– Вы помните, когда мы в последний раз с вами танцевали? – спросила она вдруг. – Помню. Помню так, будто это было вчера. – Он усмехнулся с некоторой горечью. – Не хотите говорить об этом? – Я не против. Теперь нет. С тех пор столько произошло изменений. – Я знаю, – согласилась она. – Но я всегда спрашивала себя… что было бы, если бы моя мать не помешала нам и не сказала, что я обручена? Что бы случилось тогда? Он никогда не задавал себе этого вопроса. Что бы из этого вышло – какая польза? Как бы то ни было, она заслуживала ответа. – Не найти ли нам какого-нибудь более приватного места для разговора? – А как быть с мисс Джеффрис? – Она стоит к нам спиной, а мисс Эванс занята разговором с капитаном Лоусоном. Если мы выскользнем из палатки сейчас, никто и не заметит. Вы со мной? – Да, – ответила она, и он улыбнулся ее веселости. – Я сейчас выйду, а вы за мной через минуту. Отойдя от нее на шаг, он громко пожелал ей доброго вечера, потом развернулся и вышел из палатки. Отойдя на некоторое расстояние, он остановился в тени, стал ждать, когда его глаза привыкнут к сумеркам. Прошло немало долгих секунд, прежде чем открылся входной клапан палатки и появилась Лилли. – Робби? – прошептала она. – Я здесь. Слева от вас. – Куда мы пойдем? Так далеко он не заглядывал. – Может быть, в одну из складских палаток? Там, можно надеяться, нам никто не помешает. – А если в гараж? Рядовой Джиллспай никогда не запирает дверь. – Отлично. Ведите. – 28 – Они шли молча, их разделяли всего несколько дюймов, их пальцы почти соприкасались, шум и разговоры вечеринки кейли становились все тише с каждым их шагом. Лилли едва дышала от страха: что, если кто-нибудь выйдет из приемной палатки и позовет их назад? Они дошли до гаража. Она провела его внутрь, попросила постоять у двери, а сама осторожно и медленно прошла к дальней стене, распахнула первые ставни, какие нащупала, потом соседние. Лунный свет хлынул внутрь, выхватив из темноты помещение гаража. – Присядем здесь, – предложила она, показывая на скамью, где они в дождливые дни пили чай. К сожалению, здесь не очень удобно… – Вполне подходяще, – оборвал он ее, его красивое лицо теперь было очень серьезным. – Так на чем мы остановились? На вечере бала? – Мы закончили танцевать и сидели в одной из гостиных. – Верно. И о чем мы говорили? – О том, что вы будете делать, когда начнется война. И что буду делать я. – И все? – Его голос прозвучал заинтригованно. – Разговор у нас получился короткий – его прервала мама. – Я очень подробно помню появление вашей мамаши. Но я не знаю, что бы я вам ответил. – О… – Ничего другого ей не пришло в голову. – Но могу вам сказать, что я должен был бы ответить. – Правда? – ее голос чуть не сорвался на писк. – Я должен был бы ответить, что вы прекрасны и что о вас уже невозможно думать как о маленькой девочке. После этого они оба умолкли. Собирается ли он сказать что-нибудь еще? Ждет ли ответа от нее? – Позвольте? – сказал он и взял ее правую руку в свою, его пальцы легко обхватили ее запястье. А потом он, к ее потрясению, расстегнул манжету ее мундира, поднял рукав выше локтя и начал массировать ее руку уверенными и ровными прикосновениями. – Робби, я… – Я знаю. Я заметил, вы потираете запястье и руку. Когда думаете, что вас никто не видит. Это от вождения. И от того, что вы таскаете тяжелые ведра с водой. – Это не то… чего я ждала, – сказала она. – Хм. Извините. Вы хотите, чтобы я прекратил? Она покачала головой, думая, видит ли он в полумраке ее лицо. – Просто я… Она только об этом и мечтала столько недель, месяцев, лет. Почему же теперь она должна отступать? – Я не помню, когда ко мне кто-то прикасался в последний раз, – призналась она. – Не считая рукопожатий. Или поцелуев в щечку от Эдварда. Он не ответил – он уже расстегивал пуговицу на второй манжете, а потом начал массировать левое запястье и предплечье. Прошла минута, а то и две, прежде чем они снова заговорили. – А поцелуи от страждущих юных поклонников дома? – Ни одного. Свой единственный светский сезон я провалила. Он поднял взгляд – в полумраке она не видела, куда он смотрит. Но в этот момент луч лунного света прорвался через гряду облаков в небе и упал на его лицо. Его глаза светились с яркостью бриллиантов, их голубизна была единственным светом в ее вселенной. – Почему вы считаете свой единственный светский сезон провальным? Если только вы не желали закончить его, выйдя замуж за совершенно неизвестного вам человека? – Я это знаю, – ответила она. – И я рада, что все случилось так, как случилось. Это… – Да, я слушаю. – Это так неловко. Мне двадцать четыре года, а меня никогда не целовали. – Вы ничего не забыли? – Вы имеете в виду… – Посреди вокзала Виктория. На глазах у всех этих солдат. – Но это случилось по ошибке. Вы хотели поцеловать меня в щеку. А я повернулась. Только и всего. – Откуда вы знаете? – Что? Я говорю… что? Он теперь был серьезен, и ей не нужно было видеть его лицо, чтобы понять это. – Откуда вы знаете, что я не собирался вас поцеловать? – Но вы никогда… – Лилли, посмотрите на меня, – потребовал он. – Я хотел поцеловать вас тогда. И хочу теперь. – Теперь его голос зазвучал неуверенно. – А вы этого хотите? Она кивнула, не в силах более сказать ни слова. – Я имею в виду настоящий поцелуй, – сказал он. – Не братский чмок в щечку. Она снова кивнула, не зная, вернется ли к ней когда-нибудь дар речи.