Сын ушел, но Олег Михайлов не спешил возвращаться к чтению. «Чего я еще не знаю?» – эхом звучало у него в ушах. «Слишком сложный вопрос, сынок, – подумал он, – чтобы можно было вот так, на бегу, тебе ответить». В очередной раз он с грустью осознал, что дети и даже дети детей выросли совсем другими. Все изменилось, и они принадлежат своему новому миру. Миру, в котором не так уж уютно живется многим из таких, как он сам. – Олежа, чай будешь? – заглянула в комнату жена и встревоженно добавила: – Что с тобой? – Ничего, – покачал головой Олег. – Димка хотел узнать про пожар, вот я и вспомнил… – С чего он? Правда, что ли, Копылов Лидину девочку нашел? – Правда. Димка как раз к Лидии отправился. Вера охнула и прижала руки к груди. – Ничего, мать… – Олег поднялся из кресла, неловко обнял жену одной рукой и уверенно продолжил: – Он справится. Пойдем-ка чаю попьем, ты же предлагала? Но и за чаем тяжелые мысли не отпускали. Вера, посуровев, тоже задумалась о чем-то своем. Олег посмотрел на знакомое до каждой морщинки лицо и невольно вспомнил, какой она была в то лето… * * * – Ужас, да? Вера стояла вполоборота к зеркалу, огладив ладонями платье так, что оно облепило круглый, футбольным мячом выпирающий живот. – Никакой не ужас, – засмеялся Олег. – Ты самая красивая! – Скажешь… Губы вон какие! И нос распух, и живот огромный… – В голосе Веры звучало неподдельное огорчение. Олег искренне не понимал ее переживаний. Теплая, родная, со светящейся кожей и глубокой загадочностью темных глаз, Вера казалась ему прекрасной. Всякий раз, когда взгляд его падал на жену, сердце пронзала острая радость: «Моя! Моя!» Не каждому в жизни приваливает такое счастье – любить и быть любимым, это он понимал и ценил каждый миг своей новой, с Верой и будущим ребенком, жизни. Не то чтобы Олег был завидным женихом – детдомовский, ни кола ни двора, только училище да армия за плечами, но девушки в Малинниках нового водителя вниманием не обходили. Так и вились вокруг, пока взгляд Олега не задержался на застенчивой невысокой Вере. Она смутилась, попятилась за спины товарок, да поздно было. Никого вокруг Олежка Михайлов больше не замечал, как отшептали. Вера, конечно, не устояла перед его природным обаянием, и в конце лета сыграли свадьбу, шумную, комсомольскую. Верины родители уступили молодым свой дом, а сами перебрались в район. Под Новый год молодая жена осчастливила Олега, сообщив, что беременна, и счастливее его не то что в поселке – в мире никого бы не нашлось. В том страшном августе она была на сносях – забавно неуклюжая и озаренная таинственным внутренним светом… * * * Лейтенант стоял перед дверью в квартиру Лидии Бойко. Она была дома. Еще с улицы Дима заметил свет в окне ее кухни. Всю дорогу он пытался подобрать слова, да так и не смог. Как не смог и вообразить, что ждет его за этой дверью. Мысленно обозвав себя трусом поганым, Дима коснулся кнопочки звонка. Дверь распахнулась моментально – Лидия Семеновна ждала его в коридоре. Как давно? Увидев выражение ее лица, лейтенант непроизвольно сделал шаг назад. Все оказалось куда страшнее, чем он пытался представить. Женщина была куда крупнее его и вдвое тяжелее. Одним движением руки, привыкшей к тяжелым ящикам с помидорами, она втянула Диму в квартиру, притиснула к стене и прошипела прямо в лицо: – Найди того, кто убил мою девочку, участковый. Найди! Или я… Она задохнулась от ненависти и боли, которая страшно искажала ее лицо, заставляя дергаться щеку. – Или, Богом клянусь, я сама его отыщу и убью! Как и ожидал лейтенант Михайлов, слухи его опередили. Но он пришел не только затем, чтобы сообщить о смерти Ники. Супругам Бойко предстояла процедура опознания в городе. Вид трупа девушки до сих пор стоял у Димы перед глазами. И запах… Лейтенант сглотнул. Женщина внезапно побелела, будто смогла каким-то образом увидеть то, что уже никогда не забудет он, и отшатнулась. – Мы приедем, – глухо сказала она, пряча листок с повесткой. – Найди его! – Лидия Семеновна, не беспокойтесь, целая следственная бригада… – начал участковый и снова оказался притиснутым к стене. – Ты! Ты должен его найти. Это сделал кто-то свой. Свой и должен его поймать. Оказавшись за дверью, лейтенант пулей пролетел два лестничных пролета и выскочил во двор. Там, в свете тусклой лампочки над подъездом, собралось с десяток жителей Панелек. Они молча смотрели, как он рвет воротник форменной рубашки, забирается в свою машину и выруливает на дорогу. * * * – Да здесь не поселок, а интернат для инвалидов по зрению, слуху и речи. Сборище слепоглухонемых! – в сердцах выдал майор Шонкин, брякнув на стол тощую папку с протоколами опросов. Он сердито пожевал кончик черного уса. Роскошные усы и заметная проплешина в редких волосах совершенно не подходили к его узкому лицу с высокими скулами и делали этого немолодого человека похожим на унылого актера провинциального театра. Так и хотелось сказать: «А у вас ус отклеился». Участковый Михайлов подавил неуместный в данных обстоятельствах смешок. Ему действительно было жаль майора. Слова деда Антона оказались вполне пророческими. «Никого не видел, ничего не слышал» – вот и все, чего смог добиться следователь за последние несколько дней от перепуганных не на шутку жителей Малинников. Как только в поселке стало известно, что Нику Бойко не только убили, а еще и жестоко изнасиловали перед смертью, над Панельками и центром, Окрайками и Старым поселком с его Тропинками повисла странная тишина. «Был в Малинниках свой “алегарх”, а теперь и свой маньяк появился», – резюмировала настроение соседей острая на язык старушка Матвеевна, а мама донесла ее слова Диме, измученному небывалой для середины августа жарой и постоянным присутствием в маленьком участке посторонних людей. – Что за народ, Михайлов? Что за народ? – горестно воскликнул майор, нервно шагая от стены к стене. Дима отмолчался. Пять минут назад он столкнулся в узком коридорчике с потным и красным от злости местным предпринимателем Жлобиным, который, по всей вероятности, и вывел майора из себя. – На меня в районе давят, из города интересуются, а я, словно в стену, уперся в это молчание. – Товарищ майор, – осторожно начал Дима, – может, я могу помочь? Шонкин снова задумчиво покусал кончик уса. – Да у тебя ведь и своя работа есть? – не слишком уверенно произнес он. – И потом, ты успел столько сделать до обнаружения трупа… – Да какая там работа? – прорвало лейтенанта. – Бабьи жалобы друг на друга разбирать? На пацанов, которые – о ужас! – курят и шумят на спортплощадке за школой по вечерам? Ну курят. Ну шумят. Я знаю кто. Все знают. И родители в том числе. Их, чертей, в дверь, а они – в окно. Наркотиков у нас, слава богу, не замечено, спиртное в поселке подросткам не продадут… Вы поймите, все Малинники на меня смотрят и чего-то ждут. Скоро дыру в спине взглядами просверлят. Мать извели расспросами: что да как? Почему, дескать, полиция не шевелится… Дайте мне работу, майор! Ну хоть с людьми поговорить, а? – Может, ты и прав, лейтенант. Ты же местный, чего им бояться? * * * «В самом деле, чего?» – вспомнил Дима слова майора, опираясь локтями о прохладную поверхность прилавка в магазине «Тысяча мелочей». Ирина Степцова, невысокая стройная брюнетка тридцати пяти лет, стояла напротив, прижавшись выпрямленной спиной к стеллажу с разноцветьем баночек, пузырьков, коробочек и тюбиков с зубной пастой. Она скрестила на груди руки, всем своим видом выражая степень будущей откровенности. Лейтенант с интересом разглядывал собеседницу. Чем она приглянулась Андрею Бойко, можно было не гадать – женщина яркая, за собой следит, маникюр-прическа, все дела. А вот что нашла в муже Лидии Семеновны сама Ирина, оставалось для участкового загадкой. – И все-таки, Ирина Борисовна, давайте уточним, как часто приходила в ваш дом Ника Бойко? – Не часто. Может быть, раз в неделю. – О чем они с отцом говорили? Может быть, ссорились из-за матери? – Нет. Я, конечно, не подслушивала, но Андрей сказал бы. Ника просто скучала по отцу. Мне казалось, что она его не осуждала. – Хорошо. Лейтенант сделал пометку в блокноте и посмотрел на Ирину. Она продолжала стоять. Ровно, как солдат на плацу. За его спиной мерно шуршал кондиционер, в пустом зале магазина было очень светло и прохладно. – Расскажите, что вы делали в день исчезновения Ники, начиная с шестнадцати часов. – Я уже рассказывала, – равнодушно пожала плечами женщина. – Могу только повторить: до пяти часов была здесь, потом пришла Вика, моя сменщица. Мы договорились заранее, что она доработает за меня этот день – я была записана на стрижку. Где-то в половине седьмого вернулась домой. Потом пришел этот мальчик, Сергей, и началось… – Где вы стриглись? – Там же, в Старом поселке, на дому у Светы Тараскиной. Она в районе в парикмахерской работает два через два. Да у нее весь поселок стрижется, все ее знают. Ленина, двадцать один. – Угу, – кивнул лейтенант и записал: «Тараскина. Ленина, 21; 17:30, 18:15».