Старлинг встала, чтобы позвать медсестру, но голос остановил ее, прежде чем она дошла до двери. – Все в порядке, теперь уже все в порядке. Может быть, лучше задать прямой вопрос, чем пытаться наводить его на нужную тему? – Мистер Верже, вы когда-нибудь раньше видели доктора Лектера, до того, как суд назначил его вашим лечащим врачом? Вы с ним встречались в обществе? – Нет. – Но вы оба входили в состав попечительского совета Балтиморского филармонического оркестра. – Нет, я считаюсь его членом просто потому, что наша семья всегда была спонсором этого оркестра. Когда нужно было голосовать, я посылал на заседания своего адвоката. – Вы ни разу не сделали никакого заявления во время суда над доктором Лектером. – Она уже привыкала соизмерять свои вопросы с ритмом его дыхания, чтобы респиратор помогал ему отвечать. – Мне сказали, что у них достаточно улик, чтобы осудить его хоть шесть раз. Хоть девять раз. А он ушел от всех обвинений, притворившись невменяемым. – Это суд признал его невменяемым. Сам доктор Лектер не делал такого заявления. – Вы считаете это различие важным? – спросил Мэйсон. Его вопрос в первый раз позволил ей ощутить и понять его ум – цепкий и скрытный, совершенно не отражавшийся в лексике, которой он пользовался в беседе с нею. Огромный угорь, уже успевший привыкнуть к горящему свету, вынырнул из-под камней на дне аквариума и начал свое неустанное кружение – переливающаяся коричневая лента, красиво усыпанная неправильными пятнами кремового цвета. Старлинг теперь все время ощущала его присутствие, краем глаза отмечая его перемещение. – Это Muraena Kidako, – сказал Мэйсон. – Есть еще более крупный экземпляр, живет в аквариуме в Токио. Этот второй по величине. Его называют "злобная мурена" – хотите знать почему? – Нет, – ответила Старлинг и перевернула страничку в блокноте. – Итак, в ходе назначенного судом лечения, мистер Верже, вы пригласили доктора Лектера к себе домой. – Я больше ничего не стыжусь. И все вам расскажу. Теперь все в порядке. Я получил сполна по всем этим сфабрикованным обвинениям в растлении малолетних, раз уж отработал пятьсот часов на общественных работах – а я работал в приемнике для бездомных собак, – потом проходил лечение под наблюдением доктора Лектера. Я тогда подумал, что если мне удастся на чем-то подловить этого доктора, он будет делать мне некоторые поблажки при лечении и не станет заявлять на меня в комиссию по условно-досрочному освобождению, если я пропущу пару сеансов или если заявлюсь к нему слегка наширявшись. – Это было тогда, когда у вас был дом в Оуингс-Миллз. – Да. Я тогда все рассказал доктору Лектеру, об Африке, об Иди Амине, обо всем, и я обещал ему, что покажу кое-что из своего снаряжения. – Что покажете ему?.. – Разные приспособления. Игрушки. Вон там, в углу лежит портативная гильотина. Я ею пользовался, когда служил у Иди Амина. Ее можно забросить на заднее сиденье джипа и взять с собой куда угодно, в самые дальние деревни. Собирается за пятнадцать минут. Да еще минут десять требуется приговоренному, чтобы приготовить ее к работе – с помощью лебедки. Ну, может, чуть больше, если это женщина или ребенок. Я ничего этого не стыжусь, потому что прошел очищение. – Итак, доктор Лектер приехал к вам домой. – Да. Я сам открыл ему дверь – а я был немного "под балдой", понимаете? Хотел увидеть его реакцию и не увидел. Я думал, что он испугается меня, но он, кажется, не испугался. Испугается! Теперь это кажется смешным. Я пригласил его наверх. И показал ему – я ведь взял себе тогда двух собак из того приемника для бездомных, двух собак, они были мне друзьями, я держал их в клетке и давал им вволю воды, но никакой пищи. Мне было любопытно, что из этого в конечном итоге выйдет. Я показал ему мое устройство с затяжной петлей, знаете, для эротической асфиксии, когда сам себя вроде душишь, но не совсем, это так здорово, возникает такое ощущение… вы понимаете? – Я понимаю. – Ну, а он будто не понимал. И спросил, как эта штука действует, а я ему говорю, какой вы странный психиатр, раз такого не знаете, а он говорит – никогда не забуду его улыбку при этом! – он говорит: "А вы мне покажите!" И тут я подумал: "Ага, вот ты мне и попался!" – И вы ему показали… – Я не стыжусь этого. Мы все учимся на ошибках. Я прошел очищение. – Продолжайте, пожалуйста, мистер Верже. – Ну, я опустил петлю вниз, встал напротив огромного зеркала и надел ее себе на шею, а пульт управления лебедкой держал в руке и уже начал колотить другой рукой, а сам наблюдал за его реакцией. И не заметил ничего. Я обычно хорошо читаю по лицу человека. Он сидел в кресле в углу. Положил ногу на ногу, а пальцы сплел на колене. Потом встал, сунул руку в карман пиджака, весь такой элегантный, прямо как Джеймс Мэйсон, когда он достает зажигалку, и говорит: "А не хотите амилнитриту?" Ну, я и подумал: "Ага! Если он сейчас мне это предлагает, значит теперь всегда должен будет давать. Чтобы сохранить свою докторскую репутацию и лицензию. Его ведь только по рецептам продают". Ну вот, если вы читали рапорт полиции, там у него было еще и многое другое, а не только амилнитрит. – "Ангельская пудра", амфетамины и ЛСД, – сказала Старлинг. – Вот-вот, я и говорю. Он подошел к зеркалу, в которое я смотрелся, и выбил у меня стул из-под ног. И я повис. А он достает осколок стекла и дает его мне, а сам смотрит мне в глаза и говорит, что может мне теперь захочется этим осколком срезать себе все лицо. А потом он выпустил собак из клетки. И я скормил им собственное лицо. Говорят, это заняло много времени, срезать все с лица. Сам я не помню. Доктор Лектер сломал мне петлей шею. Потом собакам прочистили желудки в собачьем приемнике и извлекли назад мой нос, но не смогли приживить его обратно. Старлинг потребовалось гораздо больше времени, чем нужно было на самом деле, чтобы привести в порядок бумаги на столе. – Мистер Верже, ваша семья предложила награду за поимку доктора Лектера после того, как он бежал из-под стражи в Мемфисе. – Да, миллион долларов. Один миллион. Мы дали объявления по всему свету. – И вы предложили заплатить за любую информацию о нем, а не только за его задержание и осуждение, как обычно. Предполагалось, что вы будете делиться такой информацией с нами. Вы всегда соблюдали это условие? – Не всегда, но к нам ни разу не поступало ничего особенно интересного, чтобы сообщить вам. – Откуда вы знаете? Вы что, сами отрабатывали некоторые версии? – В достаточной мере, чтобы убедиться, что они ничего не стоят. Да и с какой стати делиться – вы ведь тоже никогда нам ничего не сообщали. У нас было одно сообщение с Крита, полная ерунда, потом еще одно из Уругвая, мы так и не смогли получить ему подтверждение. Хочу, чтобы вы поняли, мисс Старлинг, – это вовсе не месть, ничего общего. Я простил доктора Лектера, как наш Спаситель простил тех римских солдат, что мучили его перед смертью. – Мистер Верже, вы намекнули нашим сотрудникам, что у вас появилось кое-что новое. – Посмотрите в ящике крайнего стола. Старлинг достала из сумочки белые нитяные перчатки и натянула их. В ящике лежал большой конверт из манильской бумаги, твердый на ощупь и тяжелый. Она достала оттуда рент-геновский снимок и подняла его поближе к яркой лампе, светившей сверху. Это оказалась рентгенограмма левой руки, видимо, поврежденной. Она пересчитала пальцы. Четыре плюс большой. – Обратите внимание на пясть. Понимаете, о чем я говорю? – Да. – Сосчитайте костяшки пальцев. Пять костяшек! – Если считать вместе с большим пальцем, у этого человека было на левой руке шесть пальцев. Как у доктора Лектера. – Да, как у доктора Лектера. Угол, где обычно указывают номер медицинской карточки и название медицинского учреждения, был отрезан. – Откуда ее прислали, мистер Верже? – Из Рио-де-Жанейро. Чтобы получить дальнейшую информацию, я должен сперва заплатить. Много. Вы можете подтвердить, что это рука доктора Лектера? Мне надо знать, прежде чем платить. – Попытаюсь, мистер Верже. Мы сделаем все от нас зависящее. У вас сохранился конверт, в котором пришла эта рентгенограмма? – Марго положила его в пластиковый пакет, она вам его отдаст. Если не возражаете, мисс Старлинг, давайте прервемся. Я несколько устал, и мне требуется врачебная помощь. Едва Старлинг вышла из палаты, Мэйсон Верже дунул в крайнюю трубку и позвал: "Корделл!" Служитель из игровой комнаты вошел к нему в палату и прочел ему данные из папки с надписью "Управление социальной помощи детям, город Балтимор". – Его зовут Франклин, так? Пусть он войдет, – сказал Мэйсон и выключил свет. Маленький мальчик стоял один в углу под ярким светом, падавшим сверху, и, щурясь, смотрел в темноту. Раздался звучный голос: – Тебя зовут Франклин? – Франклин, – ответил мальчик. – С кем ты живешь, Франклин? – С мамой, и с Ширли, и со Стрингом. – А Стринг все время с вами живет? – Не-а, когда живет, а когда нет. – Ты сказал, "когда живет, а когда нет"? – Ага. – Мама ведь не настоящая твоя мама, Франклин? – Приемная. – И не первая приемная мать, у которой ты живешь? – Ага.