Некоторое время Людомила не шевелилась: переводила дыхание, прислушивалась к шуму снаружи. Нельзя терять времени, напомнила она себе. Проклятый еретик может вернуться в любое мгновение. Со своего места Людомила не могла видеть ворот конюшни, но очень хорошо видела рукоятку серпа. Дотянуться до нее оказалось не так легко. Но в конце концов ей это удалось. Разрезать ремни было совсем просто. Людомила села и посмотрела на притворенные ворота конюшни. Что происходит снаружи — не понять. Не важно. Людомила встала. Колени дрожали, руки устали так, что отказывались повиноваться. Но отдыхать некогда. Людомила подошла к стойлу. Рыжик, верховой мерин Людомилы, потянулся губами к ее рукам — и фыркнул, не обнаружив лакомства. Седло осталось дома, но уздечка висела здесь же, на стенке. Людомила потянулась к ней... И услышала, как со скрипом отворяется дверка в воротах конюшни. Серп! Он остался рядом с опрокинутой скамейкой. Людомила метнулась к нему, но споткнулась и повалилась на землю. Солома смягчила падение. Людомила даже сумела дотянуться до серпа, однако грубый башмак опустился на серп мгновением раньше. — Глупая зайчиха выпуталась из силка, — насмешливо сказал здоровенный бородатый еретик в кожаной маске. — Скажи мне, зайчиха, успел ли праведный Аззанаил погонять беса? Глава одиннадцатая Штурм усадьбы Русы двигались напрямик, через пшеничное поле. Сначала — по стерне, потом — безжалостно топча тяжелые колосья. Гридень по прозвищу Дужка, белобрысый полянин из-под Чернигова, сорвал колосок, вздохнул: — Эх, перестояло жито! Родители Дужки — смерды из-под Киева. В ратники Дужка пошел, потому что на него, младшего сына, земли не хватило. Повезло парню: способен оказался к воинскому делу, вышел из ополченцев в гридни. Таких в дружине Духарева было только двое. Остальные — потомственные воины или охотники. — Давай твой меч на серп сменяем! — тут же предложили Дужке. Черниговец отбрехиваться не стал. Смутился. Можно подумать, и впрямь не прочь к родительской профессии вернуться. Двое гридней скакали справа и слева от воеводы, держа наготове щиты. Телохранители. Остальные, включая и самого воеводу, как только увидели, что в усадьбе затворяют ворота, взялись за луки. Но не стреляли. Далековато. Только хузарин Йонах азартно выкрикнул: — Бить, батька? — Погоди! Существовала вероятность, что в усадьбе заперлись ее хозяева. Затвориться при виде чужеземных воинов — это нормально. Грива прищурился, пытаясь разглядеть, что происходит за частоколом... Броде шлемы поблескивают. И еще на маковке часовни кто-то возится... — Йонах, человек на башне, что он делает? — Это который с топором? — Зрение у Йонаха было не хуже, чем у его отца. — Знак твоей веры срубает. «Ну вот, ситуация и прояснилась», — подумал Духарев. Рубить символ христианской веры мог только враг. — Сбить его, батька? — А достанешь? Вместо ответа Йонах осадил коня и метнул стрелу. И еще одну. Но вопреки ожиданиями Духарева, святотатец не упал, так и сидел на крыше. — Неужто промахнулся, Йонаше? — насмешливо поинтересовался кто-то из гридней, когда хузарин вновь поравнялся со своими. — Пыль с глаз сотри! — фыркнул Йонах. — Я ему первой стрелой руку к кресту прибил, а уж второй — в шейку... — И вдруг ойкнул совсем по мальчишески: — Прости, воевода! Не подумал про Бога твоего! — Не важно, — Духарев, привстав на стременах, считал копья над частоколом. — Это не Бог, просто дерево... Однако многовато защитников. Духарев насчитал четыре десятка, а пока считал, еще с десяток прибавилось. Какими бы умелыми ни были русы, а полусотней взять усадьбу при численном равенстве сил вряд ли удастся. Неужели придется в Преславу посылать за подмогой? Тем временем его отряд проехал несжатый участок. По стерне кони сразу побежали веселей, а всадники, до этого державшиеся плотной группой, разошлись свободней, чтоб не облегчать работу стрелкам с частокола. Рядом с Духаревым остались только телохранители, Велим и, конечно, Йонах. Но с частокола почему-то не стреляли. Непонятно. — Крикни, Велим, чтоб ворота открыли, — приказал Духарев. — Именем булгарского кесаря. Чем черт не шутит? Может, и откроют сдуру... — Эй, вы, там! — гаркнул сотник. — Открыть ворота! Именем вашего кесаря приказываю! Или всех вырежем! — Нет у нас кесаря! — тут же заорали в ответ. — Уезжай прочь, рус! Орал мужик без шлема, но зато в кожаной маске. Богумил, мать его — жаба... — Уезжай, покуда цел! — Сбей его, Йонах, — вполголоса приказал Духарев. Хузарин вскинул лук, метнул стрелку — и голова в наморднике исчезла. — Попал? — Не-а, — мотнул головой Йонах. — Глазастый. Успел нырнуть. А эти торчат. Чучела, что ли? — Вроде того... Духарев присмотрелся. Воины наверху присели, укрываясь за частоколом. Вернее, они думали, что укрылись. Полморды наружу. Их не только навесом — прямым выстрелом достать можно. И шлемы у них как-то неловко сидят, и копья торчат под неправильным углом. — Слышь, Велим, а ведь это не вой, — негромко произнес Духарев. — Такие же смерды, каких мы в селе резали. — Хочешь — с наскоку? — с сомнением проговорил Велим. — Может и смерды, ты прав. Только кипятком сверху могут и смерды окатить. Частокол — без малого восемь локтей. С ходу не запрыгнешь... — Глупая зайчиха хотела убежать, — насмешливо сказал здоровенный бородатый еретик в кожаной маске. — Скажи мне, зайчиха, успел ли праведный Аззанаил погонять беса? Людомила молчала. У нее как будто уши воском залило. В стойле заржал Рыжик, ударил копытом в стену. Удар она услышала, но глухо, как из-под воды. — Значит, не успел, — пробормотал еретик. — Эй, Педрис! — позвали со двора. — Ты чё там застрял? Давай лошадь сюда! — Сейчас! — крикнул богумил. И Людомиле: — Ты, боярышня, серп-то брось. Не твое это орудие. Твое орудие промеж ног спрятано. Девушка его не услышала, цеплялась за потрескавшуюся рукоять. Педрос наклонился, несильно толкнул Людомилу в лицо ладонью, вывернул серп из ее пальцев, отбросил подальше. — Педрос! — Иду уже! — гаркнул богумил. Поглядел на Людомилу, облизнул мясистые мокрые губы... Поглядел на стойло, потом — снова на Людомилу. Никак не мог решить, что ему больше любо: девку боярскую попользовать или боярского пса на кол натянуть... Пока думал, снаружи загомонили, «праведный» на кого-то заорал... Людомила тихонько отползла к стене. Еретик ухмыльнулся. Он выбрал. В руке у него вдруг оказался широкий мясницкий нож. — Вязать тебя не буду, — сказал еретик, — некогда. Будешь трепыхаться, нос отрежу. Свободной рукой он потянул за шнурок, поддерживающий порты. Порты упали вниз. — Вона глянь, какой у меня пест есть для твоей ступки. Людомила не слышала, что он говорит. И на срамную часть, которой похвалялся еретик, она не глядела. Только на нож. — Давай, зайчиха, подол кверху, ноги врозь! — нетерпеливо прикрикнул еретик. — Сказано тебе — нос отрежу! И упал на Людомилу. Вернее — рядом. Страшный нож воткнулся в землю. Еретик содрогнулся раза три и обмяк. Людомила увидела, что из затылка его, между ремашками маски, торчит черен стрелы с тремя черными перьями. И тут еще несколько стрел влетели в конюшню, ударили в бревна, воткнулась в землю в пяди от ноги девушки. Людомила словно проснулась. Схватила нож еретика и бросилась в стойло Рыжика. — Ну чего там? — спросил Аззанаил. — Стоят, — ответил ему один из тех, что на стене. — Кабы стрелять не начали, — добавил он с опаской.