Якоб вырулил на поросшую травой дорожку. Она кончалась у старого красного дома. — Похоже, он заброшен, — сказал он. Я кивнула, не глядя. Потом мы стали неловкими движениями снимать друг с друга одежду. Раньше мне никогда не доводилось быть голой с мужчиной — наверное, я должна была стыдиться и смущаться, но тут словно кто-то другой поселился в моем теле. Я хотела его — так, как никогда раньше никого не хотела. То, что происходило сейчас, находилось за тысячу миль от удушливых поцелуев и неуклюжего лапанья, которому я подвергала себя с парнями в Адамсберге. — Что случилось с твоими руками? — спросил Якоб. — Просто крик о помощи. — Выглядит куда серьезнее. Якоб приподнялся на локте и серьезно посмотрел на меня. — В следующий раз, когда тебе понадобится помощь, ты можешь позвать, а не… — Никто не слышал, — прошептала я. И тут же пожалела, потому что сейчас мне совсем не хотелось говорить об этом. — Может быть, тебе стоит позвать кого-то другого, — сказал Якоб. — Кого-то, кто услышит, так что тебе не придется… Я кивнула. Закрыла глаза. — Ты выглядишь, как многие, кто здесь живет, — Якоб погладил мои шрамы. — Почти у всех, кто работает на фанерной фабрике, руки изрезаны. Тебе не больно? — Нет, — сказала я. — Ничего в это месте не чувствую. — Не делай так больше, Франческа. Никогда так больше не делай. — Хорошо. — Пообещай мне. — Обещаю. Я поцеловала его. Мне не хотелось говорить о шрамах, криках о помощи и рабочих на фабрике. Мне вообще не хотелось говорить. Его дыхание стало тяжелым. — Ты уверена, что хочешь дойти до конца? — спросил Якоб, когда был так близко, как это только возможно, не пересекая последнего рубежа. — Да, — прошептала я. — Пожалуйста, продолжай. — Но у нас нет… защиты. — Ничего страшного, — прошептала я. Он сделал несколько движений, не входя в меня, и на несколько мгновений наслаждение сменилось острой болью, которая отдавалась даже в спине. Но потом, когда он снова начал медленно двигаться, все плохое улетучилось и возникло приятное ощущение, которого я никогда раньше не испытывала. «Значит, я не понимала чего-то важного?» — подумала я. Вероятно, есть нечто такое, ради чего стоит жить. Окна машины запотели изнутри. Внезапно Якоб остановился. — Что такое? — спросила я. — Кто-то постучал, — ответил он. — Там кто-то есть. Он выскользнул из меня. Некоторое время мы лежали неподвижно — в надежде, что ему показалось. Но вот постучали снова. Перегнувшись через меня, Якоб протер запотевшее стекло. Я села на сиденье и закрыла глаза, словно могла таким образом заставить все исчезнуть. — Это девочка, — сказал Якоб. — Не надо, — сказала я, когда он опустил стекло. — Привет, — сказал он. — Что вы тут делаете? — спросил детский голос. — Мы не знали, что тут кто-то живет, — ответил Якоб. — Здесь живу я с мамой. Я крепче закрыла глаза, желая, чтобы эта мама оказалась далеко-далеко. — А где твоя мама? — спросил Якоб. — Она спит, — ответила девочка. — И вам нельзя ее будить. Она сказала, чтобы ее не будили. Так что не входите. — Я все понял, — ответил Якоб. — Мы уезжаем. Он снова поднял стекло. — Боже мой, — пробормотал он. — Она просто возникла из ниоткуда. — Ты уверен, что она вообще настоящая? — спросила я. Мы стали одеваться. Наша одежда валялась по всей машине. Голова у меня странно кружилась, словно душа только что покидала тело. Якоб включил вентиляцию, и запотевшие окна очистились. Я взглянула на дом. Он выглядел таким же необитаемым, как мне показалось и в том ошалелом состоянии, в котором я пребывала раньше. Окна на первом этаже были завешены одеялами или тканью, свет не горел. Когда Якоб выехал задним ходом на большую дорогу, я заметила небольшой указатель, воткнутый в землю, подалась вперед и успела прочесть — за секунду до того, как фары машин отвернулись от нее: «Люккебу». 32 Сидя в машине, Чарли думала о Норе Роос. Она — единственный человек, знавший Бетти ребенком. Существует ли в истории Бетти и иная тьма, кроме того, что стало ясно из писем? Известно ли что-то Норе? Достав телефон, она посмотрела адрес больницы Сульхем. Это в трех милях от Гюльспонга. Вероятно, они не принимают неожиданных посетителей, но попробовать стоило. Забив адрес в навигатор, она увидела, что будет на месте через двадцать пять минут. Больница Сульхем представляла собой здание из коричневого кирпича с большим садом и скамейками под березками. Длинные дорожки, идущие между ухоженных кустов, напомнили Чарли фотографии старинных психиатрических клиник, которые она видела в учебнике психологии. Когда она припарковалась, в телефоне звякнуло сообщение. Оно было от Юхана. «Позвони мне, — писал он. — Кажется, я кое-что нашел». Она позвонила — сигналы раздавались один за другим, но никто не брал трубку. Она наговорила сообщение — где находится и что он может позвонить ей. Встретиться с Норой Роос оказалось непросто. Чарли пришлось показать молодой женщине за стойкой свое полицейское удостоверение. — Но не раздражайте ее, — сказала женщина. — Мне надо поговорить с ней всего несколько минут, — заверила Чарли, надеясь, что никто больше не будет расспрашивать ее о том, по какому она делу. Нора сидела на кровати в белой комнате спиной к ней. Чарли постучала в полуоткрытую дверь, но Нора не отреагировала. — Нора! — окликнула ее Чарли. Нора медленно обернулась. Лицо у нее было бледное и опухшее, а волосы такие жидкие, что просвечивала кожа на голове. — Ты? — спросила она, глядя на Чарли лишенным выражения взглядом. — Что ты здесь делаешь? — Я хотела поговорить с тобой. — Аннабель умерла, — медленно проговорила Нора. — Знаю. Можно мне войти? Нора одновременно кивнула и пожала плечами. — Чего ты хочешь? — спросила она, когда Чарли села на стул возле ее кровати. — Я хотела поговорить о маме — о Бетти. Нору передернуло. — Для меня она навсегда останется Розой, — ответила она. — Но мы можем называть ее Бетти, если хочешь. — Я хотела бы поговорить о ней, — повторила Чарли.