Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 12 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Моему маяку в ночи Примо Галанозо посвящается Лас-Вегас, штат Невада, Американская Республика. Население — 7 427 431 Джун 4 января, 19:32. Стандартное океаническое время. Тридцать пять дней спустя после смерти Метиаса Дэй, вздрогнув, просыпается рядом со мной. Его лоб покрыт капельками пота, а щеки влажны от слез. Дышит он тяжело. Я наклоняюсь над ним и убираю влажную прядь с его лица. Рана у меня на плече уже затянулась, но стоит пошевелиться, как она снова пульсирует. Дэй садится, слабой рукой трет глаза и оглядывает раскачивающийся вагон, словно ищет что-то. Сначала он рассматривает штабели ящиков в темном углу, потом мешковину, устилающую пол, и рюкзачок с едой и водой между нами. У него уходит несколько секунд на то, чтобы прийти в себя и вспомнить, что мы пробрались в поезд до Вегаса. Еще несколько секунд — и напряжение отпускает его, он позволяет себе расслабиться и откинуться к стене. Я легонько похлопываю его по руке: — Как ты? Этот вопрос я повторяю постоянно. Дэй пожимает плечами. — Ничего, — бормочет он. — Просто кошмар приснился. Девять дней назад мы бежали из Баталла-Холла, а потом и из Лос-Анджелеса. И с того времени стоит Дэю закрыть глаза, как его начинают мучить кошмары. В первые часы после побега, когда нам удалось немного отдохнуть в заброшенном депо, Дэй постоянно вскрикивал и просыпался. Нам повезло: ни солдаты, ни полицейские его не слышали. С тех пор у меня выработалась привычка гладить его волосы, когда он засыпает, целовать щеки, лоб и веки. Он все еще просыпается, задыхаясь от слез, его безумные глаза ищут то, что он потерял. Но теперь, по крайней мере, без криков. Иногда, если Дэй долго безмолвствует, я задаюсь вопросом, не сходит ли он с ума. Эта мысль меня пугает. Я не могу его потерять. Пытаюсь убедить себя, что руководствуюсь чисто практическими соображениями: сейчас поодиночке у нас почти нет шансов выжить, а его навыки хорошо дополняют мои. К тому же… мне больше некого защищать. Я тоже пролила немало слез, хотя и позволяю себе реветь, только когда он засыпает. Прошлой ночью я оплакивала Олли. Наверное, глупо убиваться по собаке, в то время как Республика истребила всех наших родственников, но ничего не могу с собой поделать. Щенка принес домой Метиас. Белый лопоухий шар с огромными лапами и дружелюбными карими глазами — я таких добродушных, нескладных существ в жизни не видела. Олли был моим другом, а я его оставила. — Что тебе приснилось? — шепотом спрашиваю я у Дэя. — Не запомнил. Дэй меняет позу и морщится: задел раненой ногой пол. Его тело застывает от боли, и я вижу, как напрягаются руки под рубашкой — набухают узлы крепких мускулов, натренированных за годы жизни на улице. С губ Дэя срывается тяжелое дыхание. Я вспоминаю, как он прижал меня к стене в проулке, ненасытность его первого поцелуя. Смущенно отвожу глаза от его рта, чтобы отделаться от этих мыслей. Он кивает в сторону вагонной двери: — Где мы сейчас? Уже, должно быть, недалеко. У меня появляется предлог отвлечься, и я встаю, опираюсь о покачивающуюся стену вагона и выглядываю в крохотное окошко. Ландшафт почти не изменился: бесконечные многоквартирные высотки и фабрики, трубы и старые шоссейные развязки, размытые послеполуденным дождем в голубоватый и пурпурно-серый. Мы все еще едем по бедным секторам. Они практически ничем не отличаются от трущоб Лос-Анджелеса. Огромная дамба вдали наполовину закрывает обзор, но я вижу громадный информационный экран, прищуриваюсь и успеваю прочесть маленькие буковки в нижнем углу. — Боулдер, штат Невада, — объявляю я. — Теперь уже совсем близко. Поезд, возможно, остановится здесь ненадолго, а потом до Вегаса минут тридцать пять. Дэй кивает. Он нагибается, развязывает наш рюкзачок и ищет, что бы поесть. — Хорошо. Чем скорее доберемся, тем скорее найдем Патриотов. Он словно где-то в другом месте. Иногда Дэй рассказывает о своих кошмарах — то он проваливает Испытание, то теряет Тесс на улицах, то убегает от противочумных патрулей. Но если он такой, как сейчас, если держит сны при себе, я знаю: ему снилась семья, смерть матери или Джона. Может, так даже лучше — не надо ему делиться со мной кошмарами. Меня и свои мучают, и я не уверена, хватит ли мне мужества выслушивать еще и его. — Ты твердо решил отыскать Патриотов? — спрашиваю я, глядя на Дэя, пока тот вытаскивает из рюкзака кусок черствой лепешки. Я уже не в первый раз проверяю, так ли ему на самом деле необходимо попасть в Вегас, и делаю это как можно деликатнее. Меньше всего мне хочется, чтобы Дэй решил, будто мне безразлична судьба Тесс или я побаиваюсь встречи с пользующейся дурной славой повстанческой группой. — Тесс по собственной воле к ним поехала. А попытавшись ее вернуть, не подвергнем ли мы ее жизнь опасности? Отвечает он не сразу, сначала разрывает лепешку, протягивает половину мне.
— Поешь. Ты давно не ела. — Нет, спасибо, — отказываюсь я вежливым жестом. — Не люблю лепешек. Мне тут же хочется взять свои слова обратно. Дэй опускает глаза и кладет вторую половину в рюкзачок с едой, потом молча жует свою долю. Ох и дура же я — надо было такое сказать! Не люблю лепешек. Я практически слышу, что творится в его голове: «Богатенькая высокомерная девчонка. Может себе позволить выбирать еду». Я безмолвно отчитываю себя и делаю заметку на память: в следующий раз нужно быть деликатнее. Он откусывает от лепешки раз, другой и наконец отвечает: — Я не могу оставить Тесс, пока не уверюсь, что с ней все в порядке. Конечно же не может. Дэй не способен бросить без помощи близкого человека, тем более девочку-сироту, вместе с которой рос на улице. Я тоже понимаю потенциал знакомства с Патриотами: в конечном счете именно они помогли мне и Дэю бежать из Лос-Анджелеса. Это крупная и хорошо организованная группа. Может, им известно, что делает Республика с младшим братом Дэя — Иденом. Может, им удастся вылечить рану на ноге Дэя — с того рокового утра, когда коммандер Джеймсон прострелила Дэю ногу и арестовала его, рана словно на качелях раскачивается: то затягивается, то снова гноится. А теперь и вовсе превратилась в гнилую кровоточащую массу. Ему необходима врачебная помощь. Но есть одна проблема. — Патриоты не станут нам помогать, если мы так или иначе им не заплатим, — говорю я. — А что мы им можем дать? Чтобы подчеркнуть свои слова, я выуживаю из карманов жалкие остатки денег. Четыре тысячи купюрами Республики. Все, что у меня было при себе перед бегством. Не могу передать, как я тоскую по прежней роскошной жизни. На счете моей семьи лежат миллионы, но я уже никогда не получу к ним доступа. Дэй доедает лепешку и, сжав губы, взвешивает мои слова. — Да, я знаю, — говорит он, проводя пятерней по своим светлым волосам. — Но что ты предлагаешь? К кому еще мы можем пойти? Я беспомощно покачиваю головой. Дэй прав: мне совсем не хочется снова встречаться с Патриотами, но выбор очень ограниченный. Патриоты помогли нам бежать из Баталла-Холла, и когда Дэй еще не пришел в себя, а меня донимала рана в плече, я попросила этих людей взять нас с собой в Вегас. Я надеялась, что они и тут нам помогут. Они отказались. «Ты заплатила за спасение Дэя. Но мы не нанимались тащить вас, полудохлых, до самого Вегаса, — сказала Каэдэ. — И черт побери, солдаты Республики ищут вас повсюду. Мы не бюро добрых услуг. Я не собираюсь рисковать собственной шеей ради ваших красивых глаз». Прежде я считала, что наша судьба небезразлична Патриотам, но слова Каэдэ вернули меня к реальности. Они помогли нам, потому что я заплатила двести тысяч республиканских долларов — деньги, которые получила в награду за поимку Дэя. Но и тогда пришлось уговаривать Каэдэ, прежде чем та отправила к нам своих товарищей. Позволить Дэю увидеть Тесс. Вылечить Дэю раненую ногу. Рассказать, где находится его брат. За все это они потребуют платы. Эх, если бы перед побегом я могла взять побольше денег. — Для одиночек нет места опаснее, чем Вегас, — говорю я, осторожно поглаживая заживающее плечо. — А Патриоты, вполне возможно, даже не пожелают нас выслушать. Давай просто продумаем этот вариант. — Джун, я понимаю, тебе трудно увидеть в Патриотах друзей, — отвечает Дэй. — Тебя учили их ненавидеть. Но они потенциальные союзники. Я доверяю им больше, чем Республике. А ты разве нет? Я не знаю, есть ли в его словах упрек. Дэй не улавливает мысль, которую я пытаюсь до него донести: возможно, Патриоты не станут нам помогать, и тогда мы окажемся один на один с враждебным городом. Но Дэй думает, будто причина моих колебаний — недоверие к Патриотам, будто в глубине души я прежняя Джун Айпэрис, выдающийся гений Республики… все еще преданный стране. Неужели это правда? Я теперь преступница и уже никогда не смогу вернуться к роскоши прежней жизни. От этой мысли в животе возникает пустота — противное сосущее чувство, словно я тоскую по тем временам, когда была золотой девочкой Республики. А может, и тоскую. Если я больше не золотая девочка Республики, то кто я? — Хорошо, мы попытаемся найти Патриотов, — соглашаюсь я. Мне уже ясно: ни на что другое уговорить его не удастся. — Спасибо, — кивает Дэй. На его красивом лице появляется улыбка, неотразимая теплота которой притягивает меня. Но Дэй не пытается меня обнять. Не берет за руку. Не приникает плечом к моему плечу, не гладит мои волосы, не шепчет на ухо слова утешения, не прикасается головой к моей. Я даже не отдавала себе отчета в том, насколько привыкла к его маленьким знакам внимания, как мне их не хватает. Но сейчас почему-то чувствуется отчуждение. Может, его кошмарный сон был обо мне? Оно обрушивается, едва мы выходим на главную улицу Лас-Вегаса. Сообщение. Если в Вегасе и есть место, где нам категорически нельзя появляться, то это, конечно, главная улица. По обе стороны этой самой оживленной улицы стоят громадные телевизионные экраны (по шесть на каждый квартал), с них льется непрерывный поток новостей. Ослепительные лучи прожекторов настойчиво обшаривают стены. Здания здесь раза в два больше, чем в Лос-Анджелесе. В центре высятся небоскребы и громадные пирамидальные посадочные доки (общим числом восемь; у них квадратные основания, а грани имеют форму равнобедренных треугольников), с вершины которых светят яркие прожектора. В мучительно сухом воздухе пустыни стоит прогорклый запах дыма; здесь не случается благодатных ураганов, нет никаких морей или озер. Военные перемещаются туда-сюда по улице прямоугольными колоннами, типичными для Вегаса, солдаты одеты в черную форму с морскими знаками различия, их присылают сюда с фронта в порядке ротации. Дальше, за небоскребами главной улицы, видны ряды реактивных истребителей, все они выруливают к взлетно-посадочной полосе. В небе висят воздухолеты. Военный город, мир солдат. Когда мы с Дэем выходим на главную улицу и направляемся к другому ее концу, солнце скрывается за горизонтом. Дэй тяжело опирается на мое плечо, дышит он неглубоко, лицо искажено гримасой боли. Я стараюсь поддерживать его, не привлекая внимания, но нагрузка слишком велика, а потому мы движемся не по прямой, а так, словно выпили лишнего. — Как у нас дела? — шепчет он мне на ухо, я чувствую жар губ. Не уверена — может, он бредит от боли, а может, дело в моей одежде, но, в общем-то, сегодня вечером я не возражаю против самых смелых его ухаживаний. Если в поезде мы чувствовали неловкость, то теперь все переменилось к лучшему. Дэй идет, не поднимая головы, пряча глаза под длинными ресницами и стараясь не встречаться взглядом с военными, которые шастают туда-сюда по тротуару. Он неловко поеживается в своем мундире. Его платиновые волосы спрятаны под черной солдатской фуражкой, закрывающей почти все лицо. — Дела обстоят неплохо, — отвечаю я. — Запомни: ты пьян. И счастлив. Предполагается, что ты вожделеешь к своей спутнице. Пытайся чуть шире улыбаться. Дэй вымучивает гигантскую улыбку. Не менее обаятельную, чем всегда. — Ну-ну, детка. Мне казалось, я прекрасно играю свою роль. Обнимаю лучшую ночную бабочку, какую только можно найти в этом городишке. Как же я могу к тебе не вожделеть? Вот он я, и я вожделею.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!