– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, чтобы не заговорить о Лотерее прямо здесь, в аэротакси, пока они еще не доехали до дома. – Как будто ничего не случилось, – сказала Мия, повернулась и потянулась к нему губами. – Поцелуй меня. Они едва успели отдышаться и застегнуться, когда аэротакси опустилось на парковку. Мия в последний момент разыскала под передним сиденьем свои туфли и выскочила босиком, победно подняв их над головой. В пневмолифте, умирая от смеха, они попытались поправить друг на друге пиджаки и рубашки, застегнутые не на те пуговицы, но быстро сдались и принялись целоваться, раздевая друг друга заново. Мия долго не могла найти в карманах карту-ключ; тогда Эштон развернул ее спиной к себе и прижал всем телом к двери, задирая узкую перекрученную юбку. Электронный замок тихо щелкнул, идентифицировав ключ где-то в складках мятой одежды, и они ввалились в квартиру, тяжело дыша и хватая друг друга губами. …Они очнулись, когда небоскребы за панорамным окном в гостиной уже светились ночными огнями. Лежа на пледе, брошенном прямо на пол, Эштон обнимал Мию всем своим телом – так, словно она была его частью. В ее глазах светились неоновые блики соседнего небоскреба, как звёзды, подернутые ползущим по воде туманом. – Так красиво, – прошептала она, глядя в сияющую ночь за окном. – Никогда не думала, что может быть так красиво. – Угу, – пробормотал Эштон, зарываясь лицом в спутанные рыжие волосы, пахнущие ее по́том и его желанием. Мия вздохнула всем телом – и он скорее догадался, чем услышал, что она сказала. – Хочется это помнить… всегда. Волосы у нее на затылке вдруг стали мокрыми, и Эштон с удивлением понял, что у него текут слёзы. Проснулся он от того, что на кухне взревела кофе-машина. Мия, пританцовывая и что-то напевая себе под нос, накладывала на тарелку дымящиеся вафли. На ней был офисный костюм, ярко-зеленые пряди задорно торчали из небрежного узла на затылке. Увидев Эштона, она улыбнулась и, поставив вафли на стол, налила ему в кружку горячий кофе. – Ешь скорей, остынет, – сказала она. – А ты? – Пневмопоезд через пятнадцать минут, – Мия помотала головой, быстро споласкивая кофейник. – Я и так уже всё проспала. Она метнулась в прихожую, порылась там и вернулась на кухню, держа в руках пластиковый кейс. Заправив в пистолет серебристую ампулу, она положила его на стол и встала к Эштону спиной, слегка приподняв непослушные волосы. – Когда ты вернешься? – спросил он, глядя на блестящую рукоять пистолета, лежащего у края тарелки с подрумяненными вафлями. Мия обернулась. Эштон смотрел на нее, не делая ни малейшей попытки взять пистолет в руки. Глаза у нее стали жесткими и холодными, как стена в больничной палате. – Не знаю, – спокойно сказала она. – У меня сегодня много работы. – Мы должны всё обсудить, – сказал он. – Решение надо принять до вечера. – Мы уже всё обсудили, – сказала Мия и протянула руку за пистолетом. Они схватились за него почти одновременно. Эштон накрыл ее ладонь своей; Мия дернула пистолет к себе, но он прижал ее руку к столу, и пистолет не сдвинулся ни на йоту. – Ты серьезно? – спросила она с таким презрением в голосе, что Эштона передернуло и он медленно разжал пальцы. Мия нащупала дулом ямку у себя на затылке, нажала на спуск и бросила пистолет с пустой ампулой на стол. Эштон попытался взять ее за руку, но она увернулась и, не глядя на него, вышла из кухни. Несколько мгновений спустя хлопнула входная дверь. Эштон остался дома. Близким родственникам тех, кто получил номер, по уведомлению из Центра Сновидений давали несколько дополнительных выходных. В обед он попытался связаться с Мией, но бесполый цифровой голос предложил записать сообщение на автоответчик: в офисе Мия почти никогда не отвечала на личные звонки. Смятый плед всё еще лежал на полу в гостиной. Эштон наклонился, чтобы свернуть и убрать его, но передумал и лег сверху, зарывшись лицом в мягкий ворс, чуть заметно пахнувший их телами. Он чувствовал, как минуты превращаются в часы, а часы медленно сменяют друг друга. Это была привычка, выработанная годами терапевтических сессий, – считать время по внутреннему ощущению. Когда он наконец поднялся на ноги, было без десяти восемь. Аэромобили, выпущенные в начале века, оснащались динамическим противотоком, который усиливался при приближении к поверхности земли. Это не давало им подниматься до верхних уровней, но придавало стабильности при длительном зависании в воздухе. Именно поэтому, отправляясь на озеро, они всегда выбирали аэротакси старых годов выпуска: вылезти на крышу более новых вертких моделей было не так-то просто. Родители Эштона подали иск компании-владельцу аэротакси и даже отсудили какую-то компенсацию. После этого в правила пользования, которые никто никогда не читает, был добавлен пункт о том, что пассажирам запрещается прыгать в воду, если транспортное средство находится ниже десяти метров над поверхностью: из-за сильного противотока прямо под днищем аэромобиля в воде образовывалась воронка с так называемой донной тягой. С крыши ее не было видно, поэтому Мия ни о чем не догадывалась и спокойно натирала ноги кремом от загара с ароматом тропической сливы. Позже, уже в клинике, она призналась, что с тех пор любая еда пахла для нее тропической сливой. Именно поэтому она и перестала есть. Приехав домой, Эштон тщательно обнюхал и на всякий случай выкинул всю косметику, включая злополучный крем от загара – который, как выяснилось, не пах вообще ничем. …В кармане тихо тренькнул коммуникатор, но это было всего лишь сообщение от Северо-Западной клиники Колфилд. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас проверять счета за обследование Мии, но он всё равно ткнул «Открыть», чтобы не оставаться на дне воронки, которая с каждым часом ожидания затягивала его всё глубже. Это был не счет. Эштон несколько раз перечитал текст на экране, прежде чем до него дошел смысл сообщения. «В связи с получением номера и планированием Переноса г-жа Мия Дювали, идентификатор 827-1198-784, записана на процедуру прерывания беременности в Северо-Западной клинике Колфилд. Время приема: 19:30, 19.09.25». Вместо кнопки «Подтвердить/Отменить» внизу стояла приписка: «Запись подтверждена автоматически по уведомлению из Центра Сновидений Северо-Западного округа». Получение номера и Перенос – единственная ситуация, когда аборт был не выбором, а необходимостью. Комната Ави была пуста. После того как Мия легла в клинику, Эштон вынес оттуда всю мебель и перекрасил стены, так что теперь это была просто коробка молочного цвета с окном, затянутым пластиковой пленкой. За три года дверь в эту комнату не открыли ни разу, но в углах всё равно лежала пушистая пыль, похожая на сизые облака из детского мультика. Эштон вспомнил, как они с Ави считали облака, лежа на горячей от солнца крыше, пока Мия плескалась внизу. Она должна была вылезти из воды, когда они досчитают до десяти, но десятое облако долго не появлялось, и Ави попытался назначить десятым облаком девятое, утверждая, что за это время оно отрастило себе «малыша», который считается. Свесившись с крыши, Эштон увидел, что Мия покачивается на воде, раскинув руки и блаженно закрыв глаза. Она явно не хотела выходить, поэтому он повернулся к сыну и строго сказал ему, что девятое облако даже с малышом всё равно девятое. «Девятое с половиной», – буркнул Ави и надулся, а Эштон с наслаждением откинулся назад, слушая плеск волн, в котором угадывались ленивые движения Мии. …Их затянуло в воронку, как только они с Ави оказались в воде. Эштон даже не успел понять, что произошло, он только почувствовал, как что-то мощное и огромное душит его и выкручивает руки, пытаясь отнять у него ребенка. Лицо сына промелькнуло перед ним и исчезло в мутном водяном вихре; Эштон ударился обо что-то и отчаянно замолотил ногами, не понимая, куда плыть. Всё его тело отчаянно хотело туда, где был воздух и Мия; он не помнил, в какой момент разжал пальцы. Мутная пленка перед глазами лопнула, острый холодный воздух обжег легкие, и он закричал. Ты меня не отпустишь? Никогда в жизни. …Окно детской выходило на тихую сторону. Тишина заполняла комнату, как неподвижная вода, поднявшаяся до самого потолка. Эштон почувствовал, что задыхается, и подошел к окну. Сквозь мутную пластиковую пленку что-то неясно светилось. Разорвав ее руками, Эштон увидел прямо перед собой парковочный прожектор, установленный на крыше соседнего здания. Я хотел вернуться к тебе, подумал он. Я не смог вытащить его, но я знал, что должен вернуться к тебе. Никто никогда не спрашивал, чего мне это стоило, даже ты. Я всегда любил только тебя – и вот ты есть, ты жива и даже почти что счастлива, но – а я-то? А как же я? Глава 8. Дрейк Оставаться в мотеле было уже нельзя, но он всё равно вернулся. Рёбра еще болели, так что двигаться приходилось медленно и осторожно. Если Роган проглотил наживку, – а в этом Дрейк не сомневался, – на ближайшие пару недель надо исчезнуть с лица земли. Поднявшись по ржавой пожарной лестнице, Дрейк взялся за решетку на окне и с усилием потянул на себя. Справа под ребрами стрельнуло: решетка выскочила из пазов вместе с рамой и оказалась неожиданно тяжелой. Чертыхнувшись, Дрейк опустил ее на пол и прислонился спиной к стене, восстанавливая дыхание сквозь тупую боль в правом боку. При активации карты-ключа электронный замок на двери отправлял автоматическое сообщение в логи мотеля. Не то чтобы Дрейк верил, что логи кто-нибудь проверяет, но ребята Рогана были довольно-таки дотошными, и он не хотел облегчать им работу. Внутреннее чувство времени – один из базовых навыков, которые будущие сотрудники Департамента получали еще в Академии. На Восточном побережье Дрейк чувствовал время гораздо лучше – может, потому, что здесь, в отличие от тихого сытого Запада, каждая минута имела значение. Сейчас без пятнадцати два; если всё идет по плану, то Роган минут сорок как побывал в тату-салоне и наверняка нашел Трин. Была ли она достаточно упрямой, чтобы продержаться хотя бы полчаса? Немного подумав, Дрейк всё же решил не рисковать. Роган был крепко разозлен, когда они расстались; вряд ли он будет вести свою обычную неторопливую игру. Скорее всего, он уже сделал то, что от него ожидалось, – и понял, что совершил непоправимую ошибку. Это значит, что у Дрейка вряд ли больше десяти минут. Он подтянулся на руках и кувырнулся вперед, в темноту комнаты, чуть не откусив себе от боли язык. С трудом поднявшись, вытащил из-под кровати рюкзак, достал лазерный пистолет, сунул его в карман и рывком отодвинул кровать от стены. За решеткой вентиляции лежал его коммуникатор. Дрейк так и не решился выбросить его из окна пневмопоезда, пока ехал на восток, хотя Ванхортон у него в голове разочарованно вздыхал и цокал языком на каждой станции. У Дрейка хватило ума не брать коммуникатор на встречу с Роганом, но оставлять его в мотеле было нельзя: там были идентификаторы и звонки, о которых не должны знать на Восточном побережье. Дрейк усмехнулся, представив лицо Рогана, перебирающего сообщения о поломке робота-газонокосильщика и счета за косметический ремонт фасада. Сдув пыль с экрана, Дрейк хотел было сунуть коммуникатор в рюкзак, но тут вдруг сработала визуальная идентификация, и экран засветился. Дрейк упал на пол, накрыв коммуникатор ладонью. Из-за грохота эстакады невозможно было понять, изменилось ли что-то за пределами комнаты. Был ли там кто-то, кто мог заметить призрачный огонек, метнувшийся в темном окне? На всякий случай Дрейк решил, что был. Приглушив подсветку экрана и осторожно раздвинув пальцы, он увидел непрочитанное сообщение из Центра Сновидений Юго-Западного округа: «Получен 1 (один) мыслеобраз Элизабет Барри. Для просмотра мыслеобраза вам следует явиться…» Дрейк замер, глядя на многоточие, которым всё обрывалось. Он не мог позволить себе думать об этом. Эти мысли были непозволительной роскошью, отнимавшей то немногое, что у него пока еще оставалось, – время. Смахнув с экрана непрочитанное сообщение, он сунул коммуникатор в рюкзак и поднялся на ноги. Выйти можно было и через дверь – при условии, что снаружи никого нет. Взявшись за ручку, он тут же почувствовал чье-то присутствие на галерее, но выхода не было: надо было как можно скорее убираться отсюда. Дрейк вытащил из кармана пистолет и рывком распахнул дверь. Снаружи стоял Конни. Парня трясло; губы у него были совершенно белые и дергались так, словно он безуспешно пытался ухватить ими что-то большое и колючее. – Они… они… – прошептал Конни. Вся одежда его была забрызгана бурым, рукав куртки оторван, на виске под грязными белесыми волосами виднелись потеки крови. Дрейк схватил его за шиворот и потащил к пожарной лестнице, чувствуя, как сердце мучительно проваливается в желудок. От Рогана и его ребят почти невозможно сбежать. Это значит, что Конни отпустили – чтобы проследить, куда он пойдет. Вернее, чтобы убедиться, что он побежал не к кому-то из транспортных картелей, а именно к Томми Вальтеру. Это был единственный способ проверить, правду ли сказала Трин. Судя по ужасу в глазах Конни, то, что сделали с ней ребята Рогана, чтобы заставить ее говорить, было уже непоправимо. Именно на это Дрейк и рассчитывал: изуродованный труп посредницы лучше любых слов докажет картелям, что Роган начал войну против них. Но Роган и сам догадался, что вляпался, как только Трин произнесла: «Томми Вальтер». И теперь единственный шанс Рогана – сделать так, чтобы никто никогда не нашел участников сегодняшнего ночного веселья. Над парковкой маячило уже с десяток черных матовых аэромобилей. Если бы не коммуникатор, подумал Дрейк, им достался бы только Конни. Главное – выбраться отсюда живым. Тогда шансов на то, что Роган найдет его раньше, чем картели доберутся до самого Рогана, будет поменьше: все-таки Роган более заметная фигура, чем Томми Вальтер. Дрейк толкнул Конни к лестнице и показал пистолетом наверх. Эта часть здания особо не освещалась, так что у них будет секунд пять, чтобы влезть на крышу. Дальше надо пробежать почти двести метров по совершенно плоской кровле, утыканной противотуманными прожекторами, чтобы добраться до технического лифта, ведущего на верхний уровень эстакады. Но об этом Дрейк старался пока не думать. За грохотом эстакады ничего не было слышно, но Дрейк был почти уверен, что ребята Рогана сначала проверят номер. Хорошо бы они задержались – хотя бы на пару минут. Он повернулся к Конни и увидел выпученные глаза и трясущиеся губы. – …не сказала… ты здесь… – сквозь шум эстакады с трудом можно было разобрать слова. Конечно, Трин не сказала им, что я живу у тебя в мотеле, подумал Дрейк. Иначе Роган занялся бы в первую очередь тобой, а не ею. Кто же знал, что ты, как последний придурок, попрешься сюда, вместо того чтобы попытаться найти кого-нибудь из картеля, с которым она работала. – На чем ты приехал? – прокричал Дрейк ему прямо в ухо. Конни удивленно взглянул на него и махнул рукой туда, где к задней стене мотеля примыкал глухой двор, окруженный колючей проволокой и заваленный бытовыми отходами. Дрейк подполз к краю крыши и осторожно приподнял голову. Внизу, между двумя помойными цистернами, стоял старый раздолбанный гироскутер с внешней батареей. Это был джекпот. Даже если припарковаться именно здесь было единственным, на что за всю свою жизнь у Конни хватило ума, он уже прожил эту жизнь не напрасно.