— Ну, понимаете, мадам… Мадам Соммита попросила меня… То есть она сказала, чтобы я принес вот это… — он с сомнением указал на папку. — Осторожно, — сказал Бен Руби, не пытаясь подавить в своем голосе нотку покорности, — у вас сейчас опять все вывалится. Это вы написали? — спросил он скорее утвердительно. — Да, верно. Она сказала, что я могу принести ноты. — Когда она это сказала? — уточнил Реес. — Вчера вечером. То есть… ночью. Около часа. Вы как раз уходили с вечеринки в итальянском посольстве. Вы вернулись за чем-то — кажется, за ее перчатками, а она была в машине. Она меня увидела. — Шел дождь. — И очень сильный, — гордо сказал молодой человек. — Я был там совсем один. — Вы заговорили с ней? — Она подозвала меня кивком. Опустила стекло в машине и спросила меня, как долго я жду, и я сказал, что три часа. Она спросила, как меня зовут и чем я занимаюсь. Я ответил. Я играю на фортепиано в маленьком оркестре и даю уроки. И печатаю на машинке. А потом я сказал ей, что у меня есть все ее пластинки, и… Она была так мила. Я хочу сказать, она была мила ко мне, там, под дождем. Я вдруг обнаружил, что рассказываю ей о том, что написал оперу — короткую, одноактную, посвященную ей, написал для нее. Но не потому, что я мечтал, что она когда-нибудь ее услышит, вы же понимаете. О бог мой, конечно же нет! — И она, — предположил Бенджамин Руби, — сказала, что вы можете показать свою оперу ей. — Да, так и было. Сегодня утром. Мне кажется, ей было жаль меня, потому что я так промок. — И вы сделали это? — спросил мистер Реес. — Не считая того момента, когда разбросали ноты по ковру? — Нет. Я как раз собирался, когда пришел официант с сегодняшними газетами и… она увидела ту фотографию. А потом пришли вы. Наверное, мне лучше уйти. — Наверное, сейчас не очень подходящий момент… — начал мистер Реес, когда дверь в спальню распахнулась и в комнату вошла пожилая женщина с черными как смоль волосами. Она указала на Руперта жестом, которым обычно подзывают официанта. — Она хотеть вас, — сказала женщина. — Музыку тоже. — Хорошо, Мария, — сказал мистер Руби и повернулся к молодому человеку. — Мария — костюмерша мадам. Вам лучше пойти с ней. И Руперт по фамилии Бартоломью, сжимая в руках ноты своей оперы, вошел в спальню Ла Соммиты — так муха влетает в паутину, из которой уже не выберется, но он об этом еще не знал. — Она сожрет этого мальчишку, — бесстрастно сказал мистер Руби, — за один присест. — Уже наполовину заглотила, — согласился с ним ее покровитель. II — Я пять лет хотела написать портрет этой женщины, — сказала Трой Аллейн. — А теперь взгляни! Она подтолкнула к нему письмо через стол, за которым они завтракали. Ее муж прочел письмо и вздернул бровь. — Поразительно, — сказал он. — Знаю. Особенно тот кусок, где речь о тебе. Как именно там написано? Я слишком разволновалась, чтобы все это отложилось у меня в голове. А кто вообще написал письмо? Оно ведь не от нее, заметь. — Монтегю Реес, ни больше ни меньше. — А почему «ни меньше»? Кто такой Монтегю Реес? — Жаль, что он не слышит, как ты об этом спрашиваешь, — сказал Аллейн. — Почему? — снова спросила Трой. — А, знаю! Он же ведь очень богат? — Можно так сказать. В дурно пахнущих сферах. На самом деле он колосс вроде мистера Онассиса. — Теперь вспомнила. Он ведь ее любовник? — Точно. — Теперь мне, кажется, все ясно. Прочти же, дорогой. Вслух. — Целиком? — Пожалуйста. — Ну, слушай, — сказал Аллейн и начал читать. «Уважаемая миссис Аллейн, надеюсь, я правильно к вам обращаюсь. Возможно, мне следовало воспользоваться Вашим весьма знаменитым артистическим прозвищем? Я хотел бы спросить, не согласитесь ли Вы и Ваш муж 1 ноября погостить у меня в Уэйхоу Лодж — это уединенный дом на острове, который я построил на озере в Новой Зеландии. Строительство недавно закончилось, и я смею надеяться, что дом Вам понравится. Он расположен в прекрасном месте, и я думаю, что моим гостям будет в нем удобно. В качестве студии у Вас будет удобная, хорошо освещенная комната, с видом на озеро и горы вдали, и конечно же, полная свобода в том, что касается времени и уединения». — Звучит как текст, написанный агентом по продаже недвижимости: все современные удобства и необходимые служебные помещения. Продолжай, пожалуйста, — сказала Трой. «Должен признаться, что это приглашение служит прелюдией к еще одному предложению: мы приглашаем Вас написать портрет мадам Изабеллы Соммиты, которая будет гостить у нас в это время. Я долгое время надеялся на это. По моему мнению, и я позволю себе сказать, что и по ее мнению также, пока что ни один из написанных портретов не показал нам облик истинной Соммиты. Мы уверены, что «Троя» прекрасно с этим справится! Пожалуйста, скажите, что Вы с одобрением отнесетесь к этому предложению. Мы организуем транспорт — в качестве моей гостьи Вы, разумеется, полетите самолетом — и обговорим все детали, как только — я очень на это надеюсь — Вы подтвердите свой приезд. Буду признателен, если Вы любезно сообщите мне свои условия. Я напишу отдельное письмо Вашему супругу, которого мы будем рады принять вместе с Вами в Уэйхоу Лодж. Примите уверения в моем к Вам, дорогая миссис Аллейн, искреннем уважении. Монтегю Реес». После долгой паузы Трой сказала: — Интересно, не будет ли чересчур, если я напишу ее поющей? Ну, знаешь, с широко открытым ртом, когда она берет верхние ноты. — А это не будет выглядеть так, словно она зевает? — Не думаю, — задумчиво сказала Трой, потом бросила на мужа косой насмешливый взгляд и добавила: — Я всегда могу пририсовать у рта кружок, в котором будет написано «Ля в альтовом ключе». — Это, конечно, развеет все сомнения. Только, мне кажется, в этом ключе поют скорее мужчины. — Ты еще не прочел адресованное тебе письмо. Читай же. Аллейн взглянул на конверт. — Вот оно. Все такое аристократическое, и отправлено из Сиднея. Он открыл конверт. — Что он пишет? — Преамбула почти такая же, как в твоем, и дальше то же самое: он признается, что у него есть скрытый мотив. — Он что, хочет, чтобы ты написал его портрет, мой бедный Рори? — Он хочет, чтобы я высказал «свое ценное мнение» касательно того, возможно ли получить защиту со стороны полиции «в вопросе преследования мадам Соммиты со стороны фотографа, о чем я, без сомнения, осведомлен». Нет, ну и наглость! — сказал Аллейн. — Проехать тринадцать тысяч миль, чтобы сидеть на острове посреди озера и говорить ему, следует ли пригласить в компанию к гостям полицейского. — Ах да! До меня наконец дошло. Об этом же писали в газетах, но я толком не читала. — Ты, наверное, единственный говорящий по-английски человек, который этого не сделал. — Ну, я вроде как читала. Но фотографии были настолько безобразны, что мне стало противно. Введи меня в курс дела — наверное, так говорят в кругах, где вращается мистер Реес? — Помнишь, как миссис Жаклин Кеннеди преследовал фотограф? — Помню. — Тут та же ситуация, только гораздо масштабнее. Возможно, идея у этого парня как раз и появилась благодаря шумихе вокруг Кеннеди. Он подписывается как «Филин» и следует за Соммитой по всему миру. Где бы она ни выходила на оперную или концертную сцену — в Милане, в Париже, в Ковент-Гарден, в Нью-Йорке или Сиднее. Сначала фотографии были обычные, на них дива любезно улыбается на камеру; но постепенно они стали меняться. Они стали все более нелестными, а фотограф — все более назойливым. Он прятался в кустах, нарушал границу частной собственности и внезапно возникал там, где его меньше всего ждали. Однажды он вместе с другими журналистами слился с толпой, ожидавшей ее у служебного входа в театр, а потом каким-то образом пробрался в самый первый ряд. Когда она появилась в дверях и как обычно изобразила восторг и удивление при виде размеров толпы, он навел на нее объектив и одновременно пронзительно засвистел. Она широко открыла рот и выпучила глаза, и на фото получилась так, как будто кто-то ударил ее между лопаток. Это понравилось ее многочисленным поклонникам, фотографии разошлись по нескольким газетам, и говорят, что этот человек заработал на них кучу денег. С того случая все превратилось в какую-то войну на изнурение противника. Потоки возмущенных писем от ее фанатов в эти газеты. Угрозы. Злобные шутки самого низкого пошиба. Ставки и пари. Абсурдные истории о том, что это месть отставного любовника или поссорившегося с ней тенора. Слухи о том, что у нее нервный срыв. Телохранители. Всё разом.