Паслава не ждет вопроса Кирендаль. Он подается вперед, кладет свои тощие как у скелета ладони на стол, по обе стороны от кружки с пивом, а свет стоящей на столе лампы заливает черными тенями его впалые щеки. – Он прав. При двадцати тысячах свидетелей никто не поверит, если Ма’элКот станет что-то отрицать или оправдываться. Это подорвет моральный дух армии, а без армии нельзя поддерживать порядок ни в стране, ни в городе, а значит, Империя станет легкой добычей любого, кто приготовится ее схватить. Они переглядываются, и жадность вспыхивает в глазах всех троих. Мы сидим в гостиной Кирендаль, где воздух сперт, как в могиле; огонек в лампе даже не колышется, точно вырезанный из светящегося стекла. Мое фальшивое спокойствие сделало свое дело, деланая уверенность заразила и их – они начинают верить, будто Ма’элКота можно скинуть, а стоит им представить, как это можно сделать, и они непременно захотят попробовать. О мятежах можно уже не беспокоиться – они идут своим ходом и будут идти дальше. А когда армия все же сомнет их железной пятой и главных зачинщиков арестуют, то среди них не окажется ни одного Подданного. Сейчас главное в другом: внутренним взором эти трое уже увидели Империю без Ма’элКота, армию – без генералов, Анхану – без закона. И эта мысль притягивает их необоримо – так сила гравитации притягивает все предметы к земле, а сильное течение затягивает пловца под воду. Вот мы, четверо, сидим за самым обычным столом, из угла смотрит на нас икона Ма’элКота и не знает, что мы могли бы разрушить Империю. Я уже вижу эту жажду в их глазах: повинуясь этой жажде, малыш сломает новую игрушку, не дожидаясь, когда закончится день рождения; эта жажда заставляет людей в трущобах Темпа бунтовать, поджигать свои дома и плясать вокруг бушующего пламени; эта жажда толкает армии победителей на грабежи и убийства. Иногда мы разрушаем просто потому, что можем. Ведь если разобраться, именно разрушение дает ни с чем не сравнимое удовольствие, которое нельзя обрести ни в чем ином. В общем, поймите меня правильно. Я вовсе не осуждаю эту жажду. Больше того, я на нее рассчитываю. Величество подается вперед, чтобы вставить свое слово. – Тогда зачем вообще впутывать в это дело армию? – спрашивает он. – Когда начнутся бои и нам надо будет удержать город, каждая пара рук будет на счету. Так зачем нам заранее рисковать всеми Рыцарями и доброй половиной Подданных? Я решаю сохранять таинственность: – Больше хаоса – больше шансов. Но его не так-то легко сбить с мысли. – Каких шансов? Каждый раз, когда природный прагматизм величества поднимает голову, я прибегаю к одному и тому же способу – к припрятанной в моем рукаве козырной карте, которая делает свое дело неизменно: я играю на его слабостях. Вот и теперь я говорю: – Я же тебе объясняю, мне надо спасти Паллас Рил. Его глаза еле заметно стекленеют, значит чары еще действуют, хотя и слабее, чем раньше. – Но как? – Пока не могу сказать. – Почему? – Не могу, и все. – На самом деле просто потому, что не хочу давать никаких намеков своим зрителям. – Переполох даст мне уменьшенную версию мятежа, сконцентрированного в одном месте, а не рассеянного по городу. Мне надо, чтобы Котам и констеблям было чем заняться, кроме меня, пока я спасаю Паллас. Все остальное – ваша забота. Хотите революцию? Пожалуйста, устраивайте, и за труды получите целую Империю. Он моргает: – Коты… – Нет, без них не обойтись, – твердо говорю я. – Нам надо, чтобы они все были в одном месте, у нас под присмотром. – И ждали нас. – Разумеется. Только они будут ждать небольшую команду отборных бойцов. А получат всех Рыцарей Арго, то есть целую орду. Да вы их там похороните. – Да уж, похороним, под грудой собственных тел, – ворчит величество. – Нет, Коты должны быть обязательно, – решительно заявляю я. – Они – лучшие бойцы во всей армии, причем ценные не только в рукопашном бою, но и для выполнения небольших тактических задач. Их все боятся; они могут вести вперед целую армию на одном лишь страхе. Им все боятся перечить. – В том числе и я, – мрачно говорит величество. – С другой стороны, они могут вообще не драться. Величество мотает головой: – Плохо ты их знаешь. Даже история с Ма’элКотом не остудит их боевого пыла; Берн приучил их считать себя сверхчеловеками. Я обращаюсь к Чародею: – Ты ведь мастер контролировать толпу или нет? Так завари какую-нибудь магическую кашу, которая отобьет у них желание драться. – Теоретически это возможно, – медленно говорит Паслава. – Но практически – где я возьму столько энергии, чтобы выискать их в толпе поодиночке и повлиять на их настроение, особенно если Ма’элКот пронюхает, что я затеваю? Я усмехаюсь: – А сколько энергии тебе нужно? Я сую пальцы в ножны на бедре, где раньше лежал метательный нож, и выковыриваю оттуда гриффинстоун – один из тех, что были нашиты на сеть. Я бросаю его на стол, так что он катится по его поверхности, и тут уж Паслава не медлит – его рука делает мгновенный выпад, точно змея к добыче, воздух с шипением покидает его легкие, когда он подносит камень к глазам и рассматривает его с неприкрытой жадностью. Даже Кирендаль удивленно переводит глаза, в которых отражается огонек лампы, с камня на меня, и в ее золотистом взоре я вижу зависть. – Ахх, – почтительно выдыхает Паслава. – Аххх… Я никогда даже не видел камня такого размера. Безупречный. И такой красавец. – Его энергии хватит? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – О да, – отвечает он. – Хватит, и еще как. – Но мы просто не сможем провести наших людей на стадион, – перебивает нас величество. – При свете дня их трудно принять за настоящих банкиров с Южного берега, а там еще наверняка и обыск на входе будет. – А вот этим займешься ты, – говорю я Кирендаль. – Ты создашь нужную Иллюзию, и она продержится столько, сколько нам будет нужно. – И я вынимаю еще два гриффинстоуна из ножен. – Если разделить каждый из этих камней на крохотные кусочки по числу Подданных, которых нам надо провести на стадион, то их энергии хватит, чтобы Иллюзия продержалась до следующей недели. У Паславы открывается рот. Еще секунда, и на стол потекут слюни. Кирендаль протягивает дрожащую руку к камням, а когда я кладу их в ее ладонь, вздыхает, словно кончает. – Вот вам и альянс. Змеи, Навозники и Крысы никуда не исчезнут. Когда правительство падет, вам придется сражаться с ними, а они будут принимать к себе дезертиров из императорской армии, уж в этом можете не сомневаться. Но если Арго и Лица будут держаться вместе, то всем остальным останется только молиться. – И я насмешливо улыбаюсь. – Ма’элКоту. – А как же Берн? – спрашивает величество. – И как быть, если Ма’элКот не придет? Сейчас у Берна столько Силы, что он может один решить исход целого сражения. – Насчет Берна не опасайся. Его там не будет. – Это как? – Король корчит гримасу. – Хочешь сказать, он будет отсыпаться после очередной драчки с тобой? Я улыбаюсь во все тридцать два зуба: – Точно. Он будет спать. Вечным сном. – Не нравится мне это все, – решительно говорит он и, оттолкнувшись от стола, встает. – В этом же нет смысла. – У нас может получиться, – вмешивается Паслава. В его глазах отражается гриффинстоун, который он все еще вертит перед собой. – Мы можем это сделать. – Это-то мы можем, – возражает величество, – а что потом? Кто будет править Империей? Мы, что ли? – Неприкрытая насмешка в его голосе явно дает понять, что он думает о подобной перспективе. – И кто сказал, что тот, кто придет после Ма’элКота, не окажется еще хуже? Да и Коты, хоть они и гады, но все же имперские гады. Ты просишь меня со всеми моими Подданными затеять восстание – то есть фактически толкаешь нас на убийство первой персоны в государстве, черт его возьми, потому что кому-то нужно ворваться во дворец и убить там нашего ублюдка; он же слишком могуществен, чтобы оставлять его в живых. Так скажи нам, кто еще в этой игре, кроме нас? Потому что, кто бы ни забрался на трон после, ему придется перебить нас всех, хотя бы ради того, чтобы сторонники королевской власти не возбухали, а то ведь не успеет отгреметь одна революция, как они свою затеют. – Величество, величество, ты забыл: ты и так уже повязан, – говорю ему я. – Если Ма’элКот переживет завтрашний день, то к рассвету он будет держать тебя зубами за яйца. – Убить тебя за это мало, – ворчит он. – Слишком поздно, приятель. Да и не поможет это тебе, ты же знаешь. А потом, разве я не обещал сделать тебя Герцогом? Для этого немного нужно: только Император, которому ты окажешь большую услугу. – И у тебя такой есть? – Нет, – отвечаю я с ухмылкой, – такой есть у тебя. – Кто это? – Тоа-Ситель, конечно, – говорю я и снова ухмыляюсь. Мое предложение повисает в мертвой тишине. Величество так таращит глаза, что сразу видно – он с трудом сдерживает поток проклятий, потом быстро оглядывается на дверь, как будто хочет убедиться, что мы все еще одни. Кирендаль мрачно кивает – ее давние подозрения подтвердились. Паслава снова открывает рот. – Я что, один ничего об этом не знаю? – недоверчиво протягивает он. Величество трясет головой: – Я потом тебе все объясню. – Да уж, надеюсь, что объяснишь, – говорит маг с нажимом. Я продолжаю: – Подумай как следует. Тебе нужен тот, на кого можно положиться. Твои Подданные лояльны к тебе, много лет ты удерживал в этом городе значительное положение, и все-таки ты Простолюдин. Ты Король благодаря собственной энергии и целеустремленности, но не по рождению. Дворяне не пойдут за тобой. А вот Тоа-Ситель… В глазах величества я вижу холодный расчет. – Я понял. – Он получил титул Герцога из рук Тоа-Фелатона, последнего законного правителя из династии Менелетидов. То есть в глазах дворянства он настоящий Герцог, без дураков; они могут не признавать титулы, которые давал Ма’элКот, но что касается их любимого принца-регента, то тут уж нет, шалишь. Кроме того, Тоа-Ситель контролирует Очи. Всякий, кто собирается править этой Империей, без них не сможет и шагу ступить.