Он достал из буфета тарелку, бросив мимолетный взгляд на фото Афины, сделанное им во Флоренции. Первый год был сказочным. Они три месяца путешествовали по Италии на красном родстере «MGB» Дугласа, останавливаясь в маленьких пансионах и нередко шокируя своих хозяек непривычными проявлениями любви. Афина дала ему возможность почувствовать себя королем: восторженно визжала, когда он вел машину по горному серпантину, нежно прижималась к нему в уличных кафе, сладострастно обвивалась вокруг него в темноте. Но по возвращении в Англию, несмотря на прекрасный дом со свежим ремонтом, собственную лошадь, подаренную мужем машину и оплаченные им уроки вождения – как водитель она оказалась совершенно безнадежной: он уже давным-давно перестал возмущаться по поводу очередной вмятины на бампере, – она мало-помалу становилась чуть менее любящей, и ему все труднее было ее ублажить. И ее совершенно не интересовали его планы по распределению общественных благ. А ведь он так надеялся вдохновить ее своими замыслами. Как ни крути, именно она в свое время натолкнула его на эту идею. «Давай все это отдадим, – предложила она одним чудесным летним днем, когда они устроили пикник на берегу форелевого ручья. – Выберем в деревне самых достойных и подарим им земельные наделы. Словом, сделаем так, как в Америке поступили с рабами». Она шутила, конечно. Совсем как тогда, когда объявила, что мечтает стать джазовой певицей, и он, желая сделать сюрприз, оплатил ей занятия пением. По правде говоря, в последнее время Афина стала страшно капризной, хотя он изо всех сил старался не обращать на это внимания. Он никогда не знал, чего от нее ждать. Она то кокетничала с ним, льнула к нему, пыталась очаровать нелепыми планами, то становилась холодна как лед, словно он нарушил какое-то неписаное правило. Но если он отваживался спросить ее, в чем дело, она взрывалась и просила оставить ее в покое. И тогда он не осмеливался прикасаться к ней даже в постели. У него до сих пор был жив в памяти тот случай, имевший место две недели назад, когда она буквально скинула его с себя, обозвав грязным животным. Он бросил взгляд на фотографию улыбающейся, радостной жены. Снимок сделан за полмесяца до второй годовщины их свадьбы. Возможно, им стоит сменить обстановку и на недельку-другую вернуться в Италию. Чтобы пережить горечь разочарования, ему необходимо уехать подальше от поместья. Каникулы, возможно, пойдут ей на пользу, избавив от раздражительности и эмоциональной неустойчивости. Она вернулась незадолго до восьми и удивленно подняла брови, увидев перед ним пустую обеденную тарелку. На Афине было бледно-голубое платье и новое белое пальто с высоким воротником. – Вот уж не думала, что ты так рано вернешься домой. – Решил, что тебе, возможно, захочется компании. – Ой, дорогой, ради бога, извини! Если бы ты предупредил меня заранее, я постаралась бы остаться дома. А я вот на целый день уехала в Ипсуич. Ходила в кино. – Афина явно была в отличном настроении. Она запечатлела у него на лбу поцелуй, оставив в воздухе тонкий аромат духов. – Мама говорила, что заходила к тебе сегодня. Афина снимала пальто, стоя спиной к нему. – Полагаю, она по-прежнему хочет, чтобы я вручала призы на сельском празднике. Но я заявила ей, что это не мое амплуа. Дуглас встал с места, подошел к бару и налил себе на два пальца виски. – Афина, может, все-таки постараешься? Мама не так уж плоха. Постарайся, хотя бы ради меня. – Ой, только не начинай! Дуглас, ты же знаешь, я не умею поддерживать семейные связи. Бессмысленный разговор, который в последнее время что-то уж слишком часто повторялся. – Я посмотрела совершенно сказочный фильм. Французский. Ты непременно должен на него сходить. Я была под таким впечатлением, что мне даже не хотелось возвращаться назад. Дуглас наблюдал за порхающей по кухне Афиной. Она стала центром притяжения этого дома, который явно был ей чужим. И быть может, она навечно останется для него, Дугласа, неким неземным созданием, свободным от обязательств и разрывающим семейные оковы. Ему вдруг захотелось рассказать ей о стычке с отцом. Поведать о своем унижении, о неадекватной реакции отца, чье мнение так много значило для Дугласа. Положить ей голову на плечо и успокоиться. Однако, к сожалению, горький опыт подсказывал ему, что возникшее напряжение между ним и родителями лишь обрадует Афину, которая приложит максимум усилий, чтобы усугубить конфликт. Ее безумно раздражала привязанность мужа к семье, а потому она неустанно вела подрывную деятельность, пытаясь ослабить их кровные узы. Дуглас залпом выпил виски: – Полагаю, мы могли бы уехать. Она резко повернулась, лицо ее было непроницаемым. – Что? – В Италию. У него возникло такое чувство, будто он предложил ей утолить скрытый голод. Она подошла к Дугласу и заглянула ему в глаза: – Обратно во Флоренцию? – Если захочешь. Резко выдохнув, она с детской непосредственностью обвила руками его шею: – О да! Давай вернемся в Италию! О Дуглас, какая чудесная идея! Дуглас поставил стакан и погладил ее по голове. Надо же, как все, оказывается, легко решается! От близости ее гибкого тела на него нахлынула волна непреодолимого желания. Афина обратила к нему сияющее лицо, и он жадно поцеловал ее. – А когда мы уедем? Скоро? Нам ведь ничего не стоит вот так взять и собраться. – Она говорила торопливо, захлебываясь словами. – Думаю, мы могли бы поехать на годовщину свадьбы. Глаза Афины были устремлены куда-то вдаль. Похоже, мысленно она уже перенеслась за море, в солнечную Италию. Даже ее лицо словно изменило форму, став более мягким и расплывчатым. Дугласу показалось, что он смотрит на нее сквозь запотевшие очки. – Мы даже можем остановиться на Виа Кондолиса. – Но где мы будем жить? – Жить? – Да, жить в Италии. Дуглас опустил подбородок и нахмурился: – Афина, мы вовсе не собираемся там жить. Я полагал, что мы просто отправимся в путешествие. Отметим годовщину свадьбы. – Но я думала… – Ее лицо замкнулось. Она догадалась, что муж явно увиливает от ответа. – Значит, ты не хочешь туда переезжать? – Ты прекрасно понимаешь, что я не могу туда переехать. В ее голосе прозвучало неприкрытое отчаяние. – Но, дорогой, давай уедем отсюда! Подальше от твоей семьи. И моей тоже. Я ненавижу родственников. Они только губят нас своими непомерными ожиданиями. Давай уедем. Пусть не в Италию. В Италии мы уже были. Уедем в Марокко. Там, должно быть, сказочно красиво. – Она обняла мужа за талию, впившись в него горящими глазами. Дугласа вдруг охватила смертельная усталость. – Ты же знаешь, я не могу уехать в Марокко. – Не понимаю почему. – Ее улыбка стала похожа на гримасу. – Афина, у меня имеются определенные обязательства. Она отстранилась от мужа. Затем резко попятилась, наградив его тяжелым взглядом: – Господи, ты говоришь прямо как твой отец! Нет, хуже. Ты говоришь прямо как мой отец. – Афина, я… – Мне надо срочно выпить. – Повернувшись к нему спиной, она щедро плеснула себе виски. Дуглас заметил, что недавно открытая бутылка заметно опустела. Афина осталась стоять, повернувшись к нему спиной. В любой другой день он непременно подошел бы к ней, положил бы ей руку на плечо, прошептал бы слова любви. Но сегодня у него на это не осталось сил. Он слишком устал, чтобы играть в подобные игры со своей невозможной, взбалмошной женой. В конце концов Афина не выдержала и повернулась к мужу, бросив на него умоляющий взгляд: – Дуглас… Любимый… Я ведь никогда тебя ни о чем не просила. Разве нет? Ну скажи! Спорить с ней не имело смысла. Дуглас смотрел на ее бледное замкнутое лицо, на которое легла тень глубокой печали. Ему было больно думать, что, возможно, тут есть некая доля и его вины тоже, поскольку он не смог стать ей хорошим мужем. – Прошу тебя, давай уедем! Уедем отсюда. Дуглас, скажи «да». Пожалуйста! На мгновение у него возникло безумное желание побросать вещи в чемодан, посадить рядом сияющую от счастья жену и с ревом умчаться вдаль на его «MGB» навстречу прекрасному будущему в каком-нибудь экзотическом раю. Афина не мигая смотрела на него. – Мне надо принять ванну, – сказал Дуглас. И устало поплелся наверх. Глава 5 День, когда я разбила чье-то сердце Ой, ну конечно, я отлично понимаю, что не похожа на роковую женщину. И вы, наверное, думаете, что я не могла пробудить в мужчине страсть. Но я могла, хотя было это давным-давно, пока возраст и седина не лишили меня даже тех скромных внешних достоинств, которыми я когда-то обладала. Его звали Том, очень милый и славный парень. Не писаный красавец, конечно, но вполне ничего. Надежный как скала. Из хорошей семьи. И он меня обожал. Он не любил много болтать. Впрочем, как и большинство мужчин в мое время. По крайней мере, те, кого я знала. Но я была уверена, что он меня обожает. Ведь каждый вечер он поджидал меня на углу, чтобы проводить после работы домой, а еще дарил чудные ленты и кружево, которые специально для меня отбирал из кипы остатков на фабрике его отца. Видите ли, его семья занималась производством галантереи. И Том учился у отца управлять семейным бизнесом. Вот там-то мы и познакомились. Не слишком мужественная работа, возможно, подумаете вы, и да, среди работников иногда попадались гомики, как называл их мистер Холстейн, но если бы вы видели Тома… Ну, в нем не было ничего женоподобного. Крупный парень, широченные плечи. Он приносил мне рулоны тканей, взвалив на плечо словно пушинку сразу по три или четыре. Он обычно появлялся с подносами пуговиц и кусочков отделки, прелестным викторианским кружевом, спасенным им из начавших отсыревать коробок. А затем, ни слова не говоря, выкладывал все это добро передо мной, совсем как собака, которая приносит хозяину свою любимую косточку. В то время я, видите ли, шила себе одежду сама, и он непременно узнавал подаренные им пуговицы или бархатную отделку. И похоже, даже немного этим гордился. Он меня никогда не подталкивал. Не делал громких заявлений и не анонсировал свои намерения. Видите ли, я объявила ему, что никогда не выйду замуж. Я ни секунды в этом не сомневалась, а потому решила, что будет честнее сразу предупредить его. Но он просто кивнул, словно давая понять, что это мое законное право, и остался моим воздыхателем. И мало-помалу я перестала волноваться, что вожу его за нос, да и вообще поступаю нечестно, и начала получать удовольствие от его общества. Одиноким девушкам приходилось тогда очень нелегко, в эти самые шестидесятые. Ой, я знаю, вы считаете, что тогда были и Мэри Квант, и свободная любовь, и ночные клубы, и все такое прочее, но мало кто из нас действительно вел подобную жизнь. Для порядочных девушек вроде меня, которые не сумели, так сказать, взять быстрый старт, время было сложное. Некоторые девушки это делали, некоторые – не делали. Но я так и не смогла определиться, к какой именно категории себя отнести. Хотя я чуть было этого не сделала, с Томом. Несколько раз. Он понимал толк в подобных вещах, умел все предусмотреть, даже невзирая на то, что я сообщила ему о своем твердом решении остаться старой девой. И еще в мое время все девушки жаждали быть в струе, носить платья последних фасонов, причем не важно, куплены они в «Бибе» или на Кингс-роуд или сшиты, подобно моим, по выкройкам из «Вог» или «Баттерик». Однако новая мода приводила наших родителей в ужас, в связи с чем многие из нас испытывали самый настоящий когнитивный диссонанс: с одной стороны, нам безумно хотелось носить мини-юбки и все такое, но с другой – мы чувствовали себя страшно неловко.