– Я никогда этого не сделаю, любимый! За клятвой последовал страстный поцелуй. – Я так люблю тебя, Дафф, что готов, как в сказке, подарить тебе весь мир. Сейчас, как никогда раньше, я понимаю всех этих мифических героев. – Зачем мне весь мир? – спросила она с улыбкой. – Мне нужен только ты… И желательно без сапог. – О, герцогиня! Ваше желание для меня закон. Один за другим сапоги полетели на пол. – Что-нибудь еще, миледи? – Да, конечно. Вашу сорочку, пожалуйста. Сорочка, взметнулась ввысь, а затем спланировала на банкетку. – Теперь все? – поинтересовался Саймон. – Отнюдь нет. – Дафна, стыдясь этого слова, считавшегося в высшем свете весьма неприемлемым для уст молодых леди, молча указала на его брюки. – И это, будьте так любезны… – Как это совпадает с моим желанием, миледи! Не без труда – так как брюки стали чересчур тесными в данный момент – он избавился и от них. Последнее приказание Дафна отдавала, уже сидя в постели. – Что еще, ваша светлость? – спросил Саймон. – Боже, но вы и так совсем голый! – воскликнула она. – Как вы наблюдательны, миледи, – с почтением ответил он. Вообще-то ему было совсем не до шуток, и Дафна не могла не отметить этого, однако не была еще расположена закончить игру, так легко и естественно возникшую на фоне недавних обоюдных страданий. – На мне еще осталось кое-что из одежды, милорд. – В самом деле? Вот досада! Но это поправимо, миледи. И он быстро раздел ее. Обнаженные, они стояли на коленях друг перед другом на обширной кровати под пологом. – Я хочу тебя, – проговорил он. – Вижу. И я хочу тебя. – Нет! – простонал он. – Я хочу проникнуть в твою душу! В твое сердце! – Ты уже владеешь моим сердцем, Саймон, – со вздохом сказала она. И тут речи иссякли. К чему слова? Он заполнил ее всю: и душу, и сердце, и тело… Она извивалась, стонала; чувствовала, что растворяется, исчезает в волнах страсти… вернее, любви. Да, любви… Его любви. Он понимал, что теряет самообладание: это было выше его сил, – но делал над собой усилие, и не ради себя, а для нее, чтобы дождаться, когда и она… чтобы разделить с ней блаженство. Внезапно он ощутил, как все ее тело пронзила дрожь, Дафна изогнулась, запрокинула голову, он увидел ее лицо… Никогда раньше в эти мгновения он не видел ее лица. Мысли о собственном семени поглощали его. И сейчас он был поражен застывшим выражением безмерного счастья, полной отрешенности. – О господи, как же я люблю тебя! – вырвалось у него, и он продолжил свои движения. Она открыла глаза и с тревогой в голосе спросила: – Саймон, ты не забыл?.. То, что всегда… Он понял ее с полуслова. Она продолжала тем же сдавленным шепотом: – Я не хочу… не нужно… чтобы ты делал это только ради меня… Не надо, если ты сам не… Комок встал в его горле, но он сразу почувствовал разницу: то был не знак приближающегося приступа болезни. Это было предвестие облегчающих слез, наполнивших его глаза, еще одно проявление его безмерной любви. Он сделал несколько движений, и затем произошло то, чего он сейчас хотел, на что решился сам, по своей воле. Какое же счастье он испытал, как хорошо и покойно стало на душе и во всем теле! Дафна легким движением отвела волосы, упавшие ему на лицо, и, целуя в лоб, шепнула: – Я буду всегда любить тебя. Он почувствовал, что тает, растворяясь в ее любви, тепле. Она лежала неподвижно, не ощущая тяжести его тела. Когда Дафна проснулась, Саймона уже не было рядом. Где же он? В комнате царил полумрак – портьеры были задернуты. Который час? Она безбожно проспала! Но сегодня особенный день, вспомнила она. Где же все-таки супруг? Она отыскала его в одной из комнат, смежных со спальней. Он в задумчивости стоял у окна. От его неподвижной фигуры веяло холодом. – Добрый день, – негромко произнесла она, подходя ближе, но опасаясь прочитать в его лице прежнюю отчужденность. Неужели ее надеждам суждено так скоро угаснуть?.. Он повернулся на ее голос, и она сразу почувствовала теплоту в его глазах, в словах, когда он повторил простое приветствие: – Добрый день. Верно, день должен быть добрым. Как и все последующие за ним. Глядя вместе с Саймоном в окно, выходящее на Гросвенор-сквер, ощущая его руки у себя на плечах, она тихо спросила: – Ты не разочарован? Она сейчас не могла видеть его лица, он стоял позади, но услышала твердый голос: – Нет. Только некоторые мысли… – О чем? – Он молчал, и она продолжила: – Если ты сейчас… если еще не готов стать отцом… мы можем… я могу… ждать сколько потребуется. Он обнял ее, погладил грудь под легким утренним пеньюаром. – Дафна… Не торопи события… пожалуйста. Просто я привыкаю к мысли о ребенке… о детях… Поверь, мне нелегко это дается. После всех лет, когда я вынашивал планы мести. Однако именно сейчас я думал о другом… – О чем? – снова спросила она. – Я думал… – ответил он медленно, с запинкой, – что, если он… она… будут, как я… Ты п-понимаешь, что я х-хочу сказать? – Если он унаследует твой недуг, – сказала она, – мы будем любить его еще сильнее… И я попрошу у тебя совета, как помочь малышу. И ты дашь этот совет, ведь ты все это преодолел самостоятельно. Он пристально посмотрел ей в глаза. Его собственное лицо выражало удивление: как, оказывается, легко и просто можно ответить на, казалось бы, неразрешимые вопросы. А что же может сказать он? Наверное, только то, что повторял уже бесчисленное число раз за последние часы: – Я так люблю тебя, Дафф… К вечеру этого долгого дня Дафна вспомнила о письмах, которые передал ей старый герцог, и решила рассказать о них мужу. Конверты, подписанные его отцом… Что они таят?.. Раскаяние? Герцог Мидлторп советовал ей выбрать нужный момент для вручения их Саймону. Дафна полагала, что этот час настал: Саймон оставил мысль о мщении; его душа мало-помалу оттаивала; ненависть уступала место добрым чувствам. Множество раз Дафна порывалась вскрыть и прочесть хотя бы одно письмо, но так и не сделала этого. И вот теперь она принесла пачку конвертов и положила их перед Саймоном. – Что это? – удивленно вскинул брови герцог. – Письма твоего отца. Мидлторп передал их мне. Ты помнишь? Я уже говорила тебе.