Роган посмотрел на него с интересом. – От кого? – Если я скажу, мне там больше никто ничего не расскажет. Роган улыбнулся. Дрейк смотрел прямо в его прищуренный глаз – и почти что видел, как внутри тяжелого черепа мысли сменяют одна другую, как цифры на колесе рулетки. Что важнее – информация, которую Дрейк сможет продать ему когда-нибудь потом, или сиюминутная безопасность нового, судя по всему, канала? Дрейк ставил на информацию. Роган был средним звеном в длинной цепочке сбыта, уходящей на самый верх, к элитным потребителям. Даже полторы тысячи за грамм были для них плевым делом – но только если грэй был действительно чистым. Эти люди были готовы переплачивать втрое за качество товара – и уж конечно, платили за надежность поставок. Значит, безопасность канала обеспечивали гораздо более серьезные персонажи, чем Роган. Пара ушастых полицейских из Департамента защиты сознания не представляли для них угрозы. Роган дернул головой, и парень справа бросил Дрейку туго набитый пакетик из эластичного пластика. От чистых спектральных переливов серебристого порошка у Дрейка перехватило дыхание. Роган был его планом «Б» – на случай, когда быстро вымутить хорошего грэя не удавалось. Откуда же у него такой стафф? – Сколько? Дрейк взвесил пакетик в руке. Тут было не меньше пяти граммов. Ему бы хватило на месяц, если не больше. – Считай, что это подарок, – Роган широко улыбнулся, и его прищуренный глаз превратился в щель. Дрейк понял, что оказался прав: безопасность канала поставок обеспечивает не Роган. Тема с неожиданным подарком на семь тысяч кредов ему совсем не понравилась. – Сколько? – повторил Дрейк чуть более настойчиво. Роган пожал плечами. – Деньги – это мусор, – сказал он. – Но ты можешь подарить мне кое-что в ответ. – Фунт мяса? Роган усмехнулся. По данным Департамента, в университете он изучал древнюю евразийскую литературу. – Всего лишь подпись. Парень слева протянул Дрейку электронный бланк с продолговатым углублением для отпечатка пальца. Это был бланк передачи полученного номера в пользу анонимного бенефициара. Такие подписывали в Центре Сновидений те, кто получил номер, но хотел, вопреки всему, остаться доживать свою жизнь на Земле. Только этот бланк был пустой – на нем не было ни имени Дрейка, ни идентификатора его номера. – Если ты получишь номер, система свяжет его идентификатор с твоим отпечатком, – Роган, как всегда, ответил на невысказанный вопрос Дрейка. – Бланк дозаполнится автоматически. Ты даже ничего не почувствуешь. – А если я… откажусь? Парень с лазерным пистолетом направил дуло Дрейку в пах. – Чтобы получить номер, твой мозг должен быть живым, – сказал Роган. – Больше ничего не понадобится. Вот откуда у него был такой стафф. В Департаменте ходили слухи о продаже левых номеров за грэй – номеров, которые никогда потом не всплывали в Лотерее. По ним на Гарторикс отправлялись те, кому на Земле светила смертная казнь с конфискацией. Эти люди легко могли заплатить двести тысяч за билет на финал; сколько же они были готовы отдать за личное бессмертие? Дрейк боролся с собой. Для него, как и для всех в Департаменте, эти номера были городской легендой. Никто никогда не видел, как работает цепочка, и не мог с уверенностью сказать, что она вообще существует, – до этого самого момента. Он поднял голову и посмотрел на Рогана. Что ты сделаешь с моим гипотетическим бессмертием, которое я продам тебе за дозу? А я продам, мы оба это знаем; и даже не из страха остаться без члена, рук и ног (сейчас я всё равно не способен ощутить страх), – а потому, что уже давно не могу долго обходиться без дозы. И это мы с тобой тоже прекрасно знаем. – Думай быстрее, Томми, – сказал Роган. – У парня рука устает. Работа закончилась. Томми Вальтер, полицейский из Департамента, которого когда-то перекупили, подсадив на дешевый грэй, завтра должен исчезнуть. Дрейк обещал Лиз, что после увольнения ляжет в рехаб. Что больше никуда не уйдет. И вообще не будет надолго выходить из дома – разве что в супермаркет, за стейками и ее любимым мороженым. Клубника с шоколадной крошкой – вроде бы так? Но сегодня, сейчас Дрейк пришел за еще одной ночью без страха. Всего одной, последней. Указательный палец лег в углубление. Электронный бланк мелодично тренькнул, регистрируя отпечаток. Один из парней забрал бланк, другой толкнул Дрейка в спину. Тяжелая дверь со скрежетом распахнулась и захлопнулась, выплюнув его во влажную вонючую ночь на задворках клуба. Всё еще сжимая в руке пухлый пластиковый пакетик, Дрейк прислонился к шершавой стене, и его вывернуло наизнанку. До мотеля он добрался только часа через два. Над обшарпанным двухэтажным зданием переплетались линии многоуровневой эстакады: здесь был транспортный узел, связывающий два мегалополиса. Мотель стоял на границе между ними, так что полиция обоих городов предпочитала не соваться сюда лишний раз, не без основания считая мотель чужой юрисдикцией. Дрейк снимал угловую комнату на втором этаже. Картонная дверь выходила на общую галерею, а небольшое зарешеченное окно – на ржавую пожарную лестницу за углом. Решетку Дрейк давно подпилил, так что в случае чего ее можно было выбить легким ударом. В номерах грохот эстакады был слышен не меньше, чем снаружи. Ночью было потише, но для того, чтобы поговорить, всё равно приходилось кричать. Дрейка это устраивало: разговаривать он старался как можно меньше. Раньше Томми Вальтер снимал комнату над магазином электронных приборов; по ночам там становилось так тихо, что слышно было, как по крыше соседнего здания ходит голубь. От каждого случайного звука Дрейк просыпался раз по двадцать за ночь, сжимая пистолет под подушкой, а потом плюнул и переехал сюда, в мотель. Поцарапанный чемодан подпирал грязноватую столешницу: одна из четырех ножек стола была давно отломана. Чемодан Дрейк не стал трогать: в комнате всё должно было остаться так, будто Томми собирался вернуться сюда наутро, но не смог. Может, его убили, а может, он передознулся грэем и спрыгнул с десятого уровня эстакады, чтобы испытать чувство полета, – что только не приходит в голову людям, когда они ничего не боятся. Грэй недаром называли «наркотиком смелых». Действующее вещество GRX-18 оставляло сознание ясным, блокируя в то же время ощущения тревоги и страха. Человек под грэем не боялся ничего; он мог признаться жене в измене, выпрыгнуть из окна или затеять драку с десятком крепких парней в баре – просто потому, что давно хотел это попробовать. Сам по себе грэй был довольно безвредным, особенно в виде холодного пара, но из тех, кто плотно садился на него, почти никто не жил дольше пяти-шести лет. Все они пополняли статистику несчастных случаев и убийств. Дрейк сел на продавленную кровать и просунул руку между пластиковой спинкой и стеной. Нащупав решетку вентиляционного отверстия, державшуюся на одном шурупе, он сдвинул ее вниз и зацепил пальцами сверток в углублении. Его тоже придется оставить: те, кто будет обыскивать комнату через пару недель, должны убедиться, что у Томми Вальтера была заначка, а значит, он и не думал сливаться. Внутри было четыре пакетика с грэем – весьма сносным, хоть и не чета тому, что Дрейк достал сейчас из кармана, – и полупрозрачная серебристая трубочка с масляной насадкой для парообразования. В Департаменте ему сразу сказали: что бы ни было, никогда не кури эту херь, пересадка легких в стандартную страховку не входит. Все копы сидят на ингаляторах. Дрейк развинтил трубку, раскрыл пакетик, полученный от Рогана, и насыпал грэя в насадку. На экране, вделанном в стену напротив кровати, светилась Арена, окруженная ложами для гостей. Финалы Лотереи транслировались круглосуточно: «Кэл-Корп» получал процент с каждой занятой комнаты во всех мотелях мира. Экран пересекала извилистая трещина: видимо, кто-то пытался таким образом отключить изображение. Но выключить Лотерею нельзя – можно только убрать звук. Впрочем, за грохотом эстакады и так не было слышно ни слова. Дрейк вдохнул из трубки горького холодного пара и откинулся на спинку кровати, глядя, как высокий темнокожий мужик в фиолетовом парике что-то говорит в сияющую пустоту под куполом, прижимая руки к груди и страдальчески кривя рот. Внизу экрана мелькали цифры онлайн-голосования: соперник только что обошел его, и разрыв медленно, но верно увеличивался. Перед финалом всех кандидатов проверяют на допинг – Дрейк знал это, потому что проверки осуществлялись силами Департамента. Зрителям всего мира нужны только искренние эмоции, не заполированные грэем: отчаяние, стыд, страх… Люди любят видеть чужой страх, когда не могут ощутить свой собственный. По данным Департамента, на грэе сидела по меньшей мере половина взрослого населения планеты. С момента его изобретения в 2090-х эти цифры только росли, несмотря на все усилия по контролю за сбытом и производством, – хотя контролировать надо было не распространение наркотика, а страх, фоновую экзистенциальную тревогу, в которой пребывал каждый житель Земли с того момента, как ученые объявили об открытии Переноса. Мозг человека заканчивает формироваться примерно к 25 годам. После этого он в любой момент может принять «космический нейросигнал» – то есть получить номер для переноса сознания на Гарторикс. На Земле от человека остается только пустая оболочка в криохранилище. Лет пятьдесят назад была надежда, что перенесенные сознания можно будет вернуть в законсервированные тела, и все, кто когда-либо совершил Перенос, воскреснут. Но теперь криохранилища – это просто модная замена кладбищам. Ученым так и не удалось определить алгоритм, по которому сознания абсолютно здоровых людей разного возраста получали или не получали свои номера. Это не было болезнью: большинство болезней давно научились лечить, пересаживая синтетические органы и продлевая жизнь пациента практически до бесконечности. Калипсо Скай, поп-звезда, почти сто пятьдесят лет назад основавшая корпорацию имени себя для перераспределения номеров через Лотерею, была живым памятником тому, на что способна современная медицина при безграничных финансовых возможностях. Перенос мог случиться с каждым; это было обстоятельство непреодолимой силы и стандартный пункт в любом договоре. При получении номера нижеподписавшийся обязан в течение четырнадцати календарных дней закончить дела и передать все свои активы и обязательства доверенным лицам, потому что на пятнадцатый его не станет. Вместе с тем Перенос не был смертью. Научившись принимать и даже записывать мыслеобразы от сознаний с Гарторикса, люди получили доказательство того, что там, за гранью, что-то продолжается. Потребовались многолетняя пиар-кампания в масштабах планеты, проведенная силами «Калипсо Корп» и Центра Сновидений, чтобы убедить человечество, что это «что-то» было жизнью. Исследования, посвященные бытованию человеческих сознаний на Гарториксе, изначально были частью пиар-кампании, но со временем превратились в самостоятельную область научного знания. Оказалось, что после Переноса сознание на Гарториксе получало возможность произвольно менять тела, а значит, фактически жить вечно. На Земле от этого открытия, в сущности, ничего не менялось: любой человек старше 25 лет мог получить номер и уйти навсегда. Наука о Гарториксе утверждала, что в этом нет ничего страшного, – но наука была уделом избранных интеллектуалов. Для всех остальных существовал грэй. Шоу на экране подошло к концу: мужик в фиолетовом парике извивался в руках улыбчивых ассистентов и что-то надсадно кричал, пока его уносили с Арены. Дрейк сделал глубокий вдох и почувствовал, как под действием паров грэя сжатый до хруста кулак у него между ребер медленно разжимается. Серебристая трубка выпала из расслабленных пальцев. Он прикрыл глаза и смог наконец подумать о Лиз. Она ждала его дома. В их доме – о котором он боялся даже думать, когда был на задании, так что со временем стал его забывать. К тому же Лиз постоянно делала какие-то перестановки, перекрашивала стены, покупала новую мебель, так что, возвращаясь, он всякий раз путался в комнатах и открывал не те двери. Дом встречал его как чужого – весь, за исключением Лиз. Ее мягкие глаза цвета сумерек были единственным, что никогда не менялось. Они всегда смотрели на Дрейка с надеждой, особенно в первые дни после его возвращения, но в глубине их таилась легкая укоризна. И чем дольше Дрейк был дома, тем яснее видел, как эта укоризна проступает сквозь надежду, – словно кит-убийца, всплывающий к поверхности за добычей. Дрейк никогда не оставался надолго, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу. Самому себе Дрейк объяснял частые отлучки словами Ванхортона, своего начальника, когда тот отправлял недавно женившегося молодого сотрудника Департамента на внедрение в транспортный картель, осуществлявший связь между сетью наркоторговцев и некой подпольной лабораторией. «Никто не защитит твою семью от этого дерьма, кроме тебя самого». Именно этим Дрейк и занимался с тех пор – защищал семью. Лабораторию он вычислил месяца за три – благодаря одному из своих контактов, которого пришлось потом убрать, чтобы продолжать работу под прикрытием. После разгрома лаборатории и транспортного картеля он вернулся к Лиз – и ничего ей не рассказал, потому что некоторые вещи лучше никогда не произносить вслух. Тогда-то на дне ее глаз и поселилась тихая укоризна; а может, Дрейк придумал это себе, чтобы в следующий раз было проще уходить на внедрение. …На треснутом экране мелькали слезящиеся глаза и перекошенные рты кандидатов: между трансляциями финалов, как всегда, крутили повторы лучших моментов. Дрейк подобрал с покрывала остывшую трубку, снял насадку и аккуратно пересыпал остатки грэя обратно в пакетик. Там оставалось еще много – больше, чем он рассчитывал. Дрейк туго свернул пакетик, снял ботинок и засунул пакетик под стельку. Он твердо решил защищать Лиз от этого мира – еще тогда, в первый раз, когда вернулся к ней, насквозь пропахший своей и чужой смертью. Именно поэтому он ничего не сказал ей тогда – и завтра тоже ничего не скажет. Спальное западное побережье встретило его неожиданно ярким солнцем и свежим морским ветром. Пневмопоезд сделал крутой вираж над скалами и нырнул в долину, застроенную эргономичными умными домами. Дрейк посмотрел на электронное табло над дверями вагона: десять минут пятого. Лиз наверняка еще на фитнесе. Он успеет принять душ, переодеться и спрятать пакетик где-нибудь на заднем дворе. Выйдя на станции, Дрейк взял гироскутер и сделал круг-другой по району – больше для проформы, чем для безопасности. Тихие солнечные улицы были пусты; из окна мансарды высунулся толстый кот, где-то залаяла собака. Оставив гироскутер на парковке за пару кварталов, Дрейк подошел к своему дому. В этот раз Лиз перекрасила его снаружи. Фасад цвета яичной скорлупы светился на солнце так, что Дрейку пришлось даже прищуриться. Робот-газонокосильщик копошился возле открытой террасы, ровняя слегка заросшую лужайку. Лиз не любила ухаживать за газоном, почему-то считая это «мужским занятием». В отсутствие Дрейка все «мужские занятия» в доме выполняли роботы. Дрейк подошел к террасе, присел на корточки, запустил руку под настил и нашарил магнитный держатель. Нажав на кнопку, он отключил магнит и достал карту-ключ. Они с Лиз придумали этот тайник, когда Дрейк в первый раз уходил на задание – чтобы не пришлось брать с собой ключ от дома, о котором никто не должен был знать. Тогда это был еще его ключ; после третьего или четвертого раза он превратился просто в запасной ключ для службы эксплуатации. Внутри было прохладно и тихо. Дрейк втянул в себя пыльный воздух – и даже не заметил, как у него в руке оказался пистолет. Дом всегда встречал его незнакомыми запахами, но раньше над ароматами непривычной еды, новой одежды и чужой мебели стелился едва уловимый запах лаванды и морской соли – любимые духи Лиз. А сейчас этого запаха не было – словно Лиз никогда здесь не жила. Бесшумно ступая по новеньким доскам пола, Дрейк вошел в гостиную. С первого взгляда всё было на своих местах, но он давно привык не полагаться на первый взгляд. Что-то было не так в этом дизайнерском интерьере с аккуратно свернутыми пледами на креслах и подушками в гамаке. Дрейк обвел глазами гостиную, прошел вдоль стены – так, чтобы его не было видно в большие окна, выходившие на задний двор, – и оказался за кухонным островом. На мойке рядом с раковиной стояла уродливая голубая кружка, которая в их семье всегда была «кружкой Ванхортона». Лиз терпеть не могла начальника Дрейка. Когда он пришел к ним перед первым внедрением Дрейка, она достала откуда-то из коробок с барахлом, приготовленным на благотворительность, кружку с потеками краски и фаянса по ободку, налила кофе и отодвинула от себя, словно это было отвратительное вредоносное насекомое. Ванхортон сделал глоток – и с тех пор Лиз тщательно следила, чтобы его руки не касались никакой другой посуды в их доме. Перед уходом Ванхортон всегда мыл за собой эту кружку, а Лиз перемывала ее в посудомойке и убирала поглубже в шкаф – до следующего раза. Но сейчас кружка стояла рядом с раковиной. Дрейк почувствовал, как по спине ползет холодок, всегда предупреждавший его об опасности. В доме по-прежнему было тихо. Дрейк вышел из гостиной в коридор и направился в кабинет Лиз. У окна стоял ее мольберт с электронным листом для чертежа. На полочке под ним были аккуратно сложены четыре разных стила. Дрейк подошел к мольберту и прикоснулся пальцами к матовой поверхности. Электронный лист ожил, высветив неоконченный чертеж. Дрейк вздрогнул и отдернул руку. Через весь лист прямо по тонким линиям изящного загородного дома с круговой террасой шла жирная кривая черта, похожая на шрам от охотничьего ножа. Томми Вальтер не был женат, и никто не знал, откуда он родом, – за это Дрейк мог поручиться. Посмотрев на то, что делают с человеческим телом в попытке выдавить нужную информацию, он с самого начала решил работать в одиночку. Никто не знал про Лиз; никто не знал, где они живут, – кроме Ванхортона.