С ним связались только на следующий день. Незнакомый майор юстиции предложил подъехать в Следственный комитет… Глава 10 Падение В то утро он поздно проснулся. Голова трещала с похмелья, но Глебу это даже нравилось. После того как до него дошли слухи о гибели Стаса, жизнь окончательно лишилась надежд, и Глеб занялся саморазрушением по полной. Доковыляв до раковины в ванной, он напился прямо из-под крана, а потом сунулся под холодную струю затылком, который нещадно ломило. В висках репетировал ансамбль юных барабанщиков, но это уже почти не мешало ему жить. Нужно было только добраться до ближайшего магазина. Не заморачиваясь подбором гардероба, Глеб натянул покрытые подсохшей грязью кроссовки, влез в ветровку, выудил из кармана смятые бумажные купюры и, пошатываясь, пересчитал их. Он пил каждый день, почти перестал есть и на улицу выползал только за новой порцией дешевого пойла. Собутыльников у него не было – на остатках былого достоинства он пьянчуг на дух не переносил. Ведь он – не опустившаяся скотина, а человек, пострадавший от вопиющей несправедливости судьбы! Крепкий организм сдаваться не спешил, и взлелеянная им одинокая смерть почти в пустой квартире все не наступала. Каждое утро он удивлялся тому, что все еще жив, и каждый вечер изливал пьяные слезы перед постером к фильму «Эверест», который закрывал около метра драных обоев на стене комнаты. Но стоило немного протрезветь, и перед глазами возникала девчонка в голубом сарафане. Он ненавидел себя за неспособность о ней забыть. Ненавидел и ее, ненавидел до такой степени, что казалось: появись она вдруг воочию, и он непременно убил бы опять! Алкоголь позволял ненадолго забыться, а потом все повторялось сначала, мучительно четко прокручивая в памяти события той злополучной ночи. * * * В половине шестого Глеб принялся трясти бесчувственного Стаса, но тот не просыпался. Наркота и виски вырубили его окончательно. Плюнув, Глеб вышел из дома и в раздумье остановился возле машины. Хотелось побыстрее закончить с этой мутной историей и уехать домой. Он бы уехал прямо сейчас, бросив здесь одуревшего Стаса – вот же дебил! – если бы не деньги, которые тот пообещал. Деньги, которые могут вернуть прежнюю жизнь. Глеб снова плюнул под ноги и нетвердой походкой направился к машине. На такой жарище развезло и его, но встретить здесь гибэдэдэшников он не боялся, в такой глуши они, как правило, не водятся. В его голове созрел простой и гениальный план: он сам привезет сюда девчонку, а когда Стас очухается – поговорит с ней. Ведь выцепить ее из дома наверняка будет сложнее, чем подобрать по дороге с работы, как они планировали раньше. Все удалось бы ему без шума, если бы не этот долговязый придурок! Проехав мимо магазина, Глеб увидел девчонку, которая возилась с амбарным замком. Он развернулся и подкатил как раз тогда, когда она, перекинув через плечо ремешок маленькой сумочки, направилась в сторону моста. Выскочив из машины, он окликнул: – Вероника! Девчонка оглянулась с недоумением на лице. – Постой! – Он догнал ее, припадая на больную ногу, и прихватил за локоть. – Я – на ту сторону. Давай подвезу! – Не надо меня подвозить, – с неожиданной силой вырвала она руку. – Да давай же ты! – рассердился Глеб и схватил снова, теперь уже покрепче. И тут появился белобрысый парень с рожей клинического идиота. Откуда он вынырнул, Глеб так и не понял. – Э-э! – закричал он, тряся головой, как припадочный. – Нейзя! – И потащил девчонку на себя за другую руку. В другое время Глеб счел бы ситуацию смешной, но не теперь. Не приведи боже на улице появится кто-нибудь еще, и тогда пропало дело. Он неловко – мешала занятая рука – размахнулся и засадил парню под дых. Тот мгновенно выпустил Веронику и повалился в кусты, которые скрывали какую-то канаву. Только кеды мелькнули. Девчонка дернулась и заорала. Пришлось треснуть и ее, но тут Глеб перестарался. Она хэкнула и стала оседать на землю. Затолкав ее на заднее сиденье машины, Глеб тронулся с места и расхохотался – ну, полный же пипец! На подъезде к мосту он оглянулся. Волосы закрывали девчонке лицо, одна рука свешивалась с сиденья и покачивалась на неровностях дороги. «А так даже лучше! – подумал Глеб. – И никто ее не увидит, и она шуметь не будет». Подъехав к деревянной постройке в глубине участка, он сшиб замок монтировкой и заглянул внутрь – идеально! Ори не ори – не доорешься. Решив, что, когда она очухается, в себя придет и Стас, Глеб отволок Веронику в сарай и положил в затянутую брезентовым чехлом лодку. После «геройской» вылазки ему остро захотелось добавить, тем более что адреналин отчасти смыл опьянение и в мозгу зашевелились неприятные мысли. «Ты куда влез, Глеб? Это уже похоже на уголовку…» Обойдя спящего в прежней позе Стаса, он налил себе полный стакан и махнул его в два больших глотка, заглушая ненужные вопросы. Впереди маячили деньги на операцию, и он готов был пойти на что угодно, чтобы их получить. Чтобы повернуть время вспять и уйти в горы. Сколько раз он жалел, что его нашли тогда и спустили вниз! С какой страстью ненавидел врачей, подаривших видимость жизни! Разве это была жизнь? Лучше бы он умер тогда в горах. Остался там навсегда! Он снова налил себе и снова выпил. «Ничего, посидит в сарае, не облезет. Сговорчивее будет», – подумал о девчонке. Стас продолжал спать. Глебу стало скучно. Он вышел наружу в надвигающиеся сумерки. Откуда-то потянуло прохладой. Заквакали лягушки. Внезапно их мирный концерт прервали приглушенные крики и стук в дверь. – Очухалась! Глеб поковылял к сараю. Намерения у него были самые мирные – успокоить ее. Возможно, даже привести в дом, угостить пивом. Там еще оставалась пара нетронутых банок. Но едва он открыл дверь, как получил сильнейший удар по голове прямо на пороге. – Ах, б…! – заревел он от обиды и боли, наваливаясь на дверь спиной, чтобы Вероника не смогла выскочить наружу. В полутьме она стояла напротив с чем-то похожим на черенок от лопаты в руках. Глаза – в пол-лица от страха. – Дура! – прошипел Глеб и одним движением вывернул палку из ее рук, но она сдаваться не собиралась – отскочила и неумело замахала руками, как курица, пытающаяся взлететь. Внезапно его скрутил приступ ярости. Сейчас он просто ненавидел Стаса, храпящего в доме, эту чокнутую в дурацком коротком платье, ноющую боль в ноге и полную беспросветной тоски жизнь. Глеб боком придвинулся ближе, опираясь на здоровую ногу и намереваясь поймать эти бестолково мечущиеся руки. Одна из них мазнула по щеке и оставила горящий след царапины. – Да, б… успокойся! Глеб скрутил ее, прижал к себе спиной. Перекрещенные спереди руки крепко схватил за запястья, дыша ей в затылок. И тогда она извернулась и со всей дури лягнула его в травмированное колено! Мир взорвался ослепительной вспышкой боли. Совсем озверев, он повалил Веронику на пол и пару раз крепко приложил кулаком по лицу. Она замычала, но дергаться не перестала. Глеб придавливал ее к полу своим весом, ловил руки, прижимал ноги… На него накатило острое желание трахнуть ее прямо так, на полу, не раздевая. В этом не было ничего сексуального – это было звериное, яростное стремление подавить, сломать сопротивление, подчинить себе… Она выла, извивалась и ерзала под ним, пыталась укусить за лицо. Пару раз ударив, одной рукой он прижал к полу ее руки, закинув их за голову, другой – немного придавил тощую шею, чтобы ограничить доступ кислорода и пригасить невероятно буйный темперамент. Она конвульсивно задергалась под ним, что-то хрипя. – Да-вай, да-вай, милая! Я догоню… – задыхаясь, выпалил Глеб. Выпитое сделало процесс почти бесконечным. Наконец он закончил, охнул, тяжело навалился на распростертую под ним Веронику, расслабившись и рефлекторно подергиваясь. Она не пошевелилась. Не издала ни стона, ни всхлипа. – Ну, – пьяно и удовлетворенно прошептал Глеб, – угомонилась? Она не ответила. На него накатила добродушная лень. – Ладно, не злись. Вставай. Пойдем выпьем. Вероника не пошевелилась, не свела ноги, не одернула мерцающее во мраке платье. – Э! – еще не осознавая беды, толкнул ее Глеб. – Ты чего? Тело покачнулось и замерло. Мгновенно протрезвев, он приложил к тонкой шее пальцы. Частый пульс бился только в них. Вероника была мертва. Скорее машинально, чем осознанно, Глеб вскочил и нашарил у входа выключатель. Под потолком замигала длинная лампа, осветив неподвижное тело на полу. Он так и застыл у двери, одной рукой придерживая спущенные джинсы. Лицо Вероники потемнело, а на шее, вывернутой набок, темнел след. След от его руки! Глеб схватился за голову, шагнул, едва не упал, запутавшись в штанинах, неловко натянул их и сел рядом с девушкой на пол. Его затрясло. Взгляд, как у безумного, непрерывно кочевал от расслабленного неживого лица с заметным кровоподтеком на скуле – к верстаку, от верстака – к укрытой брезентом лодке, и обратно. Он посмотрел на часы. Было без пятнадцати девять вечера. Снова посмотрел на верстак. Напоролся взглядом на моток толстой веревки, свернутой в аккуратное кольцо и висевшей на железном крюке. Медленно поднял взгляд к потолочной балке. Слишком высоко… Сумасшедшая мысль о том, что можно закончить все и сразу, заставила его дернуться. Какого хрена? Глеб неловко поднялся и поковылял наружу, плотно прикрыв за собой дверь. В доме было темно. Он нашел выключатель торшера – распахнутой кверху чашечки цветка на тонкой черной ноге, с лампочкой вместо пестика – и посмотрел на Стаса. Тот продолжал разгуливать в мире своих видений. Полуприкрытые глаза закатились, между губами хищно поблескивала белая эмаль зубов. Вздрогнув от отвращения, Глеб опрокинул бутылку с виски прямо в рот и выпил оставшееся, не ощутив вкуса. К одиннадцати он решился вернуться в сарай. Открыл закладной запор на воротах с противоположной от входа стороны и с удивлением обнаружил спуск к реке, освещенной ярким лунным светом. Мысль сверкнула ярче серебристой дорожки на воде. Он похромал к лодке, убедился, что весла на месте и дырок в корпусе нет, сдернул с крюка моток веревки и свалил легкую лодку с деревянных подставок. «Там ее никогда не найдут! А если и найдут, то не скоро. Поди найди, когда уже сгниет или звери сожрут», – думал Глеб. Он больше не испытывал страха, а жалости к девчонке не было с самого начала. Она была всего лишь глупым препятствием на пути в горы. Глеб не заметил, как с ее ноги слетела босоножка и упала в дыру между досками настила. Невысокая, девушка оказалась довольно тяжелой, к тому же безвольно обмякшее тело было невероятно трудно нести к лодке, пытаясь не сломать себе шею, провалившись в одну из широких щелей. Глеб тащил Нику, припадая на искалеченную ногу, и мстительно улыбался. «Будешь знать, как бить по больному месту!» Когда Глеб уже был на противоположном берегу реки, выяснилось, что веревка, которую он прихватил из сарая, состоит из двух кусков, и оба они слишком короткие для того, чтобы вытянуть лодку из камышей. Не задумываясь, он связал самый простой и надежный узел, потянул за концы и ухмыльнулся. Эта – не оборвется в отличие от той, что однажды не выдержала его. Какая ирония! Потом он связал запястья трупа и волоком оттащил его подальше от воды прямо по земле. Маленькой лопатой, найденной в сарае, наверняка было удобно копать червяков для рыбалки, но никак не могилу в темноте леса. Лезвие лопаты то и дело натыкалось на корни и камни, так что взмокший от усилий и окончательно протрезвевший Глеб плюнул и, свалив тело в неглубокую яму, просто присыпал его собранными на ощупь ветками и сухой листвой. Кому придет в голову искать девчонку в такой глуши? Вернувшись в дом, он выхлебал обе банки дешевого и теплого пива и рухнул на диван, соседний с тем, на котором постанывал во сне Стас. Дело было сделано, и о нем следовало забыть. Чем раньше, тем лучше. * * * Того, что за ним придет полиция, Глеб не ожидал совершенно. Его тяготило не чувство вины и ожидание возмездия, а глупость совершенной в Малинниках ошибки, из-за которой, как ему казалось, все и пошло наперекосяк. Из-за проклятой деревенской дуры не осталось никаких надежд. К вечеру он снова напился и медленно сползал по спинке дивана, провожая глазами журнальный столик, уплывающий куда-то вбок вместе с опустевшей бутылкой и баночкой из-под шпрот. Звонок давно не работал, а стука пьяный Глеб не услышал. Когда дверь с грохотом слетела с петель, он почти вскарабкался на недоступную вершину, залитый нестерпимо ярким солнечным светом, и весь мир распростерся у его ног там, внизу… * * * В квартиру Дима смог войти только после того, как Глеба проволокли мимо него оперативники. Голова задержанного безвольно моталась, он что-то невнятно мычал и вис на руках двоих крепких ребят из московского СК. В запущенном и пропитанном алкогольной вонью жилище Глеба Свиридова спокойно и без суеты работали следователи и криминалист. Лейтенант держался в стороне, стараясь не мешать коллегам. Он оглядывал комнату с чувством брезгливого недоумения. Глеб, про которого он так много успел узнать за последние дни, и тот опустившийся до животного состояния парень, который убил Веронику Бойко, никак не желали совместиться в его сознании. Во время обыска в квартире обнаружилась небольшая темно-синяя женская сумочка. Дима подошел к столу, на который выложили для описи ее содержимое. Рядом с дешевой расческой и тюбиком гигиенической помады лежали ключи от квартиры семьи Бойко – длинный ригельный с обшарпанной пластмассовой головкой и простой металлический от английского замка. К кольцу для брелока был пристегнут маленький замурзанный плюшевый медвежонок. В груди лейтенанта застыл воздух, раскаляясь от незнакомого и оттого пугающего чувства ненависти. Стараясь взять себя в руки, Дима дождался, пока понятые подпишут протокол, и взял ключи, уже упакованные криминалистом в полиэтиленовый пакет для вещдоков. Серый игрушечный медвежонок грустно смотрел сквозь прозрачную пленку крохотными бусинками пластмассовых глаз. От этого неживого взгляда веяло укором. «Смотри, – словно говорил зверек, – моей хозяйки больше нет, а ее убийца ест, пьет и ничего с ним не случилось». «Это ненадолго!» – мысленно пообещал игрушке лейтенант, крепко сжав ключи в ладони. Со дня смерти Ники прошел ровно месяц, а ему казалось, что успела промелькнуть целая жизнь. Телефон девушки так и не нашли, и только позже, во время допросов, выяснилось, что Глеб умудрился продать его – простенькую неновую модель – за пятьсот рублей в каком-то ларьке…