– А почему мы его не видели, когда на машине ехали? – Ты не видела, а я вот видел. Они все мелкие, шашлычные-то мамонты, – размером с нашего Пуджика. – А Пуджика можно на шашлык порубить? – Конечно, – заверил Служкин. – Только для этого его надо долго откармливать отборными мышами, а он у нас ест одну лапшу и картошку. Служкин дошёл до ближайшего катера. Катер лежал на боку, уткнувшись скулой в шлаковый отвал – словно спал, положив под щёку вместо руки всю землю. Красная краска на днище облупилась, обнажив ржавчину, открытые иллюминаторы глядели поверх головы Служкина, мачты казались копьями, косо вонзёнными в тело сражённого мамонта. – А что корабли на земле делают? – спросила Тата. – Спят. Они как медведи: на зиму засыпают, выбираются на берег и спят. А весной проснутся и поплывут – в Африку, на реку Амазонку, на Южный полюс. А может, и в Океан Бурь. – А мы на них будем плавать? – Обязательно, – заверил Служкин. С Татой на плечах он поднялся повыше по осыпи. За катером на мелководье лежала брошенная баржа, зачерпнувшая воду бортом, как ковшом. За баржей тянулись стапеля и груды металлолома. Темнели неподвижные краны. Заводские корпуса были по случаю воскресенья тихие и скучные. Вдали у пирса стояла обойма «Ракет», издалека похожих на свирели. В чёрной неподвижной воде затона среди жёлтых листьев отражалась круча берега с фигурной шкатулкой заводоуправления наверху. Служкин посмотрел в другую сторону и увидел, что мангал уже дымится, а Будкин и Надя рядышком сидят на ящике. По жестикуляции Будкина было понятно, что он рассказывает Наде о чём-то весёлом. По воде до Служкина донёсся Надин смех. Непривычный для него смех – смех смущения и удовольствия. Глава 15 Кира Валерьевна Служкин сидел в учительской и заполнял журнал. Кроме него в учительской проверяли тетради ещё четыре училки. Точнее, проверяла только одна красивая Кира Валерьевна – водила ручкой по кривым строчкам, что-то черкала, брезгливо морщилась, а три другие училки – старая, пожилая и молоденькая – болтали. – Я вчера, Любовь Петровна, в очереди простояла и не посмотрела шестьдесят вторую серию «Надеждою жив человек», – пожаловалась пожилая. – Чего там было? Урсула узнала, что дочь беременна? – Нет, ещё не узнала, – рассказала старая. – Письмо-то Фернанда из шкатулки выкрала. Аркадио в больницу попал, и пока он был на операции, она его одежду обшарила и нашла ключ. – Так ведь Хосе шкатулку забрал к себе… – У него же эта… как её?.. – Ребека, которая Амаранту отравила, – подсказала молодая. – Вот… Ребека же у Хосе остановилась под чужим именем, а он её так и не узнал после пластической операции. – Почему? Он же подслушал её разговор с Ремедиос… – Он только про Аркадио успел услышать, а потом ему сеньор Монкада позвонил и отвлёк его. – Я бы на месте Аркадио этого сеньора на порог не пустила, – призналась пожилая. – Это потому, что мы, русские, такие, – пояснила старенькая. – А они-то нас во сколько раз лучше живут? Там так не принято. – А что лучше? – возмутилась молодая училка. – Фернанда – простая медсестра, а у неё квартира какая? – Она же на содержании у этого американца, – осуждающе заметила старенькая. – Я бы и сама пошла на такое содержание, – мечтательно заметила молодая. – Кормит его одними обещаниями, и больше ничего… Служкин закрыл журнал, поставил в секцию и начал одеваться. На улице уже темнело, накрапывал дождь, палая листва плыла по канаве, как порванное в клочки письмо, в котором лето объясняло, почему оно убежало к другому полушарию. Служкин закурил под крышей крылечка, глядя на светящуюся мозаику окон за серой акварелью сумерек. Сзади хлопнула дверь, и на крыльцо вышла Кира Валерьевна. В одной руке у неё была сумка, раздутая от тетрадей, в другой руке – сложенный зонтик. – Подержите, пожалуйста, – попросила она, подавая Служкину сумку. – Тяжёлая, – заметил Служкин. – Может, вам помочь донести? – Я близко живу. – Это как понять? – Как хотите, – хмыкнула Кира Валерьевна, выпалив зонтом. – Хочу вас проводить, – Служкин выбросил окурок, и тот зашипел от досады. – Давайте мне и зонтик тоже, а сами возьмите меня под руку. Кира Валерьевна, поджав губки, отдала зонтик и легко взяла Служкина под локоть. Они сошли с крыльца. – Отгадайте загадку, – предложил Служкин. – Моя четырёхлетняя дочка сочинила: открывается-закрывается, шляпа сломается. Что это? – Зонтик, – сухо сказала Кира Валерьевна. – Я бы не подумала, что у вас уже такая взрослая дочь… – Так что ж, человек-то я уже пожилой… – закряхтел Служкин. – А у вас кто-нибудь есть? Сын, дочка, внук, внучка?.. – То есть вам интересно, замужем я или нет? – А разве найдётся какой-нибудь мужчина, чтобы ему это было неинтересно, особенно если он красив и умён чертовски? Кира Валерьевна снисходительно улыбнулась. – Не замужем, – вызывающе сказала она и посмотрела на Служкина. – Я так и надеялся. А какой предмет вы ведёте? – Немецкий. – Когда-то и я изучал в университете немецкий, – вспомнил Служкин. – Но сейчас в голове осталось только «руссиш швайн» и «хенде хох». Не подскажете, как с немецкого переводится сонет «Айне кляйне поросёнок вдоль по штрасе шуровал»? Кира Валерьевна засмеялась. – Вы что, литературу ведёте? – Географию, прости господи. – Точно-точно, припоминаю. – Она скептически кивнула. – Что-то про вас говорили на педсовете… Стихи вы какие-то, кажется, ученикам читали, да? – Жёг глаголом, да назвали балаболом, – согласился Служкин. – В самокритичности вам не откажешь. – Посмеяться над собой – значит лишить этой возможности других, – назидательно изрёк Служкин. – Это не я сказал, а другой великий поэт. Они остановились у подъезда девятиэтажного дома. – Мы пришли, – Кира Валерьевна забрала сумку и зонтик. – Спасибо. – А мы ещё, Кира, вот так же прогуляемся? – спросил Служкин. – А разве мы пили на брудершафт? – А разве это трудно? – улыбнулся Служкин. – Что ж, дальше будет видно, – усмехнулась Кира. – Как хоть тебя?.. Витя? До свидания, Витя. Она развернулась и вошла в подъезд. Глава 16 Пробелы в памяти