Один из них утоп, а два пошли подраться… — Сколько ребятишек осталось? — спросил он сам себя и увидел остальных тварей, что спешили к драке. — А осталось их четыре, — посчитал он. Ящерицы от запаха крови словно сошли с ума и набросились на дерущихся, вскоре они разорвали на части и одну и другую. На Штифтана твари уже не обращали внимания. У них было вдоволь пищи. Но у Эрата ее не было. Нейросеть по команде носителя произвела анализ мяса и признала его годным к пище. Штифтан подобрался ближе и ухватил отрубленную лапу. Взобрался с ней на камень. Соскочил с другой стороны и поспешил перебраться через реку. Там отряхнул воду с непромокаемого комбинезона и потрусил в сторону покинутого утром лагеря, где остались лежать убитые им демоны. Ему нужны были припасы. Закончив все свои дела в столице, я забрал у хмурого Гронда патент наемного капитана. Вместе с приказом, как «скорпион», получил короткий приказ набрать отряд наемников (особо указывалось сделать это за свой счет) и при вторжении войск империи в Вангор ударить по тылам армии противника. Лишать его складов. Проводить диверсии и перерезать коммуникации. Старики даже приободрились, узнав, что им будут помогать почти десять тысяч орков. Они не сомневались в том, что это мне по силам. Сам я размышлял над ситуацией, которая сложилась на континенте. Лигирийцы диктовали моду всем человеческим общинам. Их культура была утонченнее, законы более лояльные к подданным. Не было расовой дискриминации, и права дворян были сильно урезаны. В империи не было крепостных крестьян. Барон был владельцем земли, на которой трудились свободные фермеры, и доходы баронств империи были выше, чем доходы баронов от барщины в королевстве. В империи свободно могли находиться орки, снежные и лесные эльфары, но права имперцев были выше, чем права иноземцев. В империи лесные эльфары не могли себе позволить беспричинно убивать аристократов, вызвать их на дуэль или мстить в случае оскорбления. Все разногласия, споры решались в имперском суде. А имперские суды обычно защищали интересы подданных империи. Поэтому в империи никто не боялся мести лесных эльфаров. Единственный народ, который был изгнан из империи, — это идриши. И то только потому, что папа нынешнего императора не захотел отдавать долги, а банкиры-идриши не поняли ситуации. За что и поплатились, как и весь народ идришей. По мне, так политическое устройство Лигирийской империи было как образец идеального государства. И не зря аристократы Вангора желали присоединения к империи. Кроме культуры, их привлекло то, что империя положила конец беспределу лесных эльфаров, чего нельзя было сказать о Вангорском королевстве. А сдерживало аристократов от открытого предательства ущемление прав дворян. Им приходилось мириться с вынужденным союзником, Вечным лесом. Но при таких друзьях врагов не надо. Если бы Лигирийской империей не управлял Рок, я бы даже с радостью принял правление империи. Но жизнь поставила меня в противостояние с могущественным хранителем, и одному Создателю известно, почему он меня до сих пор где-нибудь по-тихому не пришиб. Сыны Творца имели необходимую информацию в таком объеме, в каком мне и не снилось, но не спешили ею делиться. А я не всегда знал, о чем надо спросить. За размышлениями я незаметно переместился в верхние планы бытия в Граднагоре и, видимо, попал на оккультное жертвоприношение моего боевого страуса-динозавра в исполнении троицы «воскресших» иллюзий. Рострум, Мастер и Мессир, что каким-то непостижимым для меня образом в мое отсутствие все тут не профукали, не проиграли в карты и как-то управляли его жителями, разделывали еще живого Птица. За сим святотатством с интересом наблюдали Мата и три неразлучных брата: Велес, скотский бог, Торн, покровитель ремесленников, и Бортоломей, покровитель искусств. Я незаметно встал за их спиной и тоже стал смотреть. И чем больше я смотрел, тем больше понимал, что Авангур был прав. Эта четверка не могла жить вместе. У меня в центре города у памятника великому и страхолюдному Худжгарху горел по прихоти этой самой троицы «вечный» огонь. На нем два обалдуя пытались зажарить моего боевого «коня». Третий, а это был, как обычно, несчастный Рострум, безголовый бродил по площади и искал свою бестолковую башку. Птиц лишился перьев и был связан ремнями. Устав бороться за свою жизнь, он слабо отбивался спутанными ногами. Мастер и Мессир, побитые, окровавленные и сильно разозленные, намеривались его разделать. Они ходили вокруг ощипанного Птица и примерялись к его шее. Но Птиц, зная, какая участь его ждет, обедом быть не хотел и брыкался. — Эй! — крикнул я. — А ну, отпустили моего «боевого коня»! Кто вам позволил делать из него шашлык? Мата вздрогнула и обернулась. Братья разочарованно посмотрели на замерших обалдуев, а потом на меня. — Командор, да этот конь воскресает на следующий день и будет ловить этих дуралеев по одному и сжирать. Это так смешно… — проворчал Торн. — Смешно? — переспросил я. — Тогда пусть он возрождается за счет твоей благодати. — За мой счет? — удивился Торн. — Ага. — Не. Я не согласен. У меня ее мало. — А мне она нужна для полезных дел, — отрезал я. — Мата, почему в городе беспорядки? Почему там происходит форменный разбой? — Господин, вы сами запретили лезть к этим, — она изящным пальчиком манерно указала на четверых разбойников, замерших внизу. А те, заметив меня, взвыли, словно волки в голодную зиму на луну. — Сла-а-а-авься… — затянули они. Безголовый Рострум стоял и дирижировал руками. С их появлением мой Граднагоре стал полон сюрреалистичности, и я ничего с этим поделать не мог. Они превращали его в филиал дурдома или фильм абсурда с жестокими мистическими элементами. Но ведь как-то город выстоял и строился… Жители града, окружившие место приготовления шашлыка, подхватили гимн, прославляющий не меня, а город. Да и кто я, собственно? Так, маленький хранитель, а город вон какой большой. Я не стал слушать их завывания, а продолжил нравоучения. Это у меня получалось хорошо. — К ним не лезь, но в городе должен поддерживаться порядок. Если они нарушают его, сажай в темницу и отправляй нарушителей на общественно полезные работы. — А это что за работы? — удивилась Мата. — Это тяжелый общественно полезный физический труд. — Например? — недоумевая, спросил Торн. Я задумался и тут же придумал: — Например, пусть катят камни на гору снизу вверх. Как Сизиф[4] катал. А потом спускают их обратно своим ходом. Мата осталась равнодушна к моим высказываниям, видимо ничего не поняла. А троица братьев вытаращилась на меня как на диковинку. — А что тут полезного? — первым опомнился практичный Торн. — А ты предложи что получше, — парировал я. — Пусть таскают камни на мою гору и строят мне дом, — нашелся скотский бог. — Не возражаю, — согласился я. — Займите их делом. — А почему это тебе строить дом? — возмутился Велес. — Я тоже хочу дом… — И я, — поддержал его Бортоломей, и они начали спорить, кому дом нужнее. Зная, что дело может дойти до ссоры и даже потасовки, я препирания между братьями остановил. — Отставить споры! — скомандовал я. — Еще подеритесь тут. Тогда вы уже будете строить дом мне. — Так он у вас есть, командор, — воскликнули трое в один голос. — Тогда будете камни таскать снизу вверх и смотреть, как они оттуда катятся обратно, — ответил я, рассматривая самозабвенно поющих дебоширов внизу. А оттуда смутно долетали слова, похожие то ли на «еще не вмерла», то ли «еще польска не згинела». Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. — Повелеваю, — сурово произнес я и почувствовал свое собственное величие. — Кто первый обнаружит беспорядки, тому и будут хулиганы строить дом. Все. Пока я разговаривал с братьями, не заметил, как появилось «окно» в воздухе и из него с немым удивлением на нас взирала Беота. Опомнился лишь тогда, когда Мата стала дергать меня за рукав и тыкать пальцем. Я на секунду онемел, но быстро взял себя в руки. Изысканно расшаркался и поприветствовал чернокожую красавицу. — Добрый день, несравненная Беота. Я счастлив вас лицезреть в моем домене. Не соблаговолите ли спустите к нам? — Я к тебе, а не к ним, — ответила весьма грубовато хранительница западного полушария и презрительно окинула взглядом своих братьев. Те не остались в долгу и ответили ей такими же надменными взглядами. Я понял, что так презрительно смотреть не умею, Творец не дал таланта. «Чтобы вот так артистично презирать все вокруг себя, хранителем надо родиться, — подумал я. — Вот что значит высокорожденный, даже стоя внизу, может одним взглядом показать меру своего… Чего? Да, своего… Да и шут с ними, что хотят, то пусть и показывают. Хоть голый зад. Но голый зад Беоты — это…» Я одернул себя и предложил: — Тогда пройдем в мое скромное жилище, несравненная Беота, — указывая на свой дворец. Она тут же очутилась рядом и взяла меня под руку. Несильно, но настойчиво повлекла во дворец. В спину нам понеслось: — Сучка! Тварь черная! Зато красивая… Беота шла, прижимаясь ко мне своим бедром, не обращая на оскорбления внимания. — Это та самая Мата, которую ты представляешь моей сестрой? — спросила Беота. Я кивнул и спросил в ответ: — Рохля растрепал? — Он самый. Как ты мог с ним связаться? — Это он связался со мной. Потом отдал свое служение. — Идиот. — Есть такое, — поддержал я ничего не значащий разговор, пока мы шли в зал приемов. Там расселись в креслах. Я еще не приглашал Беоту внутрь дворца. Она с интересом огляделась. — А тут довольно миленько, — похвалила она дизайн помещений, — хотя чувствуется отсутствие женской руки. Уюта не хватает. И тут я насторожился. Этот разговор про уют и нехватку женской руки неспроста. Чтобы дать себе время подумать, не отвечая предложил: — Вино, фрукты? — Нет, благодарю. Не хочу быть отравленной. — Ну, несравненная Беота. Я же не сын Творца. Такими делами не занимаюсь. Я человек простой и порядочный, не то что… — С кем поведешься, от того и наберешься, — улыбнулась Беота, но улыбка ее была похожа на улыбку акулы. — Вот это вы правильно подметили, несравненная Беота. Мои союзники учатся у меня и оставляют в прошлом свои вредные привычки предавать и воровать. Так что, вино или фрукты? — Просто деловой разговор. — Как скажете, нес… — Хватит называть меня несравненной, Ирридар. «Опа, — я запнулся, и слова застряли у меня в горле. — Она назвала меня человеческим именем. Неужели в самом деле прибыла звать в мужья? Не верится!» — Как скажете, — повторил я и, натянуто улыбаясь, сложив руки на коленях, посмотрел на Беоту. Под ее ответным взглядом мне стало неуютно, и я сел свободнее. Откинулся на спинку и заложил ногу за ногу. Положил руку на спинку кресла и полуразвернулся в ее сторону. Она обратила внимание на мои телодвижения. А я смутился. Слишком расхлябанно сел, по-позерски. И снова собрался в кучку. Сел прямо и сунул сцепленные руки между колен. Под ее взглядом я чувствовал себя так, как чувствует себя кролик перед удавом. Очень неуютно. — Кхм, — откашлялся я, чтобы сбить неловко возникшую паузу. — Так о чем вы хотели поговорить, Беота?