– Ну и ну! – удивился Служкин. – Ай да Виктор Сергеевич, старая толстая сводня!.. Значит, тут все мужики – твои поклонники? – Одного я терплю, другого люблю, а без третьего жить не могу… Сашенька потянулась к Служкину губами, и они долго поцеловались. – А что Будкин? – напомнил потом Служкин Сашеньке. – Я не уверена, что он вообще заметил моё присутствие… На кухне, где они курили, Будкин, хехекая, заявил: – Врёт она всё, Витус. Она уже напросилась ко мне сегодня на ночь. Вот там и замечу её присутствие. Просто ей пожаловаться охота больше, чем потрахаться. Давай задушевничай с ней – тебе же нравится. Это тебе награда за облом с той немочкой. – Хороша награда: ведь и с Кирой ты уехал, и с Сашенькой ты уйдёшь… А мне что? Я тоже уже большой, в трусах. – Витус, вот те крест, что у меня с Кирой ничего не было! – испугался Будкин. – Я её только до дому довёз! А что она меня в гости позвала – так ты знаешь, я не пойду, чужой земли мы не хотим ни пяди! И чего ты киснешь – у тебя ведь Надя есть. – Ладно, иди к чёрту, – махнул на него сигаретой Служкин. В дверь неожиданно позвонили, и открыл Колесников. – В чём дело? – услышал Служкин его милицейские интонации. – Кто вы такие? Кого надо? По какому делу? – видимо, в паузах звучали и ответы, не доносящиеся до кухни. Колесников подумал и крикнул: – Виктор, тут к тебе какие-то малолетние преступники пришли. Глава 22 Отцы Служкин выбежал в прихожую и увидел в коридоре Деменева, Тютина, Бармина, Овечкина и Чебыкина с гитарой. – А мы вас поздравить пришли, – улыбаясь, сказал Чебыкин. – Джастен момент! – крикнул Служкин, вернулся в кухню, схватил колесниковскую бутылку, стопку металлических рюмок и помчался обратно. Со школьниками он поднялся по лестнице вверх на два марша, и там все расселись на ступеньках. Служкин разлил. – Ну, с днём рождения вас, – солидно сказал Бармин и пригубил вино. Все, кроме Овечкина, выпили. – Овчину хорошо, – завистливо сказал Тютин, вытирая ладонью рот. – Ему пить нельзя. Он на одной площадке с Розой Борисовной живёт, и мамаша его с ней дружит… – Чего там сегодня новенького в школе? – спросил Служкин. – Сушку довели. Она деньги считала, а мы украли с её стола стольник. Она целый урок выясняла, кто украл. Так и не нашла. – А кто украл? – тотчас поинтересовался Служкин. – Градусов. – Нафиг? Чего на сто рублей купишь? – Да просто так, на спор. Ещё сегодня мы химичке в ящик стола дохлую мышь бросили. Только она ящик на уроке не открывала, а то бы мы поржали, как она визжит. – Мы не так над учителями прикалывались, – пренебрежительно заявил Служкин, снова разливая вино. – Вот, помню, ходила у нас по классу записка: «Это твой носок висит на люстре?» Каждый прочитает и сразу на потолок посмотрит. Наша классная по кличке Чекушка записку отняла, прочитала и сама глазами вверх зырк. Тут мы все и рухнули. Служкин захохотал над собственным воспоминанием. – Давайте ещё клюкнем, и я вам расскажу, – распорядился он, и все клюкнули. – Тоже, помню, был какой-то съезд, и у нас в комсомольском уголке повесили ящик с надписью: «Твои вопросы съезду». Через месяц его сняли, а там один-единственный листочек: «А когда в нашей школе откроется мужской туалет на втором этаже?» Отсмеявшись, все снова приняли по рюмке. – Ну что, Виктор Сергеевич, в поход-то в мае месяце идём? – спросил Деменев и подмигнул. – Отцы, блин! – возмутился Служкин. – Ещё полгода до мая, а вы мне уже плешь проели! Сказал «идём» – значит, идём. – У нас уже половина девятых с вами собирается. – Я столько не подниму, вы чего? Не агитируйте зря. Только из вашего класса. Остальные пусть вон физрука просят. – Не-е, все хотят с вами, потому что вы учитель клёвый. – Раздолбай я клёвый, а учитель из меня, как из колбасы телескоп, – опять разливая вино, честно сообщил Служкин. – У вас на уроках зыко: и побазарить можно, и приколоться… А на других уроках – только дёрнись. Вас и доводить-то неохота… – Ну да. Вон Градусов как через силу старается – пот градом. – Градусов – фигня. Зато к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому что вы какой-то особенный учитель, не брынза, как Сушка или там немка… – Вы Киру Валерьевну не трогайте, – обиделся Служкин. – Не доводите её, она мне нравится. – А мы видели, как вы с ней гуляли. – Видели – так помалкивайте. Лучше вон про Градусова говорите… Отцы понимающе заржали. – Градусов пообещал вашего кота повесить за то, что вы ему двойку за первую четверть вывели. – Пятёрки, бывает, я ставлю зря, а двойки – нет. Пусть учит географию, дурак. Я, конечно, понимаю, что никому из вас эта география никуда не упирается, да и устаревает моментально… Однако надо. А Градусова я и сам повешу за… Ну, узнает, когда повешу. – Он, Виктор Сергеевич, про вас песню сочинил. Ругательную. – Ну-ка, отцы, давайте, наяривайте. Чебыкин перетащил гитару со спины на живот, заиграл и запел на мотив старого шлягера «Миллион роз»: Жил-был Географ один, Карту имел и глобус. Но он детей не любил, Тех, что не метили в вуз. Он их чуханил всегда, Ставил им двойки за всё, Был потому что глиста, Старый вонючий козёл… Служкин хохотал так, что чуть не упал с лестницы. – А вы, говорят, Виктор Сергеевич, тоже песни сочиняете? – Кто говорит? – Машка Большакова из «а» класса, – сознался Овечкин. – Спойте нам песню, – жалобно попросил Тютин. – За мах, – согласился Служкин. – Я пьяный, мне пофиг. Он взял у Чебыкина гитару, забренчал без складу и ладу и надрывно завопил на весь подъезд: Когда к нам в Россию поляки пришли, Крестьяне, конечно, спужались.