким-то кошмарно вонючим и странного зеленоватого цвета сыром, наверняка невероятно элитным, из алкоголя были только пиво, водка и красное вино «Для дам-с», как любил говорить отец. Сам он пил исключительно водку, считая ее, и только ее, «настоящим мужским напитком», и демонстративно морщился и высмеивал тех, кто пил марочный коньяк, а виски именовал не иначе как «самогонка американская». И только Сандер знал, что на самом деле ничего, кроме водки, желудок отца просто не принимает. Мать тоже знала, но была свято уверена, что мужу тогда, в девяносто восьмом, удалили желчный пузырь. Может, и удалили – Сандер никогда об этом не спрашивал. Картина, как отец сползает по открытой дверце своего чероки, держась за живот, и красные струйки начинают вытекать у него между пальцев, впечаталась в его мозг навсегда. И голос отца. Шипение. «Саня… на пол…» Сандер никому не рассказывал об этом. Даже Андрюхе. Да и отец никогда не рассказывал, как распустился огненным цветком бензобак перегородившего трассу крузака и оторванная горящая голова его водителя шмякнулась им на капот. Это была их маленькая тайна. Сандер налил в стопку холодную, явно недавно вынутую из морозилки водку (видимо, Андрюха вез запас на случай ядерной войны) и подмигнул отцу, поднимая стопку. – Пей! – прикрикнул на него тот, шлепая ладонью по столешнице. – А то сидишь, как девица на смотринах. Отец был весьма конкретно не трезв. Впрочем, когда они обнимались возле великолепной Андрюхиной оранжевой тачилы (Сандер не мог называть даже мысленно это произведение японского автопрома как-то по-другому), от отца уже слегка попахивало… ожиданием. Сандер протянул руку, звякнул своей стопкой о другие, протянувшиеся к нему, и выпил залпом. И закусил ломтиком ветчины. Водка горячим приятным шариком прокатилась по горлу и мягко скользнула в желудок. То, что издавна в народе называлось «хорошо пошла». – Ма-а-ам! Да сядь уже! – позвал он. Мама тоже не изменилась совершенно, хотя ее Сандер толком рассмотреть не успевал: маленькая, юркая, похожая на рыжую белку, она постоянно суетилась между столами, что-то нарезая, подкладывая, выхватывая из рук дяди Игоря шампуры со свежим шашлыком. – Да-да. Сейчас… еще квасу принесу… – Сядь, сказали! – рявкнул отец и дернул ее за руку, усаживая рядом с собой. И, не отпуская, второй рукой налил вина в стоящий рядом бокал. – Сын приехал, а ты его встретить нормально не можешь. И так жратвы – за неделю не съесть. – Дюшка за день справится, – засмеялась за спиной Настюха и тоже уселась на лавку, перекинув через нее ногу. – Ну, давай, рассказывай. Как ты там Америку открывал? Отец тем временем встал и пошел в домик. И вернулся оттуда спустя пару минут с небольшим футляром в руках. Снова сел за стол и постучал по нему, привлекая внимание. Футляр он положил рядом. Сандер покачал головой. Его начали терзать недобрые предчувствия. – Сегодняшний вечер я бы хотел продолжить, так сказать, официальной частью, – заговорил отец, убедившись, что все на него смотрят. – Все знают, что мой сын, Александр, сегодня вернулся домой. Окончив с отличием Гарвардский университет! Мы все по праву гордимся этим человеком: и тем, что родили, вырастили его, дружили с ним и прочее и прочее… – Он рассмеялся, и его смех потонул в аплодисментах, а Сандер мысленно взмолился, чтобы на этом «официальная часть» и закончилась. Но нет. Отец поднял в воздух футляр и, дождавшись, когда хлопки смолкнут, продолжил: – И поэтому я считаю, что пришел наконец долгожданный час. Именно сегодня я хочу передать тебе, Александр, мой сын и наследник, нашу старую семейную реликвию. Он открыл футляр и извлек из него японский кинжал. Сандер закатил глаза и подпер подбородок ладонью. – …Как известно, мой прадед, Виктор Одоевский был дворянином и офицером царской армии. Он прошел Русско-японскую войну, где и получил в качестве трофея этот японский офицерский кортик, а также был героем Гражданской войны, разумеется, со стороны истинных патриотов России! И, несмотря на то что был вынужден покинуть родину, когда родной стране снова угрожала опасность, он, как истинный патриот… – …решил во Второй мировой войне не участвовать, как впрочем, и вся остальная Франция, а вернуться на родину уже после, пока все были добрые, – закончил за него Сандер и, снова закатив глаза, развел руками. Над столами повисла гнетущая тишина. Только слышно было тихое шуршание волн Ладоги по песку. – Что ты сказал?.. – Отец недоуменно посмотрел на него и даже слегка приоткрыл рот. – Я сказал: хватит сочинять, папа. Никогда, ни дня в своей жизни наш предок не воевал. Он был комендантом концлагеря для японцев, а потом переводчиком в штабе. И с этими же японцами и уплыл. А этот танто[11] он забрал у японца, который им закололся в плену. И диплом у меня самый обычный, могу показать. А в «Теодолите» я не буду работать даже курьером. Я тебе об этом уже не раз говорил. Тяжелый дубовый стол покачнулся, и с края посыпались вилки и огурцы. Отец захрипел, и его лицо налилось кровью. – Охренел совсем там, в америках своих – так на меня быковать?! – Скамейка полетела в сторону. – Витя! Витя! – Мать повисла у него на руке, но отец стряхнул ее и, приблизившись вплотную к Сандеру, размахнулся, метя кулаком в лицо. И только тогда Сандер наконец поднялся.