Часть 4 из 5 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Совещание с Рафиком вышло сумбурным, и в итоге за припасами я отправился в одиночку. Решение послать нас на поиски чего-нибудь полезного для группы было импульсивным, нелогичным и еще раз подтверждало, что никакого четкого плана у Рафика нет. Моя задача звучала столь же абстрактно, как и его указания. Когда Рафик выходил из себя, речь у него становилась путаной и непоследовательной. Насколько я понял, он считал, что нам следует обзавестись каким-нибудь оружием для самообороны, но у меня не было ни малейшего представления, с чего начать поиски. Кроме того, брошенный городок, в который он меня направил, находился на оккупированной африммами части побережья, и от этого я чувствовал себя тревожно. Партизанская армия быстро разрасталась, и хотя в дневное время бойцы почти не высовывались, меня все равно преследовало ощущение, будто за мной кто-то незримо следит.
Я вышел к магазинчикам, выстроившимся в ряд вдоль дороги, примыкающей к галечному пляжу. Все они были неоднократно разграблены и представляли собой жалкие развалины с пустыми стеллажами. Только в одном я обнаружил бытовой стеклорез, по какой-то случайности не доставшийся мародерам. В отсутствие чего-то еще сколько-нибудь ценного пришлось взять его.
Потом я спустился к воде.
На берегу, обустроив лагерь из ветхих домиков и палаток, обитала группа белых беженцев. Я попытался подойти ближе и даже приветливо помахал им, но они закричали, чтобы я убирался. Пришлось уходить на запад по заброшенной набережной, пока лагерь не скрылся из виду.
Я вышел к длинной веренице бунгало, которые, судя по роскошному внешнему убранству, раньше снимали зажиточные пенсионеры. Интересно, почему беженцы не поселились здесь? Может, эти дома зачем-то нужны африканцам? Почти все бунгало стояли открытыми – заходи кто хочет. Я шел мимо и заглядывал внутрь. Еды там не было, мебель по большей части стояла на месте, хотя прочие предметы обстановки, вроде простыней и одеял, давно растащили.
Обойдя больше половины домов, я наткнулся на пустое, наглухо запертое бунгало. Любопытство толкнуло меня разбить окно и влезть в дом. В дальней комнате я заметил, что одна половица отличается от остальных. Я поддел ее ножом.
Под полом стоял ящик, доверху набитый пустыми бутылками. Каждая была подточена напильником, что делало их более хрупкими. Там же лежала стопка белья, аккуратно разрезанного на квадратные куски. В соседней комнате, тоже под полом, обнаружились десять пятигаллонных металлических канистр с бензином.
Я подумал, нужны ли нам коктейли Молотова и стоит ли рассказывать про них Рафику. В одиночку мне все это не перетащить, нужно собирать бригаду.
За то время, что я провел в группе Рафика, мы бессчетное число раз спорили о том, какое оружие нам бы больше пригодилось. Винтовки и ружья, безусловно, были идеальным вариантом, но раздобыть их невозможно – только если случайно найти или забрать у убитого военного. К тому же неясно, откуда брать патроны. У каждого из нас имелись ножи, правда, очень разного качества. Свой, например, я выточил из обычного кухонного.
Коктейли Молотова лучше всего подходят в ситуациях, когда противник находится в замкнутом помещении или на тесной улочке. Мы же постоянно перемещаемся по открытой местности: по полям, лесам и дорогам. Какой нам толк от зажигательной смеси?
С другой стороны, я искал оружие – и вот, пожалуйста. Нельзя допустить, чтобы оно попало в чужие руки. Еще хуже было бы не сказать Рафику. Если он потом найдет этот тайник, то поймет, что я либо невнимательно искал, либо решил скрыть находку. В конце концов я вернул бутылки, белье и бензин на место. Если Рафик решит, что зажигательная смесь нам пригодится, мы сюда придем и все заберем.
Туалет работал, и я им воспользовался. Краем глаза я заметил, что на стене висит шкафчик с нетронутой зеркальной дверцей, и мне в голову пришла идея. Я снял зеркало и с помощью стеклореза наделал семь толстых треугольных лезвий, концы которых потом заточил до остроты, дважды при этом порезавшись. Наконец, обернул широкую часть зеркальных ножей полосками замши, завалявшимися в сумке – получились рукоятки.
Я взял один нож и несколько раз на пробу рассек им воздух. Оружие вышло опасное, однако сложное в обращении. Таким можно не только ранить противника, но и пораниться самому, если неудачно упадешь, или стекло разобьется в драке. Нужно сообразить какие-нибудь ножны.
Я сложил самодельные ножи в стопку, чтобы завернуть их в мешковину и отнести к своим. И тут заметил, что у одного из осколков прямо возле рукоятки небольшая трещина. Такой нож быстро сломается и рассечет кому-нибудь руку, решил я и выбросил его.
Пора было возвращаться к Рафику и остальным. Вечерело, из-за низкой облачности и дымки сумерки были короче обычного. Убедившись, что вокруг тихо, я собрал добычу и направился к нашему лагерю.
Прогулка по пляжу подействовала на меня неожиданно умиротворяюще. Хотелось вернуться туда еще раз. Надо будет обязательно подать идею Рафику. Может, займем пустующие бунгало или даже объединимся с той другой группой беженцев.
По дороге назад я придумывал, как все это преподнести.
* * *
Я прятался под крышей амбара, потому что мой брат Клайв сказал, что за мной охотится чудище. Мне не было еще семи. Будь я немного постарше, я бы, конечно, сумел перебороть безотчетный страх. Тогда же мне всюду мерещилось нечто жуткое, бесформенное и непременно с черной шкурой.
В общем, я затаился в укрытии, о котором никто не знал: в небольшом просвете между стопками соломенных тюков и крышей амбара. Лежа на теплой соломе, уверенный в своей недосягаемости, я успокоился и вскоре забыл про чудище, а вместо этого думал о чем-то другом, может, представлял себя летчиком или солдатом. Однако когда внизу зашуршало, я в панике решил, что это чудище, и что оно нашло меня. Шуршание продолжалось, а я лежал, застыв от ужаса. Наконец, я набрался смелости и тихонько выглянул из укрытия.
За тюками солома валялась россыпью, и на ней, обнявшись, лежали парень с девушкой. Парень был сверху, а девушка – под ним, с закрытыми глазами. Я не понимал, чем они занимаются.
Прошло несколько минут. Парень подвинулся и стал раздевать девушку. Мне показалось, что ей не очень этого хочется, но она почти не сопротивлялась. Когда они снова легли, она быстро помогла раздеться ему. Я замер и затаил дыхание. Парень опять забрался сверху, и они оба стали издавать какие-то хриплые вздохи. Девушка так и не открывала глаз, хотя ее веки время от времени подрагивали. Не помню уже, о чем я тогда думал, – помню лишь, как удивился, что девушки умеют так широко раздвигать ноги. Все женщины, которых я до этого видел – мама, тетки, соседки, – казалось, не могли развести колени больше, чем на пару миллиметров. Я по-прежнему не понимал, что происходит, но наблюдал за ними с восторгом и любопытством. Прошло еще несколько минут; они сипло застонали, тяжело задышали, потом замерли и просто лежали молча. Только тогда девушка открыла глаза и посмотрела прямо на меня.
Пройдет много лет, и мой брат Клайв будет в числе первых, кто погибнет в столкновении между британской армией и африммами.
* * *
Слова ооновского чиновника снова вспомнились мне, когда мы ехали по Северной кольцевой автодороге. По радио подтвердили, что чрезвычайное правительство Трегарта действительно пообещало предводителям африммских боевиков амнистию; впрочем, соглашаться те не торопятся. Далее, в Ирландском море задержано судно с грузом оружия, однако в итоге ВМФ пришлось его пропустить, поскольку, согласно документам, оно направлялось в Ирландию, порт Дун-Лэаре. Позднее это же судно было замечено у побережья Пембрукшира, где от него отшвартовалось несколько шлюпок с ящиками.
Африммы, ясное дело, не доверяли обещаниям правительства – с чего вдруг? Трегарт и члены его кабинета неоднократно вводили меры, притесняющие нелегальных иммигрантов. К тому же, учитывая нынешний перевес сил в пользу африммов, едва ли правительство пойдет на уступки. В вооруженных силах и без того наблюдался раскол, еще немного – и то же самое случится в рядах полиции, так что любые попытки умиротворения только бы усугубили ситуацию.
По некоторым оценкам, в распоряжение предводителей африммов, базирующихся в Йоркшире, переметнулось более четверти армейского личного состава, в том числе три бомбардировочные эскадрильи Королевских ВВС.
В следующем выпуске новостей приглашенные эксперты-политологи рассуждали о падении сочувствия к африммам среди народа и намерениях правительства перейти к более серьезным силовым действиям.
Догадаться, что что-то происходит, можно было лишь по тому, как непривычно мало машин на дорогах. Несколько раз нас останавливали полицейские патрули, но за последние месяцы мы настолько к этому привыкли, что больше не переживали. Мы заранее знали, какие будут вопросы, и научились отвечать на них четко и без запинки.
Меня, правда, тревожило, что в составе патрульных подразделений много гражданских из запаса. Ходили слухи о разного рода злоупотреблениях, например, будто бы чернокожих просто так задерживали, сажали в «обезьянник» и выпускали только через несколько суток. То и дело поступали жалобы на побои и бесчеловечное обращение. С другой стороны, преследованию также подвергались и белые, которых подозревали или уличали в антиафриммской деятельности. Вообще, поведение полицейских было настолько непредсказуемым и непоследовательным, что мне порой казалось: пускай бы их официально разделили на тех, кто за и кто против иммигрантов. Не самый хороший выход, зато всем все сразу станет понятно.
К западу от Финчли мы сделали остановку: надо было пополнить бак. Я рассчитывал, что моего запаса бензина хватит надолго, но за ночь в ооновском лагере две канистры, как выяснилось, слили. Пришлось опорожнить последнюю. Изобель и Салли я ничего про это не сказал, поскольку надеялся приобрести еще бензина по дороге, вот только в тот день ни одной работающей заправки мы так и не встретили.
Пока я переливал топливо в бак, из здания неподалеку вышел мужчина и, размахивая пистолетом, обвинил меня в сочувствии африммам. Я спросил, чем вызваны подобные подозрения, а он ответил, что в сложившейся обстановке так спокойно разъезжать на автомобиле могут лишь те, кто заручился поддержкой той или иной политической группировки.
Я сообщил об этом происшествии на ближайшем полицейском блокпосту, но мне посоветовали не обращать внимания.
По мере приближения к дому на всех нас начала сказываться тревога. Салли ерзала на сиденье и просилась в туалет. Изобель курила сигарету за сигаретой и раздраженно огрызалась. Я же то и дело замечал, что почему-то гоню быстрее положенного.
Чтобы разрядить напряжение, я завернул к торговому центру недалеко от дома, где можно было воспользоваться общественным туалетом. Пока Изобель водила Салли, я включил приемник и прослушал очередной выпуск новостей.
– А если мы не сможем заехать на улицу, что тогда? – спросила Изобель, вернувшись в машину.
До сих пор мы предпочитали это опасение не озвучивать.
– Николсон нас послушает, я уверен.
– А если нет?
– По радио только что сказали, что африммы согласны на условия амнистии, но освобождать брошенные дома отказываются.
– Что значит «брошенные»?
– Боюсь, ничего хорошего.
– Папа, мы уже приехали? – спросила Салли с заднего сиденья.
– Почти, доченька, – ответила Изобель.
Я завел двигатель, и мы тронулись. Через несколько минут доехали до своей улицы. Полицейских фургонов и армейских грузовиков не было, но обвитая колючей проволокой баррикада осталась. Напротив нее на обочине стоял темно-синий фургон с телевизионной камерой на крыше. Рядом сидели двое: один смотрел в камеру, другой держал длинную штангу с микрофоном, – оба в бронежилетах. Перед камерой и по бокам стояли толстые плексигласовые щиты.
Не глуша двигатель, я остановился неподалеку от баррикады, нажал на клаксон – и в следующее же мгновение пожалел об этом. Из ближайшего дома вышли пятеро чернокожих мужчин с винтовками и направились к нам. Африммы.
– Дьявол… – прошептал я.
– Алан, иди, поговори с ними. Может, наш дом они не занимали?
Изобель была на грани истерики, ее голос дрожал. Я продолжал сидеть, не сводя глаз с африммов. Они выстроились за баррикадой и равнодушно смотрели на нас.
Изобель снова меня подтолкнула. Я вышел из машины.
– Мы живем в доме номер сорок семь. Пропустите нас, пожалуйста, – сказал я. Они молчали. – Моя дочь больна, ей нужно в постель.
И снова тишина.
Повернувшись к съемочной группе, я крикнул:
– Скажите, сегодня кто-нибудь здесь проезжал?
Никто не ответил. Звукооператор направил микрофон в нашу сторону и, взглянув на записывающую аппаратуру, слегка покрутил ручку.
Я снова обратился к африканцам.
– Вы меня понимаете? Мы хотим попасть домой.
После долгой паузы один из мужчин сказал с сильным акцентом:
– Уходите!
Он вскинул винтовку.
Я побежал к машине, почти прыгнул в нее и тут же дал газу, делая широкий разворот на пустынном шоссе. Когда мы проезжали мимо кинокамеры, афримм выстрелил. Лобовое стекло пошло мелкими трещинами, из-за которых ничего не было видно. Я с размаху ударил по стеклу рукой, и нас с Изобель осыпало осколками. Она закричала и, закрывая голову руками, сжалась в комок. Салли сзади обхватила меня за шею и стала что-то вопить прямо мне в ухо.