Часть 4 из 17 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он тихо уходит? – спросил Крофорд.
– Скажем так, он уходит с сохранением всех привилегий. Скверные нынче времена, Джек.
Оба теперь бежали, откинув головы назад, чуть прибавив ходу. Боковым зрением Крофорд заметил, что директор поглядывает на него оценивающе.
– Вам уже сколько стукнуло, Джек, пятьдесят шесть?
– Совершенно верно.
– Еще год – и обязательный выход на пенсию. Масса людей выходит в отставку в сорок восемь, в пятьдесят, когда еще можно найти другую работу. А вот вы так и не захотели. Да-да, я знаю, вы хотели полностью занять себя работой, когда умерла Белла.
Когда Крофорд ничего на это не ответил, директор понял, что допустил бестактность.
– Мне не хотелось бы, чтобы это прозвучало легкомысленно, Джек, но Дорин тут мне как-то говорила, насколько…
– Мне еще многое надо сделать в Квонтико. Мы хотим до конца отладить систему доступа к электронной информации в Сети, чтобы любой полицейский мог ею пользоваться. Вы сами знаете, это предусмотрено в бюджете.
– У вас никогда не возникало желания стать директором, Джек?
– Я всегда считал, что не подхожу для такой должности.
– Именно, Джек. Вы ничего не смыслите в политике. Из вас директор просто не получится. Из вас никогда не вышел бы ни Эйзенхауэр, ни Омар Брэдли. – Он махнул Крофорду рукой, предлагая остановиться, и они встали, тяжело дыша, в стороне от дорожки. – Вот Паттон из вас вполне получился бы. Вы способны вести за собой людей в любой ад, и они все равно будут вас любить. Это особый дар, у меня такого нет. Мне приходится просто всех погонять. – Танберри быстро огляделся по сторонам, взял со скамейки полотенце и накинул его на плечи словно судейское облачение перед вынесением смертного приговора. Глаза его блестели.
Некоторым людям приходится прямо-таки выжимать из себя ярость, чтобы выглядеть жесткими, подумал Крофорд, наблюдая за движениями губ Танберри.
– Теперь о деле покойной мисс Драмго с ее автоматом, лабораторий по производству амфетамина и прочими штучками, убитой с ребенком на руках. Юридический комитет Палаты представителей требует кровавой жертвы. Жирного тельца. Средства массовой информации тоже. УБН должно будет им кого-нибудь отдать. И БАТО должно им кого-нибудь отдать. И мы тоже должны. Однако, что касается нас, то они, вероятно, удовлетворятся малой кровью. Крендлер считает, что мы можем отдать им Клэрис Старлинг, и они оставят нас в покое. Я с ним согласен. БАТО и УБН получат порку за бездарное планирование операции. Но на спусковой крючок нажимала Старлинг.
– Она стреляла по убийце офицера полиции, которая вы-стрелила в нее первой.
– Это никого не интересует. Вы же все прекрасно понимаете, не так ли? Публика не видела, как Эвельда Драмго застрелила Джона Бригема. Они не видели, что Эвельда первой стреляла в Старлинг. Они такого никогда не замечают, если их носом не ткнуть – надо же знать, куда смотреть. Двести миллионов человек – а десятая часть из них это избиратели! – видели, как Эвельда Драмго сидит на мостовой, прикрывая собой ребенка, и у нее мозги вышибло пулей. Молчите, Джек, я знаю, что вы некоторое время считали Старлинг своей протеже. Но у нее слишком острый язычок, Джек, и она с самого начала не сумела наладить кое с кем отношения…
– Крендлер – настоящий засранец.
– Слушайте, что я вам говорю, и молчите, пока я не закончил. Карьера Старлинг и так в любом случае окончена. Она получит увольнение без суда и всяких последствий. Возня с бумагами ничуть не хуже, чем пустое отсиживание в офисе от звонка до звонка, а она вполне может найти работу. Джек, вы сделали для ФБР огромное дело – вы создали Отдел психологии поведения. Очень многие считают, что если бы вы немного больше занимались собственной карьерой, то давно стали бы крупной шишкой, гораздо выше, чем начальник отдела, что вы заслуживаете гораздо большего. Да я первый готов это подтвердить. Джек, вы выйдете на пенсию заместителем директора ФБР. Даю вам слово.
– Вы хотите сказать, если я не стану вмешиваться в это дело?
– Джек, пусть все идет своим чередом. Когда мир воцарится во всем королевстве, так оно и будет. Джек, посмотрите мне в глаза.
– Слушаю вас, директор.
– Это не просьба, это приказ, четкий и недвусмысленный. Не вмешивайтесь. Не бросайтесь такой возможностью. Иногда ведь приходится просто отвернуться и смотреть в другую сторону. Мне вот приходилось. Послушайте, я знаю, что это тяжело, поверьте, я знаю, что вы сейчас чувствуете.
– Что я чувствую? – переспросил Крофорд. – Я чувствую, что мне надо принять душ.
Глава 5
Старлинг была хорошей хозяйкой, но не дотошно аккуратной. В ее части дуплекса всегда царила чистота, и Клэрис в любой момент могла найти то, что нужно, но вещи у нее имели тенденцию скапливаться кучами – неразобранное белье после стирки, больше журналов, чем места для их хранения. Она могла бы занять призовое место на чемпионате мира по глажению в последнюю минуту, но ей никогда не нужно было слишком наряжаться и прихорашиваться, так что в целом она со всем этим справлялась.
Когда ей хотелось полного порядка, она проходила через общую кухню на другую сторону дуплекса, принадлежавшую Арделии Мэпп. Если Арделия была у себя, можно было воспользоваться этим, чтобы получить совет, который всегда оказывался полезен, хотя иной раз бывал более резок, чем ей хотелось. Если же Арделии не было, Старлинг – по молчаливому соглашению между ними – могла посидеть в этой атмосфере абсолютного порядка, царившего в жилище Мэпп, поразмышлять, при условии, что не оставит там никаких следов своего пребывания. Здесь она сегодня и сидела. Это было одно из тех жилищ, в котором всегда пребывает дух его владельца, присутствует тот физически или нет.
Старлинг сидела, глядя на страховой полис бабушки Арделии, который висел на стене, заключенный в красивую рамку, точно так же, как он висел когда-то в сельском домике самой бабушки, а потом в многоквартирном доме, когда Мэпп была еще ребенком. Бабушка Арделии занималась выращиванием овощей и цветов на продажу и экономила на всем, чтобы платить страховые взносы, зато потом получила возможность взять кредит в счет оплаченной страховки, чтобы помочь Арделии в самый критический момент, когда та грызла гранит наук в колледже. Рядом висела и фотография бабушки – маленькая старушка, не сделавшая даже и попытки улыбнуться, белый крахмальный воротник и древняя мудрость в сверкающих черных глазах под соломенной шляпкой-канотье.
Арделия всегда сознавала, из какой среды она вышла, она ежедневно черпала в этом силы. И сейчас Старлинг пыталась сделать то же самое, чтобы взять себя в руки. Лютеранский приют в Бозмене дал ей пищу и одежду, задал ей модель приличного поведения, но то, что ей было нужно сейчас, она могла найти только в собственной генетической памяти.
Чем ты располагаешь, если происходишь из бедной белой семьи? Да еще из такого района, где Реконструкция завершилась только к концу 1950-х годов? Если происходишь из той социальной среды, которую в университетских городках обычно именуют "cкопищем голодранцев" или "деревенщиной", а даже если и снисходят, то называют "синими воротничками" или "белой беднотой Аппалачских гор"? Если даже при ощущении некоторого родства всех южан (которые вообще-то считают недостойной любую физическую работу) твою родню и там называют "беднотой", то где искать опору, с кого брать пример? Ну, да, мы как следует наложили северянам в первой битве при Булл Ран, ну и что? Да, прадедушка здорово дрался во время осады Виксберга, да, часть Национального парка Шиллох навеки останется у всех в памяти как Язу-сити, ну и что?
Много чести и еще больше гордости, если сумел выжить с тем, что у тебя осталось после всего этого – жалкие сорок акров земли да тощий грязный мул, – но надо еще уметь это понять. А ведь никто тебе об этом не скажет.
Старлинг добилась успеха во время учебы в Академии ФБР, потому что ей некуда было отступать. Она сумела пережить удары судьбы в государственных организациях, научившись уважать, четко и твердо следуя всем установленным ими правилам. Она всегда двигалась вперед и вверх, она добилась стипендии, она была хорошим товарищем в любой команде. И ее неудача в продвижении по служебной лестнице в ФБР после такого блестящего старта стала для нее внезапным и страшным потрясением. Оказалось, что она, как муха, попавшая в бутылку, бьется о стеклянную стенку.
У нее было четыре дня, чтобы оплакать Джона Бригема, убитого у нее на глазах. Давным-давно он ее кое о чем попросил, но она сказала "нет". И тогда он спросил ее, останутся ли они друзьями, уже не вкладывая в это никакого другого смысла, и она сказала "да", подразумевая именно это.
Ей теперь еще предстояло смириться с тем фактом, что она сама застрелила пятерых возле рыбного рынка "Фелисиана". Перед ее мысленным взором вновь и вновь возникала картина того, как один из "крипсов", которого сплющило между столкнувшимися машинами, судорожно хватается за крышу "кадиллака", а его пистолет скользит по крыше.
В один из этих дней, просто чтобы отвлечься от тяжких дум, она поехала в больницу проведать ребенка Эвельды. Там была мать Эвельды, держала своего внучонка на руках, собираясь везти его домой. Она узнала Старлинг по фотографиям в газетах, передала ребенка медсестре и, прежде чем Старлинг поняла, что она собирается сделать, влепила ей пощечину – прямо по замотанной бинтом щеке.
Старлинг не стала отвечать тем же – просто выкрутила ей руку за спину и сунула лицом в стекло, отделявшее детскую палату от приемной, и держала в жестком захвате, пока та не перестала дергаться, тыкаясь расплющенным носом в стекло, заплеванное ее слюнями и пеной изо рта. У Старлинг по шее текла кровь, от боли кружилась голова. В отделении "скорой помощи" ей наложили на ухо новые швы. Она отказалась подавать заявление в полицию. Санитар из "скорой помощи" сообщил об инциденте в редакцию "Тэтлера" и заработал на этом три сотни долларов.
Ей пришлось выезжать из дома еще дважды – чтобы все подготовить к похоронам Джона Бригема и на сами похороны на Арлингтонском Национальном кладбище. У Бригема почти не осталось родственников, да и те дальние, а в завещании он назначил Старлинг своим душеприказчиком.
Лицо у него было сильно повреждено, так что потребовался закрытый гроб, но она по мере возможности проследила за тем, чтобы его все же привели в соответствующий вид. И покойного уложили в гроб в безукоризненной синей форме морского пехотинца, с орденом Серебряной звезды и орденскими планками вместо других наград на груди.
После погребальной церемонии командир Бригема передал Старлинг шкатулку, в которой лежало личное оружие Бригема, его значки и некоторые вещи из его вечно переполненного стола, включая дурацкую птичку, которая все время раскачивается и пьет из стаканчика с водой.
Через пять дней Старлинг предстояло слушание ее дела, что могло окончательно ее уничтожить. За исключением одного сообщения от Джека Крофорда, ее рабочий телефон все эти дни молчал, а Бригема больше не было, и поговорить теперь было не с кем.
Она позвонила секретарю профсоюза сотрудников ФБР. Он дал только один совет: не надевать на слушание длинные серьги или открытые босоножки.
И каждый день пресса и телевидение продолжали шумиху вокруг истории с Эвельдой Драмго и трепали ее, как такса треплет схваченную крысу.
Здесь, в идеальном порядке дома Арделии Мэпп, Старлинг пыталась думать.
Что может уничтожить любого человека – это червь сомнений, желание согласиться с обвинителями, чтобы добиться их расположения.
Какой-то звук мешает…
Старлинг пыталась точно припомнить свои слова там, в микроавтобусе. Может быть, она сказала что-то лишнее? Какой-то звук мешает…
Бригем велел ей проинформировать остальных об Эвельде. Может быть, она изначально проявила враждебность, сказала о ней что-то гнус…
Какой-то звук все время мешает думать!
Она пришла в себя и поняла, что это звонят в ее дверь, на той стороне дуплекса. Наверное, какой-нибудь репортер. Еще могли принести повестку в суд по гражданским делам – она ожидала ее. Она отвела в сторону занавеску на окне в гостиной Мэпп и выглянула наружу – как раз вовремя, чтобы успеть заметить почтальона, уже возвращавшегося к своему грузовичку. Она открыла парадную дверь и перехватила его и, повернувшись спиной к машине прессы, дежурившей на той стороне улицы с теле– и фотообъективами наготове, расписалась в получении заказного письма. Конверт был лиловато-розового цвета, с вплетенными в дорогую плотную бумагу шелковыми нитями. Хотя она сейчас думала совсем о другом, конверт ей кое-что напомнил. Оказавшись снова внутри, подальше от чужих глаз, она глянула на адрес. Великолепный каллиграфический почерк.
Несмотря на постоянный страх, от которого у нее в голове все время гудело, Старлинг ощутила сигнал тревоги. И почувствовала, как по коже на животе пошли мурашки, словно она облилась чем-то холодным.
Она взяла конверт за края и отнесла его в кухню. Из сумочки извлекла всегда лежавшие там белые перчатки для работы с вещдоками. Прижала конверт к твердой поверхности кухонного стола и весь его прощупала. Хотя бумага была толстая и плотная, она бы сразу выявила наличие батарейки для часов, подсоединенной к листу пластиковой взрывчатки С-4 и готовой взорвать его. Она прекрасно знала, что ей следовало бы проверить конверт под флуороскопом. Если его открыть прямо здесь, это может кончиться плохо. Плохо? Это уж точно. Чушь все это.
Она вскрыла конверт кухонным ножом и извлекла из него шелковистый листок бумаги. И сразу поняла, еще не успев взглянуть на подпись, кто автор этого послания.
Дорогая Клэрис!
Я с огромным интересом следил за тем, как вас бесчестят и подвергают публичному шельмованию. То, как это делали со мной, меня никогда не задевало, исключая, конечно, неудобства, вызванные тюремным заключением, а вот вам может не хватить умения смотреть вперед.
В ходе наших дискуссий там, в тюремном подвале, мне стало совершенно ясно, что ваш отец, погибший ночной сторож, занимает весьма значительное место в вашей шкале ценностей. Думаю, что ваш успех в пресечении карьеры Джейма Гама в качестве закройщика и портного доставил вам наибольшую радость именно потому, что вы могли себе представить, что это сделал ваш отец.
А теперь вы на плохом счету в ФБР. Вы, наверное, всегда воображали, что вами там командует ваш отец, воображали его начальником отдела или даже выше, чем Джек Крофорд, – ЗАМЕСТИТЕЛЕМ ДИРЕКТОРА ФБР, воображали, как он следит за вашими успехами и гордится вами. Не так ли? А что теперь? Теперь вы, видимо, представляете себе, как он стыдится вас, как сокрушается в связи с вашим бесчестьем, вашим поражением, бесславным и печальным концом вашей многообещающей карьеры. Так? Может быть, вы уже предствляете себе, как вы сами занимаетесь такой же унизительной работой, на которую вынуждена была пойти ваша мать после того, как наркоманы укокошили вашего ПАПОЧКУ? А? Как вы думаете, ваш провал отразится на них? Может быть, люди теперь всегда будут считать их – пусть даже несправедливо – отбросами и мусором, которые торнадо уносит из трейлерного лагеря? Ответьте мне откровенно, специальный агент Старлинг.
Сделаем на минутку перерыв, прежде чем продолжить.
А теперь я укажу вам на то качество вашего характера, которое поможет вам: слезы сейчас не застилают вам глаза, у вас хватит пороху, чтобы читать дальше.
Вот вам упражнение, которое может оказаться для вас полезным. Я хочу, чтобы вы проделали это прямо сейчас, немедленно, вместе со мной.
У вас есть чугунная сковородка? Вы же с юга, из горных районов, не могу себе представить, чтоб у вас такой не было. Поставьте ее на кухонный стол. Включите верхний свет.
Мэпп получила почерневшую чугунную сковородку в наследство от своей бабушки и часто ею пользовалась. У сковородки было черное блестящее дно, которого никогда не касалось мыло. Старлинг поставила ее на стол перед собой.
Теперь, Клэрис, смотрите прямо в сковороду. Наклонитесь и смотрите вниз, на ее дно. Если это сковорода вашей матери – а вполне может оказаться, что это именно так, – то она наверняка хранит в своих молекулах следы вибрации от всех разговоров, которые велись в ее присутствии. Всех обменов мнениями, мелких ссор, жутких откровений, недвусмысленных сообщений о несчастьях, ворчанья, поэтических выражений любви.
Сядьте к столу, Клэрис. Посмотрите в сковороду. Если она хорошо прокоптилась, она выглядит как черный омут, не так ли? И смотреть в нее – все равно что в глубокий колодец. Ваше четкое отражение не на самом дне, оно вырисовывается неясно, словно в тумане, так? Источник света – позади вас, и вот вы видите себя на черной поверхности, а вокруг головы – свечение, словно волосы загорелись.
Мы все – лишь соединения углерода, Клэрис. И вы, и сковородка, и ваш папочка, давно умерший и лежащий в земле, холодный, как эта сковорода. И все вибрации по-прежнему хранятся все там же. Прислушайтесь. Как в действительности звучали их голоса, как они на самом деле жили, ваши всю жизнь боровшиеся родители? Нужны конкретные воспоминания, а вовсе не образы, которые переполняют вашу душу.
Почему так случилось, что ваш отец не был помощником шерифа, одним из тех, что заполняют залы суда? Почему ваша мать служила уборщицей в мотелях, чтобы содержать вас, хотя и не сумела сохранить семью, пока вы не выросли?