Опыт, полученный Фрэнком в ходе работы с Гарри Джеймсом, трудно переоценить. Фрэнк учился держаться на сцене, показывать себя с лучшей стороны. В коммерческом плане ему, конечно, хотелось большего. Дела у биг-бенда шли вяло. С этими ребятами почти не считались. Однажды во время выступления в Беверли-Хиллз, прямо посреди песни, которую исполнял Фрэнк, владелец заведения объявил, что концерт окончен. Ему, видите ли, не понравилось, что народу в зале мало. За тот прерванный концерт музыкантам не заплатили ни цента. Словом, Фрэнк дозрел до расставания с Гарри Джеймсом и его музыкантами. В чикагском отеле «Шерман», на шоу, посвященном союзу музыкантов, помимо биг-бенда Гарри Джеймса выступали другие популярные коллективы, в том числе оркестр Томми Дорси – один из самых раскрученных в США. Дорси, известный как «сентиментальный джентльмен, исполняющий свинг», заметил Фрэнка и пожелал заменить им своего вокалиста, Джека Леонарда. Контракт обещал быть длительным и приносить Фрэнку семьдесят пять долларов в неделю. Фрэнк такого поворота никак не ожидал. Однажды он уже пытался попасть к Дорси в оркестр – и с треском провалился. Он настолько трепетал перед маэстро, что даже петь не мог. – Стою, рот открываю – и ни звука, – признавался позднее Синатра. – До сих пор, как вспомню, – мороз по коже. Но то было давно. С тех пор Синатра отточил мастерство, научился держаться на сцене и не робеть, успел показать себя в биг-бенде Гарри Джеймса. И ему очень нужна была эта работа. Тем более что они с Нэнси ждали ребенка, а биг-бенд собирал на выступлениях сущие гроши. Фрэнк знал: надо уходить от Гарри. К счастью для Фрэнка, Гарри Джеймс проявил понимание и посоветовал заключить контракт с оркестром Дорси – если, конечно, Фрэнк уверен, что так будет лучше. Вообще-то он вполне мог не отпустить Фрэнка – по контракту Фрэнк должен был работать у него еще целых семнадцать месяцев. Позднее, в интервью Фреду Холлу, Джеймс говорил: – Нэнси была беременна, а мы зарабатывали слишком мало. Мы, конечно, не могли платить Фрэнку семьдесят пять долларов в неделю – сумму, на которую он рассчитывал. Неудивительно, что он захотел перейти к Томми Дорси. Я еще его тогда в шутку попросил – дескать, если у нас в ближайшие полгода дела не наладятся, ты уж, Фрэнки, выхлопочи и мне местечко у Дорси. Гарри Джеймс никогда не сомневался – Фрэнк Синатра непременно станет звездой. Он показал себя с лучшей стороны, позволив Фрэнку уйти без шума, – за что Фрэнк был ему очень признателен. Его место в биг-бенде занял Дик Хэймс. И всё-таки моральный выбор дался Фрэнку тяжело. По его мнению, это было предательство – уйти от человека, давшего ему возможность впервые серьезно засветиться на сцене. С Джеймсом он успел подружиться и любил его как родного брата. Вот что Фрэнк рассказывал о прощании с биг-бендом Гарри Джеймса в Буффало, в театре «Ши» в январе 1940 года: – Автобус с нашими ребятами тронулся (им предстояло проделать долгий путь до коннектикутского города Хартфорд). Перевалило за полночь. Падал снег. Мы уже попрощались, и вот я остался один под снегом, с чемоданом в обнимку. Автобус мигнул хвостовыми огнями, они становились всё меньше, меньше. На глаза мне навернулись слезы, я бросился бежать за автобусом; понял, что не догоню… Какой у этих ребят был задор, какой кураж! Как мне не хотелось расставаться с ними! Фрэнку вновь случилось поработать с Гарри Джеймсом девятнадцатого июля 1951 года. На студии «Коламбия Рекордс» они записали три композиции: «Касл-Рок», «Ночь» и «Прощай, прощай, любовь» (Castle Rock, Deep Night и Farewell, Farewell to Love). Также они иногда появлялись вместе на концертах в последующие годы. Особенно запоминающимися стали концерты в «Цезарс Пэлес» в 1968 и в 1979 годах. Кроме того, в 1976 году Синатра и Гарри Джеймс исполнили знаменитую песню «Всё или ничего» на концерте Джона Денвера. Гарри Джеймс скончался в июле 1983 года от рака лимфы. Еще за неделю до смерти он усердно работал. Томми Дорси Условия контракта, озвученные Томми Дорси, не просто удивили Фрэнка – они его в ступор ввергли. Оказывается, треть своего гонорара Фрэнк должен был отдавать «на путевые и прочие расходы», а десять процентов – агенту Томми Дорси. Сорок три процента от каждого гроша, заработанного Фрэнком, также получал Дорси (по прошествии первых двух лет, в течение которых Фрэнк зарабатывал по контракту семьдесят пять долларов в неделю; правда, сумму вскоре удвоили). Пожалуй, лучшее определение Томми Дорси дал сам Фрэнк, назвав его мошенником. – Мошенник и плут. Больше и сказать нечего. – Так он выразился. Фрэнк решил согласиться на условия Дорси, хотя и понимал, насколько они несправедливые. Думать о том, какие последствия они повлекут в будущем, Фрэнку не хотелось. Ему хотелось петь, хотелось прославиться. Также он знал, что Дорси прослушивал заодно и баритона Аллана Де Витта – иными словами, у Фрэнка имелся соперник. Пусть Де Витт не подошел – сам факт прослушивания постоянно напоминал Фрэнку: есть и другие исполнители, которые спят и видят, как бы подписать кабальный контракт ради одной только перспективы работать с Томми Дорси. Действительно, целые толпы молодых талантов соглашались на не менее скверные условия (хотя более скверных, кажется, никто не предлагал). В остальном же – если абстрагироваться от грабительского контракта, – жизнь улыбалась двадцатичетырехлетнему Фрэнку Синатре. Он прочно занял место у микрофона в оркестре Томми Дорси. Событие это датируется январем 1940 года. Оркестр в это время был в турне, и Фрэнку прислали билет, чтобы он присоединился к своим новым товарищам. Среди которых были такие выдающиеся музыканты, как Бадди Рич, Банни Берриган, Джо Бушкин и Зигги Элман; аранжировщики вроде Эксела Стордала, Пола Уэстона и Сая Оливера. Среди вокалистов можно назвать Джо Стаффорда и группу «Пайд Пайперс». И вот этот список пополнился именем Фрэнк Синатра. Дело давнее, и сейчас трудно сказать, в каком именно городе Синатра нагнал оркестр Дорси. Агент Дорси, Джек Иген, и дочь Синатры Нэнси уверяют, что это было в Индианаполисе (первое совместное выступление – в театре «Лирик» второго февраля). А вот кларнетист Джонни Минс считает, что это произошло в висконсинском городе Шебойган. Есть и другие версии, в частности, Джо Стаффорд настаивает на одном из двух городов – Миннеаполисе или Милуоки. Сам Фрэнк говорил, что присоединился к оркестру в Балтиморе, а запомнил потому, что сыграл там двадцать семь иннингов в софтбол с новыми коллегами. Влиться в коллектив получилось не сразу. Причем нелегко было не только Фрэнку – с новыми товарищами, но и новым товарищам – с Фрэнком. Синатра, как мы помним, отличался крутым нравом, и оркестру сразу не понравился. Из-за почти маниакальной чистоплотности ему быстро прицепили кличку Леди Макбет. Впрочем, даже те, кому не пришлись по душе личные качества Фрэнка, не могли не восхищаться его талантом. Шоу обычно начиналось с визитной карточки оркестра – композиции «Я влюбляюсь в тебя» (I’m Getting Sentimental Over You), написанной Дорси. За ней следовал хит «Мари». Один-два номера исполняла Конни Хейнс, затем выступали Джо Стаффорд и «Пайд Пайперс». После них Зигги Элман играл соло на трубе, далее следовал выход Бадди Рича. Наконец, появлялся Фрэнк с каким-нибудь хитом, например, с композицией «К югу от границы» (South to the Border). Он также пел дуэтом с Конни Хейнс, в частности, они исполняли песни «Давай сбежим» и «Ах, взгляни на меня» (Let’s Get Away from It All и Oh, Look at Me Now). Конечно, и порядок выхода исполнителей, и сами композиции варьировались, и по мере того, как росла популярность Фрэнка, росла и доля его участия в каждом шоу. Первого февраля 1940 года Фрэнк записал первые две песни с оркестром Томми Дорси. Это были «Небо упало» и «Я слишком романтичный» (The Sky Fell Down и Too Romantic). И снова – дороги и новые места: Индиана, Мичиган, Нью-Джерси, Нью-Йорк. В последнем оркестр выступал в театре «Парамаунт» с середины марта до середины апреля, а двадцать третьего мая 1940 года Фрэнк, «Пайд Пайперс» и Томми Дорси вместе с оркестром записали «Я больше никогда не улыбнусь» (I’ll Never Smile Again). После этой записи карьера Фрэнка круто изменилась. Он словно катапультировался, взлетел к звездам. В оркестре он стал главной фигурой – к немалой досаде Бадди Рича. Известно, что соперничество этих двух исполнителей подчас принимало формы банальных драк. Поскольку эго Фрэнка раздувалось пропорционально объемам продаж пластинок, ухудшились заодно и его отношения с вокалисткой Конни Хейнс. Фрэнк уже не хотел петь с ней дуэтом, хотя и приходилось. Манеру исполнения Конни Хейнс он называл слезоточивой. В итоге, отказавшись от дуэтов, Фрэнк целых две недели вообще не появлялся на сцене – ему не дали сольных номеров. Поистине Фрэнк не был создан для компромиссов и совместной работы. Он так и не влился в коллектив оркестра Дорси. И Бадди Рича, и Конни Хейнс он сильно недолюбливал и даже не пытался скрыть неприязнь. Друзьям Фрэнк говорил, что эти двое ему «одинаково противны». Впрочем, когда в октябре 1944 года к уже знаменитому Синатре подошел после концерта Бадди Рич и сообщил, что намерен создать собственный ансамбль, Синатра выписал ему чек на сорок тысяч долларов и так напутствовал ошалевшего ударника: – Что ж, желаю удачи. А с денежками она тебе скорее улыбнется. И похлопал Бадди по спине. Восьмого июня 1940 года Нэнси Синатра разрешилась дочерью – Нэнси-младшей. Роды проходили в родильном доме «Маргарет Хэйг», в городе Джерси. Фрэнк в это время был в Нью-Йорке. – Я работал в отеле «Астор», – вспоминал он. – Да, кажется, именно там. Конечно, мне хотелось быть рядом с Нэнси, видеть дочь с первых мгновений ее жизни. Как подумаю, сколько я пропустил действительно важного!.. А что делать – гастроли, турне. Но именно этого дня мне особенно жаль. Томми Дорси тогда так много значил для Фрэнка, что он позвал его крестить новорожденную. В этом же месяце оркестр пригласили на «Эн-би-си» – требовалось заменить на лето Боба Хоупа и его варьете-шоу. Таким образом, Фрэнк впервые появился на радио, вещавшем на всю страну. Из-за твердых рейтингов композицию «Лето» (Summer Pastime) поставили в сетку вещания на вечер вторника. Она продержалась более трех с половиной месяцев и немало способствовала раскрутке Фрэнка – уже перед куда большей аудиторией. В статье для журнала «Лайф» в 1965 году Фрэнк признавался, что именно тот период оказал основное влияние на его исполнительскую манеру. Томми не загружал его наставлениями, работая с другими членами оркестра. А Фрэнк, предоставленный сам себе, как губка, впитывал всё, что видел и слышал – в том числе перенимал технику игры на тромбоне самого Томми Дорси. Брак дает трещину После рождения дочери Нэнси уже не могла путешествовать вместе с мужем, и тогда-то в их браке наметилась первая трещина. Фрэнк изо всех сил делал карьеру – впервые снимался в фильме под названием «Ночи Лас-Вегаса» (Las Vegas Nights). Это было в октябре 1940 года, платили ему самую малость – пятнадцать долларов в день за песню «Я больше никогда не улыбнусь». Он также работал на студии «Парамаунт» в Нью-Йорке (январь 1941) и в этом же месяце, двадцатого числа, записал первый из двадцати девяти синглов с Дорси, «Без песни» (Without a Song). Естественно, в странствиях ему встречались женщины. Фрэнк считал: раз Нэнси про этих женщин не знает, так ей и не больно. Но Нэнси-то знала! Вспоминает подруга Нэнси, Пэтти Демарест (в то время они жили в одном доме на Берген-авеню, в Джерси): – Однажды Нэнси пришла ко мне вся зареванная, с дочуркой на руках. Я говорю: «Что случилось?» А она: «Этот сукин сын снова мне изменяет!» «Снова?» – переспрашиваю. Я ведь раньше никогда об изменах Фрэнка не слышала. А Нэнси отвечает: «Да, снова! Он мне с самого начала не был верен». Почти все друзья Фрэнка быстро узнали, что его брак под угрозой. – Кажется, это началось в сороковом, – вспоминает Сэмми Кан. – Фрэнку уже тогда не сиделось. Он мне сам говорил что-то про тяжесть брачных уз. Нэнси по-прежнему любила Фрэнка. Это было нелегко, ведь он очень изменился. Стал слишком эгоцентричным, жил по принципу «что хочу, то и ворочу», не задумываясь, причинял боль близким, в частности жене. Нэнси пыталась закрывать глаза на его дурные качества и поступки, убеждала себя, что терпение и понимание всё исправят. А вышло наоборот – Фрэнк стал презирать жену за ее кротость. – Хочешь налево сходить – пожалуйста. Мне всё равно, – заявила Нэнси однажды в ночном клубе Манхеттена. Она и Фрэнк были там в компании друзей, и Фрэнк отчаянно флиртовал с официанткой. Слова Нэнси смутили его. – Жены мужьям такое не говорят. По крайней мере нормальные жены, – выдал Фрэнк. – Что это на тебя нашло, а, Нэнси? – А что я должна сказать, по-твоему? – парировала Нэнси, глядя Фрэнку прямо в глаза. – Мы ведь оба знаем, что флиртом дело не ограничится. – Допустим. Но чтобы такое предлагать собственному мужу! Тебе что – понравится, если я с этой лапулей пойду? – Нет, не понравится. Ну а как мне тогда реагировать? – Никак. Делай вид, что не замечаешь, – посоветовал Фрэнк, доставая бумажник и выкладывая деньги на стол. – Ты сорвалась и выставила меня перед друзьями в неприглядном свете. Больше так не делай, Нэнси. Это неправильно. Фрэнк поднялся и пулей вылетел из зала. Нэнси пришлось извиниться перед всей компанией и ретироваться в туалет. Не то чтобы Фрэнк ее не любил. Любил, просто ему хотелось разнообразия. Его влекло всё новое, а Нэнси… Нэнси была всё та же, прежняя, привычная. Читатель увидит в дальнейшем, что эта тяга к смене впечатлений была проблемой Фрэнка всю жизнь. – Отца я бы охарактеризовала словом «неуемный», – говорила много лет спустя младшая дочь Фрэнка, Тина. – Он понятия не имел о том, что такое долг, что такое обязательства. Наверное, всему виной его эгоцентризм. Впрочем, не знаю. Пожалуй, лучше будет сказать, что лишь немногие представители его поколения отличались склонностью к самоанализу. Отец был просто тем, кем был, – Фрэнком Синатрой. Со всем хорошим, что подразумевает это имя, и со всем плохим. Или принимайте его таким, или не связывайтесь с ним. Не можете прощать – лучше прекратите всякие отношения. Кстати, очень многие были готовы терпеть только ради того, чтобы короткое время повращаться вокруг звезды по имени Синатра. Моя мама – не исключение. Итак, Нэнси, из последних сил принимая мужа таким, каким он был, всё-таки жаждала приобщить его к семейным ценностям. Ей требовалась поддержка мужа; дочке требовалось внимание отца. Нэнси отлично знала: когда Фрэнк не с ней и не с малышкой, когда он не в Нью-Джерси, – он ведет шикарную жизнь. А уж во время турне ему стоит только глянуть – и женщины пачками к его ногам падают. Надо сказать, члены оркестра Томми Дорси сами не ожидали, что вызовут такой ажиотаж. Происходило нечто необычное – Синатра становился сенсацией. Позднее Фрэнк признавался: – Думаю, дело было не столько в моей привлекательности, сколько в том, что в тех местах приличного музыканта не видали со времен Бинга – то есть добрых двадцать лет. Вот как только Бинг ушел работать на радио и в кино, так у них и не стало кумиров. Что интересно – поклонники Бинга принадлежали в основном к старшему поколению, а на меня западала молодежь. Наверное, им просто не с кого было лепить себя, а тут появился я. Я начал понимать, что вся эта шумиха – не на пустом месте. Не знаю, в чем там была причина, только я прикинул: пожалуй, во мне и впрямь есть что-то особенное. – Наверно, я недостаточно хороша, – плакалась Нэнси своей подруге Пэтти Демарест однажды вечером, когда Фрэнк не позвонил после концерта. – Может, если бы я постаралась, я бы смогла его дома удержать. Может, я мало молюсь господу. Да, наверное, так и есть. Надо больше молиться. – Он остепенится, успокойся, – утешала Пэтти. – Но поработать над собой не помешает. Пусть он поймет, что лучшей женщины ему не найти. Вот что – тебе надо похудеть. Купи новое платье, сделай прическу – и всё образуется. Разрыв с Дорси В январе 1942 года, по версии журнала «Билборд», Синатра стал лучшим вокалистом в Штатах, подвинув самого Бинга Кросби. Пришлось Кросби потесниться и в топе журнала «Даун Бит», а ведь этот топ он возглавлял целых шесть лет. Первые композиции без оркестра были записаны Фрэнком девятнадцатого января 1942 года на студии «Блубёрд», которая являлась дочерней компанией Американской радиовещательной корпорации (RCA). Томми отнюдь не пришел в восторг от перспективы, что Фрэнк отныне будет работать без него – зато с его аранжировщиком Экселом Стордалом. Впрочем, Томми понимал: если Фрэнку хочется записывать композиции самостоятельно, пускай записывает. Перечить – себе дороже. Таким образом, Фрэнк записал три лирические композиции в сопровождении небольшого оркестра без духовых инструментов. Вот эти песни: «Ночь, которую мы назвали днем» (это была первая версия знаменитой «Ночь и день»), «Песня – это ты» и «Серенада фонарщика» (Night and Day, The Song Is You и The Lamplighter’s Serenade). К тому времени аудитория оркестра Томми Дорси ходила почти исключительно «на Фрэнка». Встречали его так, что в нем день ото дня крепло желание выступать соло. Оркестр будто связывал его по рукам и ногам. Нет, Фрэнку нужно соло – и только соло! – Фрэнк планировал свалить из оркестра, – как-то признался Хэнк Саникола. – Ему хотелось настоящей известности. Хотелось немыслимого совершенства. Надоело подчиняться Дорси. Фрэнком интересовалась «Коламбия Рекордс». Его имя было у всех на устах. А Томми и слышать не хотел про его сольную карьеру. Считал, все его ребята должны у него в оркестре до седых волос наяривать. Фрэнк многому научился у Томми. Например, понял, что вокалист отнюдь не обязан исполнять ту или иную композицию в раз и навсегда установленной манере. А ведь подавляющее большинство тогдашних исполнителей именно так и делало – каждое новое выступление полностью дублировало предыдущее! Дорси показал Синатре, как персонализировать мелодию, чтобы она представала единственной в своем роде, однако безошибочно узнавалась поклонниками в любой интерпретации. Благодаря советам Дорси каждая отдельная песня в исполнении Фрэнка не просто вызывала восторг аудитории – она не приедалась и самому вокалисту. Фрэнк открыл для себя смысл слова «импровизация» – и напропалую импровизировал в соответствии с собственным настроением. Поистине Томми Дорси вырастил уникального исполнителя. С ним Фрэнк записал несколько восхитительных мелодий, в том числе «Бледная луна», «Ах, взгляни на меня» и «Голубые небеса» (Pale Moon, Oh, Look at Me Now и Blue Skies). Однако настало время продолжать карьеру без Томми. В начале 1942 года, в Вашингтоне, в гримерке и без свидетелей двадцатишестилетний Фрэнк объявил Томми, что уходит из оркестра. – Я дозрел, – так выразился Фрэнк. – С оркестром мне больше не по пути.