Я вдруг вспомнил, как радуюсь время от времени, что есть такая женщина рядом с моим дедом. Порадовался и в этот раз. У входа в гостиную на невысоком комоде из тика стоял проигрыватель и кружил грампластинку-сорокапятку. Из-под иглы всё ещё слетала фарсово-печальная музыкальная трагедия, и мужчина по-прежнему мелодично ругался какими-то речёвками, походившими на фашистские лозунги. На конверте рядом с проигрывателем я прочёл незнакомое мне имя, написанное большими буквами – Zarah Leander[38]. А под ним был чёрно-белый снимок женщины лет сорока. Она глядела куда-то поверх меня, и взгляд её, тяжёлый и неуловимый одновременно, и выражение красивого лица, отрешённое и трагическое, словно говорили, что их обладательница очень несчастна. Хотя, возможно, виной тому голос, что дала ей природа, – низкий, грудной, почти мужской. Зная теперь, что это поёт женщина, я чувствовал ещё больше мурашек на спине. Её пение пробирало меня до озноба. Я почему-то представлял себе, как в городе звучит сирена, возвещающая о начале бомбёжки, и меня, мальчишку, застаёт врасплох. А я не знаю, откуда придёт опасность и куда следует бежать и прятаться. Звук сирены разрывает воздух, грудной, вибрирующий голос Цары проходится по всем внутренностям, начиная с живота, и только в конце забирается под череп. Такой голос был вполне в духе того времени. Война кончилась, а голос Цары остался как её, войны, эхо. Может, надо напоминать о том, что было, и делать это нужно с помощью искусства? Никто из нормальных ведь не станет слушать записи речей Гитлера, а пластинки этой инопланетной Цары слушает как минимум одна одинокая женщина. Хотя я не удивлюсь, если в этой песне поётся не о войне, а о том, что солнце взошло над водами Рейна и девушка в белом платье с букетом влажных эдельвейсов бежит по утреннему лугу и зовёт любимого. И любимый идёт навстречу. Живой, здоровый. Я не знаю немецкого. Но напряжённый трагический голос Цары даёт понять, что в жизни редко бывает как в песне, и куда бы вы ни направились, вас всюду настигнет злой рок, боль и смерть. Мы присели в большие кресла с простыми холщовыми чехлами. Рядом на каминной полке стояло несколько фотографий. Одна сразу привлекла моё внимание, я встал, чтобы убедиться – точно, молодая Летисия и Кампион держат петуха, лица счастливые (конечно, не имею в виду петуха). Кампион ещё не полысел. Наверное, мисс Вудс хорошо помнит тот день и любит этот снимок, раз уж он здесь. Рядом в золочёной рамке стояла выцветшая фотография молодого офицера, с по-мальчишечьи красивым гладковыбритым лицом и волевым подбородком, из-под стальной каски в мою сторону устремлён тревожный взгляд. На молодом офицере была непонятная форма из мутно-серого сукна, и отложной воротник обладал, очевидно, более ярким цветом, что можно было лишь угадывать, глядя на чёрно-белое фото. Я заметил заглавную букву «У» в нижнем правом уголке и то, что снимок был подпорчен водой с боков, из-за этого выходило, что у офицера были немного «вздутые» плечи. Я обратил на это внимание Адама. Он оторвал задницу от кресла и подошёл к камину поближе. Я могу придумывать, но мне показалось, что при взгляде на подпорченное фото в глазах моего друга на секунду замаячила тревога. – Не повезло. Я запустил пятерню в волосы. – Офицеру? – Фотокарточке не повезло. Как знать, может, и офицеру тоже. Адам поправил на носу очки и глянул на петуха в соседней рамке. – Хотя для этого бедняги, должно быть, этот снимок стал последним. – Скорее всего, – сказал я. – Уверен, у Летисии вышел отличный луковый суп в тот день. Адам прошёл обратно на своё место. Подоспела хозяйка с подносом. Я помог убрать в сторону хрустальную вазу с тремя апельсинами, чтобы освободить место для чайной церемонии на журнальном столике, захватил пару кексов и плюхнулся в удобное кресло. Мы не только впервые пребывали в этом доме, но я не припомню и случая, когда бы выпадал шанс видеть Летисию Вудс слегка во хмелю. Она выглядела по крайней мере забавной, посмотрим, что будет дальше. Вскоре домашнее вино мисс Саллендж уже хорошо разогрело поостывшие страсти, и мисс Вудс была снова на авансцене. Но перед этим нужно было убрать со сцены другую женщину. Летисия подошла к проигрывателю и сняла иглу, и Цара, которая уже начала следующую песню, более радостную, покинула нашу компанию не простившись. Пока мисс Вудс возвращалась на своё место, я заметил некое сходство между хозяйкой дома и женщиной с конверта пластинки. Им обеим было что сказать. Возможно, думал я, Летисия говорит по-немецки? Вначале шли новости. Про больную сестру мисс Саллендж и подозрение на корь, про приходского священника из соседней деревни, что во время войны съел всех собак вокруг, ещё было вроде про тайные любовные письма миссис Брекенридж, но я тогда мало слушал. На десерт, как это бывает в любимых детективных книжках Адама, было припасено самое интригующее. Летисия даже оглянулась, словно Цара могла нас подслушать. – На самом деле там были ещё люди. Но они не носили жёлтых дождевиков, вот я их и проглядела. – Откуда вы знаете? – Так Келли заходила, – сказала как очевидное мисс Вудс. – Она была там? – удивился я. Летисия улыбнулась и поводила пальцем. – Разумеется, нет. Ей сказала Мэгги. – Мэгги? Значит, она была там? Мисс Вудс вновь всё отрицала, зачерпывая из берестяной сахарницы. – Да как вы не понимаете! К ней в лавку заходила миссис Брекенридж, ей позарез был нужен палтус. Мэгги сказала, что палтуса пока нет, ведь он водится с северной стороны, зато есть окунь и гольян… Рассказ Летисии обрастал всё больше и больше ненужными подробностями, а детали, как амёба, размножались на ходу, но перебивать Летисию не стоило, иначе эффект от финала её рассказа мог получиться не тем, коего она добивалась. – Так вот, в разговоре с Мэгги миссис Брекенридж обмолвилась, что Саймон Рассел видел Ровену Макэвой около половины девятого. Представляете? Я сказал с нарочитой прохладцей: – И что такого, что он мог её видеть в это время? Летисия выпучила глаза. – Да, но где! На дороге перед вашим магазином! – Оу! Летисия была довольна. Эффект состоялся и оправдал ожидания мисс Вудс. Моё лицо выражало крайнее изумление вполне естественно. – Значит, – сказал Адам, – мистер Рассел видел Ровену рядом с магазином в полдевятого? Летисия кивнула. – Именно так он сказал миссис Брекенридж в тот вечер. Он принёс ей по её просьбе вечернюю почту, которую она хотела получить из рук в руки, но раньше не могла. И вот он что-то без четверти девять постучал в дверь миссис Брекенридж, передал её корреспонденцию и сказал: «Видел сейчас миссис Макэвой недалеко от магазина Кампиона и Гарфилда. Мы поздоровались». Мне не представлялось это таким уж странным, если учесть, что дом Макэвоев был буквально в двух шагах от того места, хотя странно, что Джуди, выходит, соврала? Отца не было дома? Но, как подсказывал опыт, рассказ ещё не был закончен, и Летисия ждала неизменного «что же было дальше?». Давайте же, не тяните – ведь это вы жаждете знать, а не она рвётся всё вам выложить. Мы повиновались правилам игры, тем более что знать мы действительно хотели. Летисия самодовольно усмехнулась, понимая своё превосходство над человечеством в тот самый момент, и выдала последний аккорд: – Мистер Рассел сказал, что Ровена шла со стороны маяка. Тут, я признал, стало куда интереснее. Мисс Вудс продолжила: – Рассел подождал её на дороге, пока она не подошла, и поприветствовал. Она сказала, что ходила к Рэю справиться о его самочувствии. – Вот оно что, – вставил я, недоумевая. Как это возможно?? Но ведь Кампиона убили самое позднее в начале девятого, а от маяка до дороги десять минут… Миссис Макэвой никак не могла разговаривать с живым Кампионом, если она ушла от него в двадцать минут девятого. Он должен был быть уже мёртв. Если Ровена говорила с Кампионом, где она была ещё десять минут? Но вместо этого я сказал: – А почему она часом ранее не пришла вместе с мужем? – Ах, да разве ты не знаешь? – вскинулась мисс Вудс. – Билли приболел, Ровена оставалась с малышом, пока муж не пришёл. Потом он сменил её, она смогла пойти. – Ясно. – Билли – очень болезненный мальчик. Недавно я сама ходила за лекарствами для него. У Келли был выходной, а мужчины все отсутствовали. Вот Ровена и попросила меня сходить через холмы в аптеку, дала список. Конечно, я сама предложила ей свою помощь. Благо она женщина разумная, сразу согласилась. А как же! С больным ребёнком-то! – Значит, Рассел рассказал об этом полиции, – бросил Адам, и я решил, что он просто бубнил под нос, ни к кому не обращаясь, но это оказалось не так. Летисия замотала головой. – Полиции он ни слова не сказал, – призналась она. Мы, похоже, задались одним и тем же вопросом, пока молча таращились на хозяйку дома, и Летисия быстро считала с наших физиономий замешательство и поспешила сказать: – Я виделась с Расселом сегодня, мы встретились, как раз когда я шла от мисс Саллендж. Я поблагодарила его, что он мне так вовремя сказал про своё колено. Это у него верный знак неприятностей. Ох, иначе не представляю, как бы я оказалась без денег. Сам он поставил и проиграл довольно много, как сообщил. Он азартен, это его подвело. Я спросила, правда ли всё это. Ну, про Ровену. Он стал отрицать, но при этом улыбался. Я поняла, что он прикрывает Ровену. Зачем? Не знаю. Но у нас ведь добрые люди живут. А нужна ли доброте причина? Я ухмыльнулся и отправил в рот второй кекс. – Я поняла, что полиции он ничего говорить не стал, – подытожила Летисия. – Зачем ему подставлять и без того страдающую душу? – Мисс Вудс, – обратился Адам. – А когда вы несли Кампиону кранахан, по дороге вы никого, кроме Джона Макэвоя, не встречали? Летисия сосредоточенно нахмурилась. – Никого. – А наверху? – Только Кампиона, конечно же. Он сидел там один. Но мой друг почему-то не отступал: – Ну а пока вы были там, кто-нибудь поднимался? На этот раз она задумалась и вроде бы не находила правильного ответа, разыскивая его глазами среди мебели. Ответ попался в районе комода с проигрывателем. Женщина снова перевела взгляд на Адама: – Разумеется, нет. Я ведь инспектору так и сказала. Мы распрощались с Летисией и уже в седом сиянии луны поплелись в сторону дома. Я первым нарушил безмолвие: – Как же так? Рассел ведь подвергает себя опасности! Он заявляет, что был во время убийства в этом районе! – Наоборот, – спокойно парировал Адам, – он подстраховывает себя.