Во-первых, кто еще может сказать, что утром его разбудил поцелуй свиньи? Не уверен точно в том, что делала Гортензия, но она прижалась рылом к моему рту, поэтому я вынужден был предположить что-то в этом роде. Первый день, который мы провели с Лукой вместе, начался с утреннего секса. За ним последовала прогулка с Гортензией, затем мы снова занимались сексом, потом был двухчасовой ланч, состоявший из канапе, сделанных из всего, что, черт побери, нашлось у нее в холодильнике. День завершился тем, что Лука читала мне из своей последней книги, пока я поглаживал ее ногу, а потом, прежде чем задремать, снова уговорил ее заняться сексом. Потом мы проснулись, поужинали и, не ложась спать, болтали до тех пор, пока не пришло время поехать за продуктами. Как ни смешно, но поездка среди ночи в супермаркет как нельзя лучше подходит для знаменитостей, пытающихся скрыться от назойливых глаз. Некоторые из странных привычек Луки действительно пришлись мне по вкусу. В Лос-Анджелесе, куда бы я ни шел – днем или ночью, – мне приходилось надевать шапку и темные очки, чтобы меня не узнали. Здесь я решил рискнуть обойтись без маскировки, когда мы в обычное для Луки время отважились поехать в магазин. Там оказалось почти пусто. И это было блаженством. Когда Лука постучала указательным пальцем по арбузу, я не мог не заметить, как забавно она выглядит. Она приложила арбуз к уху с таким сосредоточенным выражением лица, словно решила послушать, как внутри шумит океан. Возможно, она вела закрытую жизнь, но она определенно дорожила мелочами. Я начал понимать, что эти мелочи – минуты, проведенные с ней, – имеют большое значение. Мне хотелось подольше задержаться в Вермонте, чтобы понять и прочувствовать их. – Что ты делаешь? – наконец, спросил я, намекая на то, как она изучала арбуз. – Я пытаюсь понять, спелый ли он. Выбор арбуза – дело сложное. – А вот я думал, что я мастерски поглаживаю дыни… – О, поверь мне, ты – определенно мастер. Она подмигнула мне, и я рассмеялся. – Так в чем же хитрость? Как узнать, какой из них лучший? – Просто. Если внутри пустота, то, вероятно, он хороший. – В отличие от людей, да? Именно так я чувствовал себя до встречи с тобой. Пустым внутри. То, что придает сладость арбузу, разрушает человека. Положив арбуз, она поднесла руку к моей щеке. – Это навевает на меня грусть. Я схватил ее за запястья. – Я больше этого не ощущаю. Не тогда, когда я с тобой. Впервые за много лет я чувствую себя человеком. То, что я нахожусь с тобой здесь, в продуктовом магазине, делает меня свободным. Ты думаешь, что, заработав все деньги в мире, обретаешь свободу. Но если ты знаменит, все иначе: твое настоящее «я» становится пленником твоего образа. Ты действительно больше никогда не сможешь жить, как раньше, когда тебя никто не узнавал. Поэтому, когда бы ты ни почувствовал, что снова возвращаешься к нормальной жизни, пускай даже это ощущение мимолетно, оно становится подарком. – Ты жалеешь о том, что у тебя все так сложилось? Раздумывая над ее вопросом, я испытывал смешанные чувства. – Я горжусь тем, чего достиг. Музыка всегда занимала важное место в моей жизни, а возможность зарабатывать себе на жизнь своим творчеством не следует принимать как должное. Но, несомненно, я не совсем понимал, во что ввязываюсь. Даже если теперь я сожалею, я не могу ничего изменить. Поэтому я стараюсь просто смотреть вперед, а не назад. Что мне нужно… так это каким-то образом найти счастливую середину. – Я огляделся. – И этот разговор слишком серьезен для супермаркета. Лука притянула меня к себе и обняла. – Я очень горжусь тобой и всем, чего ты добился, если ты этого до сих пор не понял. – Я тоже горжусь тобой. Ты по-своему успешна. Я пишу и исполняю музыку, а ты создаешь целый фантастический мир. Это дорогого стоит, любимая. Когда мы снова покатили тележку по безлюдным проходам, я поймал себя на том, что импульсивно хватаю с полок все, чего хочу, главным образом полуфабрикаты, которые под страхом смерти не стал бы есть в Лос-Анджелесе. – У нас что, намечается пирушка, а я не знаю об этом? – пошутила она. – Нет. Но я счастлив, поэтому мне кажется, что я праздную – развратничаю, поедаю то, чего обычно не ем. В том числе тебя. Раньше я не понимал, как истосковался по нормальной жизни, пока, наконец, не ощутил ее вкус во время этой поездки. Допустим, покупка продуктов среди ночи не совсем нормальна, но к этому несложно привыкнуть. Я вообще действительно мог бы привыкнуть избегать людей вместе с Лукой, весь день заниматься сексом и только по ночам ездить за провизией. Когда мы подошли к кассе, Лука сказала: – Предупреждаю, что Дорис – твоя фанатка, и, вероятно, она тебя узнает. Я ей ничего не говорила, поэтому не знаю, как она отреагирует. Возможно, она разоблачит тебя. Лука говорила о кассирше с мягким и дружелюбным лицом, которая всегда работала в ночную смену. – Думаю, я переживу, если она раскроет меня, учитывая, что во всем магазине, кроме нас, всего два человека. Вряд ли придется спасаться бегством. Катя перед собой тележку, мы подошли к кассе. – Привет, Дорис! – Привет, Лука! Дорис начала сканировать покупки, пока, наконец, не заметила меня. Вытаращив глаза, она принялась сканировать один и тот же товар снова и снова. Похоже, она испытывала потрясение, увидев нас вместе. Лука прокашлялась. – Дорис… это… – Вы… – Она показала на меня пальцем. – Вы… Коул Арчер. – Да, это я. – Вы… в нашем супермаркете… Оглядевшись вокруг, я кивнул. – Видимо, так. Она посмотрела на Луку, потом снова на меня. – Вы… здесь… с Лукой? Казалось, Лука с трудом подбирает слова. – Дорис… Коул – мой… – она колебалась. Я понял, что Лука не знает, как меня представить, что было вполне понятно, ведь мы никогда не обсуждали, как формально называются наши отношения. Я считал ее своей женщиной, но никогда не рассматривал себя, как ее мужчину. Я закончил фразу за Луку: – Бойфренд. Лука повернулась ко мне. – Бойфренд? Похоже, она была ошеломлена. Когда я подумал, не испоганил ли все, ведя себя настолько самонадеянно, у меня упало сердце. – Что-то не так? Когда на ее губах появилась улыбка, мой пульс слегка замедлился. – Идеально, – сказала она. – Хорошо, – прошептал я. – Очень хорошо. Мы стояли, глядя друг на друга до тех пор, пока голос Дорис не прервал нас. – Как это случилось? – Сколько у вас времени, Дорис? – спросил я. Сверкнув глазами, она вздохнула. – Вся ночь… вся ночь для вас. – Тогда порядок. Она вглядывалась в меня, ожидая объяснений. – Ну, во-первых, мое настоящее имя Гриффин. А наша история началась задолго до того, как я стал знаменит. Когда мы были детьми, мы с Лукой переписывались. Писали письма, даже не зная друг друга в лицо. Я влюбился в нее, читая ее письма, но никогда не говорил ей об этом. Из-за ужасного недоразумения мы на долгое время потеряли друг друга из вида. Я был убит горем. Однажды ночью в прошлом году я напился и опять написал ей, отнюдь не надеясь на то, что она ответит. – Окинув взглядом Луку, я посмотрел ей в глаза. – Мы поняли, что ошибались, и решили начать с того, на чем остановились. Если не считать перерыва, то нам очень повезло. Мы впервые встретились, и я понял, что люблю ее еще больше, чем думал. – Секунду я рассматривал потрясенное лицо Луки, а потом повернулся к кассирше. – Я в затруднении, Дорис. Я встревожен, потому что, куда бы я ни пошел, везде меня знают, или думают, что знают. Это ненормальный образ жизни. А моя девушка… она боится толпы. Хуже ничего не придумаешь. Иногда кажется, что все против нас. Но я очень надеюсь, что она по-прежнему будет верить мне, верить в то, что мы сильнее всего того, что работает против нас. Я просто счастлив быть здесь, Дорис, – с ней и с вами. Коробка с яйцами выскользнула из рук Дорис и грохнулась на пол. Она, как будто совершенно не беспокоясь о разбитых яйцах, пристально смотрела на нас. – В жизни не слышала ничего прекраснее. Я буду… я принесу вам другую коробку. Простите. Она убежала, прежде чем я успел что-либо сказать. Воспользовавшись ее отсутствием, я повернулся в Луке и сказал: